Впрочем, мисс Раус легко могла ошибиться: ночь была такая темная (и такая ласковая), а зеркальце секстанта было такое крошечное, что щеки их на один краткий миг соприкоснулись даже, когда они следили вдвоем за рубином Альдебарана, истекавшим кровью в агатово-черной оправе неба. А в таком положении, когда щека касается щеки, очень трудно следить за выражением лица собеседника…

VIII. Кровопролитие на палубе «Сирены».

Колокол на корме музыкально прозвонил четыре склянки, и ему ответил более резкий звук колокола с бака. Янки-Джэк протопал на корму, чтобы сменить рулевого, и смененный рулевой, зевая, спустился по лестнице. Смененный вахтенный подошел к юту^[26]), где дежурил Фишер, и крикнул:

— На вахте Ягер!

Он не назвал Фишера «сэром», как того требовала дисциплина морского судна, и, уходя, бросил:

— В двух кабельтовых к югу какая-то темная масса. Думается мне, что это покинутый корабль.

— Так почему же ты, чорт бы тебя, подрал, не доложил об этом сразу?

— Потише, Фишер, — огрызнулся матрос. — Какая это муха вас укусила?!

Фишер закусил губы до крови, но смолчал. Он зашагал по юту, весь дрожа от ярости. Матрос оглянулся по сторонам, тихо засвистал, затем бросился к каюте негритянки и остановился, чутко прислушиваясь. Стало так тихо, что тишина зазвенела у него в ушах. Потом скрипнула дверь, маленькая фигурка вышла из каюты, подошла к баку с водой и налила себе кружку. Было слышно, как вода из плохо закрытого крана капала на эмаль подноса. Матрос тихо зашипел, и негритянка едва не выронила стакан. В следующую минуту она очутилась в его сильных объятиях, смело смеясь ему в лицо. На палубе появилось еще два человека.

— Ступайте и приведите сюда старшего помощника, — прошептал человек, державший негритянку. — Фишер болтает такое, словно он раздумал…

— Только не теперь, — проговорила она, задыхаясь и извиваясь в его сильных объятиях.

— Нет, милочка, именно теперь.

— Нет, нет! Моя барышня… Пустите меня к ней…

Один из матросов тихо рассмеялся и направился к каюте мисс Раус. Негритянка стала отбиваться изо всех сил.

— Не смейте туда входить. Сам, пустите меня сейчас же!

— Ты замолчишь? — сдавленным топотом спросил матрос и попытался закрыть ей рот рукой. Негритянка закричала. Сам бешено схватил ее за горло и в тот же момент, задыхаясь и хрипя, упал на землю. Струя крови полилась из его груди, где торчал всаженный по рукоятку нож — нож маленькой негритянки.

С минуту матросы простояли неподвижно, застыв от ужаса. На палубе раздался крик и выстрел, потом с железным лязгом оглушительно захлопнулась дверь. Негритянка бросилась к матросам, стоявшим у двери каюты мисс Раус. Они схватили ее; внезапно все пространство палубы наполнилось людьми, громовый голос Янки-Джэка проревел команду, и он повел матросов в атаку на Саргассо.

Саргассо отпрянул назад в свою каюту, отыскивая глазами оружие. Юный Бене, встретившись с первой настоящей грубой жизненной драмой, бросился вперед с голыми кулаками. В дверях каюты показалась стонущая, окровавленная, шатающаяся на ногах фигура. Закопченая порохом и страшная — нижняя часть лица ее была отстрелена.

— Берегитесь, капитан, берегитесь! — завыла фигура и тут же упала. Упала она поперек тела убитого негритянкой матроса, затем ощупью поднялась, зажав в скрюченных пальцах покрасневший от крови нож. Сквозь ревущую и беснующуюся толпу, она качнулась вперед, наткнулась на спину Янки-Джэка, прицелившегося в Саргассо, и с хрустом погрузила сталь в позвоночник главаря.

— Саргассо, я плачу за свою глупость, — простонал Фишер и упал к ногам капитана, прикрывая телом револьвер, выпавший из рук Янки-Джэка.

Бене пал под напором врагов. Мисс Раус стояла на пороге своей каюты, оцепенев от ужаса. Вверху на палубе, под черным шатром неба, где переливался и дрожал рубин Альдебарана, чей-то звонкий голос ревел немыслимые угрозы по адресу тех, кто осмелится коснуться его.

