Разрешения на прорыв Паулюс не получил. Так, может, прав был Зейдлиц, настаивая на неподчинении? Оставляя в стороне моральные и психологические аспекты этого дела, зададимся вопросом: а чем обернулось бы преднамеренное неподчинение на практике?

Как поступил Хрущев, когда генерал Лопатин собирался вывести 62-ю армию из Сталинграда в начале сентября, памятуя о понесенных потерях и не предвидя ничего, кроме окончательной гибели соединения? Хрущев отстранил Лопатина прежде, чем тот успел приступить к осуществлению своего намерения.

Так же и Паулюс едва ли сумел бы зайти далеко в своем отказе от подчинения Гитлеру. Было бы заблуждением считать, что в век раций и телетайпов, ультракоротковолновых передатчиков и курьерских самолетов какой-то генерал мог бы действовать как комендант крепости в эпоху Фридриха Великого, принимая решения, противоречащие воле верховного главнокомандующего, при неспособности высшей власти что-либо с ним поделать. Не прошло бы и часа после того, как намерения его открылись, Паулюса уже отстранили бы от командования. Его освободили бы от всех постов и полномочий и отправили бы в отставку.

И в самом деле, личный пример Зейдлица показывает, как надежно и как быстро срабатывала связь между Сталинградом и ставкой фюрера в Вольфсшанце, расположенной за тысячи километров от Волги. Более того, инцидент наглядно иллюстрирует опасность, таившуюся в поспешном отступлении с безопасных позиций на Волге.

В ночь с 23 на 24 ноября - т.е. перед вручением служебной записки генерал Зейдлиц отвел назад левый фланг своего корпуса на волжском фронте котла, в нарушение четкого приказа. Зейдлиц рассчитывал таким шагом подать сигнал к прорыву - вставить запал в генеральное отступление из Сталинграда. Он намеревался подтолкнуть Паулюса к действию.

94-я пехотная дивизия, которая дислоцировалась на выгодных позициях и еще не утратила контакта со своим тылом, отошла с фронта в соответствии с приказом Зейдлица. Все громоздкое и тяжелое снаряжение солдаты вывели из строя или сожгли: бумаги, дневники, летнее обмундирование - все летело в костры. Затем личный состав покинул свои бункеры и блиндажи и отошел в направлении северной городской окраины. Окопчики в снегу и обледеневшие овраги стали для войск заменой теплым квартирам, которые они покинули: вот в таком положении очутился авангард предполагаемого прорыва. Но вместо того чтобы стать затравкой грандиозной авантюры, дивизия неожиданного оказалась вынуждена отбивать атаки немедленно начавших преследовать ее советских полков. Она была смята и раздавлена. 94-я пехотная дивизия перестала существовать.

Такие последствия возымело спонтанное отступление с целью перехода в прорыв. Но что особенно важно, это то, что прежде, чем в штабе 6-й армии узнали о случившемся на левом фланге, Гитлера уже обо всем поставили в известность. Отделение связи Люфтваффе в районе, где разыгралась катастрофа, доложило офицеру связи Люфтваффе в ставке фюрера. Несколькими часами спустя Гитлер послал по рации запрос в группу армий:

– Требую немедленно доложить, почему отводите части с фронта на севере Сталинграда.

Паулюс все выяснил, установил, что произошло, и оставил запрос ставки фюрера без ответа, не выдав Зейдлица Гитлеру. Таким образом, Гитлера не информировали о подоплеке дела, и он не знал, что виновником катастрофы стал Зейдлиц. Своим молчанием Паулюс принял ответственность на себя. Многие ли командующие отреагировали бы таким образом на вопиющий факт нарушения воинской дисциплины? Реакция же Гитлера, однако, стала ударом по Паулюсу. Гитлер высоко ценил Зейдлица со времен снятия кольца блокады с запертых в Демянском котле немецких частей, а теперь считал его самым надежным человеком в котле Сталинградском. Фюрер был уверен, что сокращение фронта дело рук Паулюса. Поэтому он, радиограммой 24 ноября в 21.24., приказал передать ответственность за северную часть района Сталинграда "в подчинение одному воинскому начальнику", который бы лично отвечал перед ним за этот участок и безоговорочно выполнял приказ держаться любой ценой.

