Пусть себе горят.

Услышав смех, она выбралась из-под одеяла и приоткрыла дверь. В дальнем конце коридора, у своей комнаты стояла мать. А над нею нависал здоровый дядька в коричневой куртке – и покусывал ей шею.

Клер спряталась в тени, чтобы ее не заметили.

Дядька – она видела его только со спины – запустил свою ручищу матери под платье. Элизабет что-то шепнула ему на ухо, и он втолкнул ее в комнату, захлопнув за собой дверь.

Мгновение-другое девочка стояла не шелохнувшись. Она помышляла лишь о том, чтобы поскорее нырнуть обратно в постель и больше оттуда не высовываться. А завтра все будет хорошо, все забудется – они с мамой спустятся в сад и съедят по огромному куску именинного торта, сидя вдвоем на красивой подстилке – прямо на траве.

Вдруг послышались глухие удары и скрежет. Клер шла на цыпочках. Разум уговаривал ее вернуться, но ей хотелось узнать, почему мать ее обманула – почему впустила в дом чужака.

Она тихонько приоткрыла дверь, придержав ее рукой. И тут у нее вырвался безмолвный крик: она увидела нагое тело, жавшееся к обнаженному телу матери, раскинувшемуся посреди постели, – мужчина держал ее за шею, а она стонала.

Клер в ужасе бросилась обратно к себе, спряталась под одеялом и крепко-крепко зажмурилась, чтобы не думать о том, что только что видела. Она надеялась, что эта картина исчезнет так же, как следы дождя, стекающего струями по оконному стеклу.

Завтра все пройдет. Завтра утром придет мама и разбудит ее, как обычно, и позовет завтракать вместе с нею.

И все будет как прежде.

Она плакала долго-долго, пока не выплакала все слезы. А потом, едва заснув, встретилась с чудовищем во сне – за поворотом коридора: оно выскочило из тени, пытаясь схватить ее за ноги, чтобы сделать что-то плохое. Она что было сил рванула сквозь узкое пространство, казавшееся почему-то нескончаемо длинным, и добежала до двери в свою комнату в то мгновение, когда ее лодыжки обдало чьим-то горячим дыханием…

Она проснулась в ужасе, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. На первом этаже хлопнула дверь. Снаружи, на гравийной дорожке, послышались шаги, а потом – шум отъезжающей машины.

Уткнувшись все еще заспанными глазами в стену, она снова услыхала шаги, но в этот раз они приближались к ее комнате, – кто-то шел крадучись, стараясь, чтобы его не было слышно. Сердце едва не выскочило из груди, когда со скрипом открылась дверь. Но в этот раз у нее было с чем постоять за себя. Она сунула руку под подушку, схватила нож за рукоятку и подтянула его к груди.

Тебе нечего бояться.

Ты же теперь взрослая.

Клер все крепче сжимала нож и, слыша, как он в темноте подходит все ближе, думала только об одном – как бы ударить чудище по-настоящему, изо всех сил, чтобы на сей раз поразить его в самое сердце.

Сова, пролетавшая десятью метрами выше, вдруг застыла, точно пораженная молнией, рухнула вниз и ударилась о кровлю Мандерли.

Разбившись вдребезги, она скатилась в кусты мяты, и те поглотили ее, точно прорва.

Свет в номере 11 только-только погас.

Луиза Дусе, сидевшая за рулем машины, прекрасно знала, что означает столь резко наступивший мрак. Патрику, ее мужу, вот уже на протяжении пятнадцати лет нравилось предаваться любви в темноте.

По лобовому стеклу забарабанил мелкий дождь, и Луиза включила дворники, не представляя, как долго еще придется ждать. Ей нестерпимо хотелось в туалет, но, с другой стороны, она не могла рисковать, иначе пропустила бы, когда он выйдет из номера со своей бабенкой, и не увидела бы выражение его лица, когда он наткнется на припаркованную на стоянке машину, в которой будет сидеть она.