Брошенный меткой рукой графин просверкал в воздухе, и Саргассо упал, истекая кровью, льющейся из рваной раны на лбу. Мисс Раус втолкнули обратно в ее каюту, щелкнул ключ — и после невыразимого грохота вновь настала жуткая тишина…

IX. Мертвый покой мертвого корабля.

Как мучительно болела голова! Она лежала на чем-то мягком и податливом. Туго закрытые глаза страшно запухли. Маленькие горячие пальцы пытались раскрыть веки, тихий голос приговаривал что-то над ним.

Еще один звук — равномерный, ритмический, точно похрустывающий. Что это? Саргассо попытался подняться — и со стоном опустился.

— Кошка!.. — наконец ухитрился произнести он глухим голосом. Легкий смех ответил ему, веки одного из запухших глаз, под усердными пальцами таинственной сестры милосердия, раскрылись, и Саргассо увидел ночь, звезды и багровый шар луны на горизонте. Капитан сделал новую попытку заговорить, но это ему не удалось: пальчики, смочившие ему глаза, задрожали и тихий голос сказал:

— Лежите тихо. Они подумали, что вы умерли, и оставили нас вместе на этом корабле, чтобы наказать меня за то… Ax!..

Это было восклицание ужаса.

Вблизи раздались возня и писк, и что-то пробежало по ноге Саргассо. Он вздрогнул от непреодолимого отвращения. Что-то большое перелетело по воздуху над его лицом, раздался более громкий писк, треск костей и, наконец, фыркающее мурлыканье кошки, поймавшей добычу.

Страх придал силы капитану. Нащупав руками огромный свиток истлевшего, рассыпающегося в труху каната, он оперся о него и поднялся.

— Я оставлю вас на минуту, сэр, — сказала ему невидимая спутница.

Через минуту она поднесла к его губам деревянную чашку, наполненную до краев теплей несвежей водой.

— Скоро вы сможете видеть, — сказала она с нервным смехом. — Ну, и счастливо же вы отделались!..

Целый час промывала она ему глаза, не говоря ни слова.

Саргассо упорно молчал. Потом короткий желчный смешок вырвался у него.

— Меня называют трусом, — проговорил он резко. — Говорят, что я суеверный дурак. Почему? Потому, что я верю в то, что синяя полоска приносит несчастье, что акула чует, когда судно обречено на гибель, что не бывает удачи, если на борту есть черная кошка или черная девушка. Ну, вот…

Пальцы, смачивавшие ему глаза, дрогнули. Потом внезапно свет проник сквозь узкие щелочки раскрывшихся век. Желтая круглая луна стояла почти в зените. Звезды побледнели, и прохладный предутренний ветерок прошумел над разбитым покинутым кораблем. Огромный черный кот с выгнутой спиной и поднятым трубой хвостом потерся о ноги Саргассо. Он повернул голову — и синеватые белки негритянки встретили его взгляд… Жирная крыса нахально пробежала у него по ноге. Он швырнул ей в догонку обломком мачты, поднялся и, шатаясь, точно от нестерпимой боли, побрел по палубе.

— Это крыса, сэр, — виноватым тоном шепнула негритянка. — Наш корабль кишит крысами, но кот держит их в порядке.

Девушка достала из неведомого тайника несколько заплесневевших галет и накормила капитана. Пока он жевал е усилием твердые, как камень, горьковатые сухари, девушка рассказала удивительную историю:

— Янки-Джэк — вот кто был запевалой в этом заговоре. Он убедил матросов, что их плавание затянулось только из-за ваших суеверных страхов. Мистер Фишер не вступился за вас. Он назвал вас сумасшедшим, и Янки-Джэк ревел от восторга, когда слушал его болтовню. Они остерегались говорить лишнее при Гоммидже, и он велел мне разведать обо всем. Я так и сделала. Я любезничала напропалую с этим верзилой Джэком и одним матросом, которого они называли Сэмом… Я его заколола потом, в ту ночь…

За бортом, в дробящейся полосе лунного света, из моря поднялось что-то белое и сверкающее, призрачное и жуткое и издало дикий звук:

— У-и-о-о-ох!

— Ай! — пронзительно закричала девушка, прижавшись к Саргассо. — Что это?