Историк экономики Джон Крин, чьи предки в XX веке занимались производством шляп, в статье об экономике торговли мехом вскользь упоминает о последствиях отравления ртутью. Он сравнивает появление раствора ртути как технологического новшества с изобретением бессемеровского процесса выплавки стали, запатентованного в 1855 году[122]. Изобретение Генри Бессемера удешевило процесс производства стали, и на смену сварочному железу в строительстве и промышленности пришла прочная нержавеющая сталь. В отличие от сталеварения и текстильного производства, в XVIII веке изготовление шляп все еще оставалось кустарным. Однако в те времена шляпное дело, как и другие ремесленные производства предметов роскоши, являлось одной из составляющих «революции трудолюбия» (понятие, введенное историком экономики Яном де Фрисом), предшествовавшей промышленной революции[123]. Новые технологии с использованием ртути позволили валять менее качественные виды меха и помогли ускорить процесс производства шляп. Вместе с тем в ряде отраслей промышленности новые способы производства и ускорение его темпов «спровоцировали возникновение новых условий труда»[124]. Еще в 1778 году французский демограф Жан-Батист Моо заметил, что новые предметы роскоши убивали рабочий класс. Он призывал ввести налог на «убийственную роскошь»: «Вряд ли найдется памятник, фундамент которого не замешан на крови, едва ли существует платье, не запятнанное ею, а результатом усилий, приложенных к совершенствованию технических ремесел, стало создание множества ядов, прежде не известных»[125]. Шляпное производство служит ярким тому примером. Несмотря на положительную оценку, данную Джоном Крином процессу обработки шляпного сырья ртутью, его пагубные последствия в течение XVIII столетия превратили ремесло шляпников в поле битвы между работниками и владельцами мастерских – битвы, которую шляпных дел мастера в конце концов проиграли, подчинившись восторжествовавшим коммерческим интересам фабрикантов[126].

Существуют две легенды о том, как шляпники обнаружили способность ртути к свойлачиванию меха. Обе они основаны на медицинском применении ртути. Издавна рабочие использовали урину, чтобы пополнять кислотосодержащий раствор в котлах для кипячения и свойлачивания меха. У одного из шляпников фетр получался более высокого качества, чем у его коллег. В тот момент он лечился от сифилиса, и в качестве лекарства в его пенис было введено ртутное соединение. «Обогащенная» ртутью урина чудесным образом помогала валять фетр для шляп[127]. Согласно британской легенде, врач использовал смазанную ртутью кроличью шкурку в качестве компресса для лечения рака груди одной из своих пациенток. Со временем шкурка попала в распоряжение шляпника, который вызнал о ее происхождении[128]. Точная дата начала использования ртути неизвестна, но шляпники, по-видимому, осознали ее свойства в течение XVII века. Между тем в 1716 году использование ртути было запрещено статутом гильдии шляпных дел мастеров, чтобы поддерживать качество конечного продукта и, возможно, для охраны здоровья работников[129]. Запрет просуществовал недолго. Протестанты-гугеноты, многие из которых были мастерами по изготовлению шляп, увезли свой «секрет» в Англию, куда они бежали от преследований. Тем не менее во многих документах говорится о том, что десятилетием позже французский шляпник вернул рецептуру в Париж[130].