Вообразив себе такую сцену, она даже испугалась. Ведь в глубине души она не представляла, как он себя поведет. Она боялась увидеть кого-то совсем чужого – человека, которого на самом деле никогда не знала.

Что же еще он от нее скрывал?

Довольно ничтожного пустяка – и мир обрушится в тартарары.

Луиза работала в небольшом магазине тканей, в центре Нанта. После полудня у нее начались невыносимые приступы головокружения, и во второй половине дня начальник отпустил ее домой отдохнуть. Едва придя к себе, она прилегла на диван и забылась сном и проспала так, пока Патрик не разбудил ее, когда открывал входную дверь, – на дворе уже был вечер. Думая, что он один в доме, Патрик, даже не потрудившись включить свет, позвонил по мобильному телефону той бабенке и сказал, что будет ждать ее в условленном месте, как обычно, и у них будет целых два часа свободного времени до того, как вернется жена. Отключив телефон, он прошел мимо дивана, не обратив на Луизу никакого внимания, как будто она сделалась невидимой. Он был настолько уверен, что она вернется домой только после восьми, как обычно, что даже не заметил ее, хотя она находилась в каких-нибудь трех метрах от него.

Не говоря ни слова, Луиза дождалась, когда он выйдет из дома, спешно оделась и отправилась следом за ним в гостиницу в промышленной зоне, где припарковалась в дальнем конце стоянки, чтобы проследить, как он беспечно зайдет в номер; она сгорала от стыда. И от унижения.

Из окна своей конторки за нею наблюдал портье. Луиза дала понять, что кого-то ждет, и он, усевшись обратно на стул, уткнулся в газету.

Да, она ждала, потому что только это ей и оставалось: храбростью она не отличалась – и не могла ворваться в гостиницу, разнести дверь к ним в номер и поднять яростный крик при виде их обнаженных тел в постели. Ей претила сама мысль об этом.

Из номера на первом этаже вышли два паренька. На вид им было лет шестнадцать-семнадцать; они оба направились к мотороллерам, припаркованным на тротуаре, потом поцеловались в губы и разъехались в разные стороны. Луизе эта сцена показалась трогательной, и, подумав о своем сыне, Антуане, который был с ними примерно одного возраста, она решила, что, если вдруг он влюбится в другого мальчишку, ему не придется встречаться с ним в гостиницах.

Она знала – ее считали старомодной, все потому, что ей не удавалось подобрать правильные слова или жесты, чтобы доказать обратное. И это никто даже не пытался понять.

Но, как бы то ни было, Антуан любил девчонок, и никаких проблем в этом смысле у него не возникало.

Луиза включила радиоприемник и наткнулась на фрагмент джазовой композиции – похоже, в исполнении Колтрейна[20]. Она пристально посмотрела в зеркало: лицо бледноватое, в разводах от отсветов неоновых огней гостиницы… под припухшими от слез глазами круги… волосы пепельного цвета забраны в привычный простенький хвост.

Ее бывшей соседке, Патрисии Комб, муж не один месяц изменял с девицей, которой было от силы двадцать два года. Луиза вспомнила, что было, когда об этом узнали в районе, – как соседи без устали шептались, беззастенчиво пялясь на нее, когда она шла по улице или куда-то заходила.

Не приведи господи, чтобы и с нею случилось такое.

Пока она сидела вот так, погруженная в свои мысли, открылась дверь гостиничного номера, и Патрик, с курткой в руке, неспешно направился к машине. Луиза не сводила с него глаз. И снова, уже второй раз за этот день, он прошел мимо, так и не заметив ее.

Ей вдруг захотелось расплакаться, догнать его и поколотить, орудуя кулаками без устали до тех пор, пока у него не посинеет кожа. Но она так и не сдвинулась с места, потому что знала – Патрик не обращал на нее никакого внимания, если только она, по привычке, не путалась у него под ногами. Он вычеркнул ее из их до боли предсказуемой жизни – в его глазах она просто не существовала. Когда же это началось? И почему она раньше ничего не замечала, при том что он всегда был смыслом ее существования?