В связи со всем этим весьма показательно, что принципиальная невозможность формулирования собственно марксистской юридической теории государства (и, в частности, марксистской теории правового государства), — именно марксистской теории взаимосвязи права и государства, марксистской теории правового государства, а не марксистской критики буржуазного права, государства и правового государства и т. д. — выдается Пашуканисом за невозможность вообще юридической теории государства (и вместе с тем теории правового государства) как таковой. Он утверждает, что "юридическое понимание государства никогда не может стать теорией, но всегда будет представляться как идеологическое извращение фактов"[219]. Пашуканису здесь следовало бы добавить: с точки зрения марксистской правовой и политической идеологии.

Пашуканис не замечает, что именно крайняя идеологизированность развиваемого им марксистского подхода к праву и государству, классовая неприязнь к ним как буржуазным явлениям и позволяют ему легко (без научной теории, одной лишь классовой идеологической критикой) разделаться с ними как идеологическими извращениями. "Правовое государство, — утверждает он, — это мираж, но мираж, весьма удобный для буржуазии, потому что он заменяет выветрившуюся религиозную идеологию, он заслоняет от масс факт господства буржуазии... Власть, как "общая воля", как "власть права", постольку реализуется в буржуазном обществе, поскольку последнее представляет собой рынок. С этой точки зрения и полицейский устав может выступить перед нами как воплощение идеи Канта о свободе, ограниченной свободой другого"[220].

Пашуканису кажется, что, указав на "рынок" как на подоплеку правового государства, он разоблачил все "иллюзии" о свободе и праве индивидов и оставил их один на один с голой диктатурой буржуазии в виде эквивалентного обмена товаров и полицейского устава. Но сами-то "миражи" (право, правовое государство, индивидуальная свобода и даже соответствие в правовом государстве полицейского устава кантовскому требованию правового закона) и после подобных "разоблачений" остаются фактами буржуазной действительности, не менее реальными, чем "рынок" и т. д. Так что разоблачения и критика подобного рода призваны лишь вновь и вновь подтвердить негативное отношение ко всем ("базисным" и "надстроечным") явлениям капитализма и показать, что уничтожение частной собственности, товарных отношений и рынка в процессе пролетарской революции означает вместе с тем и ликвидацию права, правового государства, "общей воли" граждан, свободного и независимого индивида — товаровладельца и субъекта права, а также всех иных "миражей" старого мира.

Пашуканис, конечно, прав, когда отмечает несовместимость всех этих "миражей" и реалий буржуазного строя с диктатурой пролетариата, строительством социализма и коммунизма. Право с его свободным субъектом права, с его способностью к самоопределению, отмечает Пашуканис, предполагает товарное хозяйство, обмен по закону стоимости и эксплуатацию человека человеком в формах свободного договора. "Этот взгляд, — продолжает он, — лежит в основе той критики, которую коммунизм направлял и направляет против буржуазной идеологии свободы и равенства и против буржуазной формальной демократии, где "республика рынка" прикрывает собой "деспотию фабрики". Этот взгляд приводит нас к убеждению, что защита так называемых абстрактных основ правового строя есть наиболее общая форма защиты классовых интересов буржуазии и т. д. и т. п."[221].

Такое отождествление Пашуканисом (вслед за Марксом и Лениным) права вообще с буржуазным правом не оставляло, конечно, места для признания и т. и. "пролетарского права" или какого-то иного, послебуржуазного права.

Сторонники нового (пролетарского, советского и т. д.) права, критикуя позицию Пашуканиса, утверждали, что применяемые им абстрактные характеристики права вообще относятся лишь к буржуазному праву, но не к "пролетарскому праву", для которого нужны другие обобщающие понятия. Подобные требования Пашуканис считал недоразумением. "Требуя для пролетарского права своих новых обобщающих понятий, — отвечал он своим критикам, — это направление является как будто революционным par excellence. Однако оно на деле прокламирует бессмертие формы права, ибо оно стремится вырвать эту форму из тех определенных исторических условий, которые обеспечили ей полный расцвет, и объявить ее способной к постоянному обновлению. Отмирание категорий (именно категорий, а не тех или иных предписаний) буржуазного права отнюдь не означает замены их новыми категориями пролетарского права, так же как отмирание категории стоимости, капитала, прибыли и т. д. при переходе к развернутому социализму не будет означать появление новых пролетарских категорий стоимости, капитала, ренты и т. д."[222].

Действительно, если т. и. "пролетарское право" — это настоящее право, оно должно обладать основными свойствами и специфическим качеством всякого права и права вообще, которое, согласно марксизму, нашло свое полное воплощение в буржуазном праве. Поэтому отмирание категорий буржуазного права "при переходе к развернутому социализму", согласно Пашуканису, "будет означать отмирание права вообще, т. е. постепенное исчезновение юридического момента в отношениях людей"[223].

Но что же представляет собой в действительности то буржуазное право, которое, по мнению Пашуканиса, сохраняется после пролетарской революции вплоть до его полного "отмирания"? Отвечая на этот вопрос в духе положений Маркса и Ленина о сохранении буржуазного права в распределительных отношениях (для распределения продуктов потребления между отдельными производителями по принципу эквивалента, буржуазного "равного права"), Пашуканис по поводу времени "отмирания" права замечает: "Маркс берет в качестве предпосылки такой общественный строй, при котором средства производства принадлежат всему обществу и в котором производители не обмениваются своими продуктами. Следовательно, он берет стадию высшую, чем переживаемый нами нэп"[224].

Это — довольно странное замечание, призванное, видимо, объяснить, почему прогноз Маркса и Ленина о буржуазном "равном праве" не осуществляется в действительности. При нэпе было допущено буржуазное право, но это было нечто совсем иное, чем прогнозированное Марксом и Лениным буржуазное "равное право". Пашуканис этого прямо не признает. Оставляет он без ответа и вопрос о праве до нэпа, при "военном коммунизме". Причины этих умолчаний и туманных оговорок понятны: как отсутствие до нэпа, при "военном коммунизме", буржуазного "равного права" (в Мар-ксовом представлении) в обобществленных и "огосударствленных" распределительных отношениях, так и наличие при нэпе буржуазного права совсем в другом смысле, чем предполагали Маркс и Ленин, никак не согласуются с разделяемой и развиваемой также и Пашуканисом марксистской концепцией буржуазного "равного права" при социализме.

Комментируя соответствующие положения Маркса и Ленина о судьбах права и государства после пролетарской революции и до их полного отмирания при коммунизме, Пашуканис писал: "Раз дана форма эквивалентного отношения, значит, дана форма права, значит, дана форма публичной, т. е. государственной власти, которая благодаря этому остается некоторое время даже в условиях, когда деления на классы более не существует"[225].