В стихотворении, опубликованном в журнале Punch, Геракл умирает от болезни, а не от яда. Поэт предлагает более эмпирическую, «научную» версию классического мифа:

Стихотворение льстит читателю: отравленная рубашка убила великого Геракла, но избежать печальной судьбы героя сможет «мудрый» современник – покупатель-мужчина. Текст заставляет читателя не только быть начеку и не покупать зараженную тифом одежду, но и не попасться на удочку распространяющей «яд» лживой рекламы. Современный читатель привык к тому, что один и тот же продукт может продвигаться с помощью разных видов рекламы, а в Викторианскую эпоху обилие плакатов, слоганов, афиш и листовок, призывающих купить товар, могло вызвать смутные подозрения. Всего четверть века спустя в австралийской версии журнала Punch появилось стихотворение, написанное от лица бедного рабочего швейной фабрики, который знал правду: он советует щеголеватому молодому человеку опасаться своего нового узкого «лоснящегося» наряда.

Озабоченностью общества ужасающими условиями труда в потогонных мастерских воспользовался, к примеру, Объединенный совет по санитарному контролю в Нью-Йорке (основан в 1910 году), чтобы лоббировать улучшение условий труда рабочих. С 1925 по 1929 год одежду, произведенную в проинспектированных мастерских, отмечали белым ярлыком «Prosanis». Введение ярлыка было подкреплено модным показом Prosanis, и женщины-потребители «приветствовали [его] как попытку защитить не только рабочих, но и тех, кто покупает произведенную ими одежду, от опасностей, которые несет зараженная одежда, пошитая в грязных и небезопасных мастерских»[81]. Предыдущие поколения волей-неволей должны были проявлять настороженность и противодействовать опасностям, таившимся в одежде. Нашу бдительность по отношению к зараженной одежде ослабили современная эпидемиология, лекарства-антибиотики и технологии, облегчившие стирку и химчистку. Хотя от тифа до сих пор страдают бездомные и беженцы, мы больше не боимся заразиться от новехонького, пошитого на потогонной фабрике синего бушлата фирмы Gap.

Новая одежда была не единственной угрозой здоровью. Исторически сложилось так, что ткань высоко ценилась, перепродавалась и перерабатывалась, пока не заканчивала свое существование в качестве бумаги из хлопкового сырья. Несмотря на то что машинное прядение и ткачество снизили стоимость тканей, в XIX веке многие люди были вынуждены покупать подержанные вещи у старьевщиков и уличных торговцев. Они не могли знать, носили до них эти вещи больные или умирающие люди или нет. В 1879 году врачи, например Э. Жибер, работавший на железной дороге «Париж – Лион – Марсель», утверждали, что вирусы, подобные оспе, приносили с собой во Францию возвращавшиеся из Африки солдаты, а прачки распространяли их среди населения. Э. Жибер также отмечал, что торговля подержанной одеждой и ветошью тем не менее была самым главным виновником эпидемии, и призывал правительство организовать централизованные склады для дезинфекции зараженной продукции. Он хотел привлечь внимание к внутренней «торговле старой ветошью, постельным бельем, одеждой, лохмотьями всех возможных видов, которая, возможно, не принесет нам чумы, но свободно распространяет оспу, скарлатину, корь, чесотку и пр.»[82] Антисанитария в городах и нерегулярная стирка, общественные нравы, требовавшие от мужчин, женщин и детей покрывать тело с ног до головы многочисленными слоями ткани, способствовали распространению паразитических и переносимых с тканью заболеваний, особенно экземы и дерматита[83]. В 1899 году доктор Фини, главный санитарный инспектор Нью-Йорка, начал бить тревогу по поводу «омерзительного грузооборота», заключавшегося в «регулярной торговле подержанной одеждой умерших от инфекционных заболеваний и утопленников», поставляемой из северных в южные Соединенные Штаты[84]. Народная мудрость издавна предписывала сжигать одежду больных. Микробная теория, у истоков которой в начале 1860-х годов стояли Луи Пастер и другие медики, неопровержимо установила научно доказанную связь между зараженной одеждой и болезнью[85]. За открытиями, совершенными Луи Пастером, последовал целый поток литературы о дезинфекции постельного белья и одежды[86]. Политика в области здравоохранения была направлена на то, чтобы организовать гигиеническую стирку одежды в армейских бараках, больницах и других крупных общественных учреждениях. Гражданское население тоже стало опасаться микробов в домашнем хозяйстве.

Жертвами зараженной одежды становились не только матросы и элегантные щеголи, женскую одежду также считали переносчиком и распространителем инфекции. Действие рассказа «Мантилья леди Элинор» (1838) американского писателя Натаниэля Готорна, вдохновленного готическими романами, происходит в XVIII веке. Надменная британская аристократка прибывает в штат Массачусетс и на балу в честь своего прибытия появляется в «великолепной» вышитой мантилье. Одеяние, словно по волшебству, придает ей еще большую красоту, но при этом уничтожает местных жителей, а затем обезображивает и убивает саму леди Элинор. Мантилья – это идеальная «отравленная одежда». Готорн пишет: «Фантастические узоры мантильи были отражением предсмертных видений женщины, посвятившей этой работе последние часы своей жизни; стынущими пальцами она вплела нити собственной злосчастной судьбы в золото, которым вышивала»[87]. Авторское порицание гордыни леди Элинор и недолжного обращения с тем, кто ниже по социальному статусу, воплощено в образе «проклятой мантильи», в ее испорченных зараженных золотых узорах, несущих смерть своей создательнице, владелице и большей части населения американской колонии.

Когда с начала 1800-х и по 1905 год периодически возникала мода на юбки со шлейфом, женщины «подметали» ими улицы и приносили в дом инфекции, собранные во время прогулок. Возможно, страх подхватить инфекцию был закономерным. В XIX веке улицы были покрыты экскрементами собак и лошадей, а также плевками и мокротой, «обильными выделениями» рабочих (по мнению лондонского врача, как американцев, так и представителей других иноземных племен)[88]. От лица всех медиков этот врач заявил: «…с позиций санитарии мы категорически протестуем против внесения в частные дома юбок, от которых разит навозом, уриной и патогенными микробами», – и рекомендовал для прогулок короткие юбки. Чтобы научно доказать свою точку зрения, врачи брали пробы с подолов «мусоросборных» юбок и подсчитывали на них количество «смертоносных бацилл»[89]. Изображения и описания болезней, принесенных на подолах юбок, должны были повергать публику в ужас. В 1900 году американский юмористический журнал Puck опубликовал рисунок, где горничная чистит длинный шлейф своей хозяйки, вернувшейся с променада. Горничная брезгливо отворачивается от шлейфа, ведь чистить его вовсе небезопасно. В воздух поднимаются густые облака инфицированной пыли, усеянные подписями: «бактерии, микробы», «тифозная лихорадка», «чахотка» (туберкулез) и «инфлюэнца» (ил. 3 во вклейке). Сама Смерть с косой в руке нависает над сценой. Она простирает свой покров не только над горничной, но и над невинными детьми хозяйки, которые стоят здесь же с милой собачкой на руках. Моральное осуждение явно выражено в этой назидательной картинке, и женщина в любом случае оказывалась виноватой. Уличная девка, обнажая ноги, становилась разносчиком венерических заболеваний. Обеспеченные и располагавшие досугом женщины, отправляясь на прогулку и за покупками, разносили инфекцию на шлейфах юбок.