В 1730-е годы ртутная обработка стала причиной судебной тяжбы между марсельской гильдией шляпников и Карбоннелем, владельцем мастерской, который в 1732 году начал использовать ртуть в изготовлении шляп. Чтобы подкрепить свою позицию в суде, Карбоннель привел экономические доводы. Он утверждал, что ртутная обработка позволяла использовать более дешевое сырье. Благодаря этому его товар мог конкурировать с британским на рынке легких шляп, пользующихся спросом у покупателей из стран с теплым климатом, таких как Испания и Италия[131]. Гильдия шляпников возражала: шляпы, изготовленные с применением ртути, имели дефекты и разрушались; кроме того, владелец мастерской создавал внутри гильдии недобросовестную конкуренцию. Шляпники также жаловались на вред, причиняемый здоровью, но это обвинение Карбоннель отрицал[132]. Суд вынес постановление не в его пользу, и ртуть опять оказалась вне закона в Марселе, а затем в Лионе и Париже, двух других центрах производства шляп. Однако за пределами этих городов шляпники продолжали использовать этот металл. В конце концов политика и экономика вынудили всех шляпных дел мастеров перейти к применению ртути в производстве головных уборов. В первой половине XVIII века шкурки и мех бобра стоили в десять, а то и в пятьдесят раз дороже, чем кролик и заяц[133]. Кроме того, работа с бобровой подпушью требовала высокого уровня мастерства. Чтобы превратить необработанный мех бобра в заготовку фетровой шляпы, одному шляпнику требовалось от шести до семи часов. Напротив, для обработки зайца или кролика требовалось всего три часа. В 1782 году цена на «обычную» мужскую шляпу составляла от трех до шести ливров, в то время как касторовые шляпы стоили в четыре раза дороже[134]. По этой причине к 1751 году ртуть, запрещенная к использованию в 1735 году, была легализована даже в Марселе[135]. Когда же в 1763 году Франция уступила британцам свои канадские владения со всеми населявшими их бобрами, применение ртути получило еще большее распространение[136]. Французский врач оплакивал утрату Новой Франции, поскольку после победы Британии в 1763 году «шляпные мастерские стали еще более убийственными, чем когда-либо прежде. Как бы мучительно ни было это признавать, британское правительство продолжает убивать наших рабочих вне зависимости от того, находимся ли мы в состоянии мира или войны»[137].

Смачивание шкурки раствором ртути – carroting – лишь одна из многих манипуляций, представлявших угрозу здоровью шляпников. На иллюстрации из учебного пособия по изготовлению шляп, опубликованного аббатом Нолле в 1765 году, изображена техника вычесывания меха: в глаза бросаются большая неустойчивая миска с ядовитой жидкостью и оголенные руки работника мастерской. После вычесывания ворсинки меха отделялись от шкуры путем ее «выбивания» длинной изогнутой палкой, или arçon, и пропитанная ртутью подпушь поднималась в воздух тесного, никак не вентилируемого помещения. Чтобы потоки воздуха не уносили с собой тончайшие ворсинки, окна мастерских были закрыты даже в жаркую погоду. Проблемы со здоровьем мастеровых возникали и на следующем этапе работы, когда валяльщики (fouleurs) и формовщики придавали фетру нужную форму с помощью деревянного валика или даже голыми руками. Подвергая свободные ворсинки нагреванию, воздействию влаги, химических веществ и трения, работники уплотняли их так, что после нескольких часов вываривания в кислотном растворе они занимали лишь половину от первоначального объема. Картина Жан-Антуана Берже иллюстрирует этот жаркий, утомительный, но требующий большого мастерства процесс (ил. 5 во вклейке). Пять мастеров работают за традиционным деревянным столом для валяния, его края спускаются к металлическому котлу, помещенному в центре. Четыре седых валяльщика работают с фетром, двое из них по пояс обнажены. Пятый мужчина, которому поручили подбрасывать дрова в огонь, разведенный под котлом, и подливать серную кислоту и горячую воду, тоже без рубашки; он пьет вино прямо из бутылки. Из статьи, опубликованной в профессиональном журнале в 1862 году, можно узнать, что во время валяния работники много потели; им требовалось часто пить, чтобы утолять жажду. «К несчастью, чаще всего они предпочитали алкогольные напитки»[138]. Авторы статьи рекомендовали кипятить литр кофе, подслащенного экстрактом лакричного корня, чтобы обеспечить более дешевую и здоровую альтернативу алкоголю. Как и чесальщики меха, валяльщики носят фартуки, но на них нет защитных масок и перчаток. В процессе валяния кожа рук грубела и трескалась. В результате еще большее количество ртути всасывалось через трещины в коже. С каждым глотком воздуха работники вдыхали смертоносный пар, поднимавшийся от кипящего котла. Действие яда усиливалось алкоголем, который мешал печени выводить ртуть из организма[139]. Ртуть отравляла и окружающую среду.