И кого же назначил Гитлер? Он назначил генерала фон Зейдлиц-Курцбаха. В соответствии с любимым им принципом "разделяй и властвуй", Гитлер решил поставить рядом с Паулюсом второго начальника, сделав его кем-то вроде надзирателя, который бы подталкивал первого к решительным действиям. Когда Паулюс лично вручил радиограмму фюрера Зейдлицу и спросил его: "И что же вы намерены делать теперь?", Зейдлиц ответил: "Думаю, делать мне нечего, только подчиняться".

Во время плена и после освобождения генерал Паулюс не раз вспоминал тот разговор с Зейдлицем. Генерал Раске, командир немецкого контингента в центре Сталинграда, привел слова генерала Паулюса, которые тот говорил Зейдлицу еще до пленения: "Если мне придется теперь сложить с себя командование 6-й армией, нет сомнения, что вы, будучи persona grata у фюрера, будете назначены на мое место. Я хочу спросить вас, станете ли вы тогда осуществлять прорыв вопреки приказам фюрера?" После некоторых колебаний Зейдлиц, как говорит Раске, ответил: "Нет, я буду держать оборону".

Странноватое заявление ввиду служебной записки Зейдлица, но слова его подтверждены свидетелями. И офицеры, хорошо знавшие Зейдлица, не считают это невозможным. "Я буду держать оборону". Вот именно этим Паулюс и занимался. Как и Чуйков по ту сторону линии фронта, Паулюс со своим штабом тоже жил под землей. Штаб-квартира армии размещалась в двенадцати глубоких земляных бункерах в шести километрах от Сталинграда, неподалеку от железнодорожной станции Гумрак. Площадь бункера генерал-полковника Паулюса составляла четыре на четыре метра. Двухметровая крыша из промерзшей до состояния окаменелости земли служила надежным укрытием от снарядов артиллерии среднего калибра. Внутри землянки отделывались досками и любым другим подходящим материалом, который оказывался под рукой. Кустарно сложенные печи согревали помещения, если у истопников хватало дров, которые приходилось доставлять из центра Сталинграда. Входы завешивались одеялами, чтобы туда не задувал ветер и чтобы не утекало драгоценное тепло. Транспортные средства парковались на некотором расстоянии от бункеров, так что с воздуха наблюдатель не мог заметить внизу ничего особенного. Степь и степь, только иногда то тут, то там покажется дымок, поднимающийся от покрытого снегом холмика.

В тот полный событиями день 24 ноября, вскоре после 19.00, офицер связи лейтенант Шетц вошел в бункер генерала Шмидта с только что расшифрованной радиограммой из группы армий. Надпись гласила: "Совершенно секретно - только для сведения командующего". В сообщении говорилось: "Принимаю командование группой армий "Дон" 26.11. Мы сделаем все, чтобы вытащить вас. Пока армия должна держаться на позициях у Волги и на северных фронтах, в соответствии с приказом фюрера, и иметь наготове мощные силы с целью, как можно скорее, пусть даже временно, пробить путь для снабжения на юго-запад". Радиограмма была подписана "Манштейн". Паулюс и Шмидт вздохнули с облегчением.

Перед генерал-фельдмаршалом стояла нелегкая задача. Он принимал командование, не имея при себе свежих войск, получая в наследство окруженную 6-ю армию, разгромленную румынскую 3-ю армию, армейскую боевую группу Холлидта, состоявшую из сколоченных в единое целое на Чире разрозненных частей, и вновь сформированную армейскую боевую группу Гота.

Штаб вновь созданной группы армий "Дон", под управление которого перешла и армия Паулюса, располагался в Новочеркасске. Манштейн прибыл туда утром 27 ноября и тут же принял командование.

Несмотря на все сложности, план Манштейна казался смелым и многообещающим. Он намеревался провести фронтальную атаку с запада, с Чира, силами боевой группы генерала Холлидта, прямо на Калач, в то время как боевой группе Гота предстояло прорвать советское кольцо с юго-запада, из района Котельникова.

Чтобы представить себе общую картину, надо бросить взгляд назад, на ситуацию на Чире и под Котельниковом - на двух главных участках исходной позиции немецкого деблокирующего удара.