— Вы профессор Сант-Питэр? — спросил он.

Убедившись, что перед ним профессор, посетитель опустил на землю саквояж и, вынув из кармана платок, отер со лба крупные капли пота.

— Меня зовут Том Аутлэнд. Я хочу поступить в университет, и пришел посоветоваться с вами.

— Какую школу вы окончили?

— Я никогда не учился в школе.

— Сколько же вам лет?

— Двадцать. — Юноша мучительно покраснел, и профессор решил, что он сбавил себе несколько лет. — Я хотел бы брать частные уроки и за лето подготовиться.

— А как обстоит у вас дело с деньгами?

Лицо Аутлэнда омрачилось.

— Довольно плохо. В городе Тарпине, в штате Новая Мексика, вам бы сообщили, что в банке имеется на мое имя порядочный вклад. Но эти деньги я не считаю себя вправе трогать, пока я трудоспособен. Они, в сущности, принадлежат не мне. Однако, я надеюсь получить здесь какую-нибудь работу. Я здоров и не брезгаю никаким трудом.

В дальнейшем Аутлэнд сообщил, что он привык к работе с раннего детства, так как еще ребенком лишился родителей, а приемным отцом его был машинист, который с трудом мог прокормить свою семью.

Юноша заинтересовал Сант-Питэра, и тот заставил его подробно изложить историю последних лет своей жизни, воспроизведенную здесь.

I. Друзья: будильщик и кочегар. — Болезнь. — Пастухи. — Таинственная гора. — Следы трудов ушедших поколений.

Позднее поступление мое в университет объясняется цепью необычных приключений, которая началась со дня моей дружбы с Родди Блэк. Блэк был кочегаром на железнодорожном узле Парди в штате Новая Мексика, где я служил в качестве «будильщика». Вы, наверное, не знаете, что такое будильщик? Не думайте, что это мало ответственная работа. Расписание движения товарных поездов на ст. Парди постоянно менялось, так как дорога была одноколейная, и грузы пропускались, когда путь был свободен. Предположим, вы проводник, и ваш поезд должен отправится в два часа ночи; вполне вероятно, что на самом деле он уйдет либо в двенадцать, либо в четыре. Вы, ни о чем не беспокоясь, идете домой и ложитесь спать. Будильщик вместо вас дежурит на станции и следит за вывешиваемым расписанием. За полчаса до отхода вашего поезда он стучит вам в окно и подымает вас.

Родди Блэк заинтересовал меня с первого дня, когда он появился у нас на участке. Он был нелюдим и молчалив. У него было квадратное лицо и ясные глаза, со спокойным взглядом которых совсем не гармонировало их ироническое выражение. Я знал, что он по существу славный парень, хотя с первого дня поступления к нам на участок он сильно пьянствовал и подчас дебоширил.

Он принадлежал к числу людей, которые охотно делают все для другого, но не умеют заботиться о себе. Таких очень много среди рабочих. Из дому он убежал еще ребенком, когда мать вторично вышла замуж. Теперь ему был необходим товарищ, который мог бы постоянно требовать от него отчета в его действиях, и мы скоро стали большими друзьями.

В ту зиму я заболел воспалением легких. Блэк взял меня к себе, и вместе со своей квартирной хозяйкой трогательно ухаживал за мной. Я пролежал до весны, а когда поднялся, врач заявил, что я должен бросить ночную работу и провести лето на свежем воздухе. Блэк сейчас же отказался от места на железной дороге и, даже не спросив моего согласия, устроил нас обоих на службу к крупнейшему скотоводу Новой Мексики Джонасу Ситвелю. Нам было поручено большое стадо, которое мы должны были в течение лета пасти недалеко от Парди, а затем перевести на зимнее пастбище у реки Крузадо, где скот мог оставаться на подножном корму до самой весны.

Мы покинули город около первого мая. Стадо находилось недалеко от Синей Горы, которой мы так часто любовались издали. Это была большая скала темно-синего цвета. На некотором расстоянии она казалась совершенно голой каменной глыбой, одиноко возвышающейся над равниной. По форме она напоминала куб, только плоская ее вершина с одной стороны была выше. Старожилы утверждали, что никто никогда не поднимался на Синюю Гору, так как склоны ее почти отвесны, а с южной стороны ее кроме того опоясывает быстрая река Крузадо.

Зная, что зимнее пастбище Ситвеля расположено на берегу реки у самого подножья горы, мы все лето мечтали о том, как зимой вскарабкаемся на эти скалы, по которым никогда не ступала человеческая нога. Работа у нас была легкая, один человек мог бы шутя справиться с ней.

В конце октября приехал управляющий Ситвеля Джон Рапп, чтобы перевести нас на зимнее пастбище. Блэк остался при стаде, а мы с Раппом отправились на новое место.

Наша хижина была расположена в маленькой сосновой роще, примерно в тридцати метрах от реки Крузадо. Буйные луговые травы подступали к самому крыльцу, и прямо под нашими окнами шмыгали кролики. Песчаные холмы позади дома были покрыты высокими кактусами, по форме напоминавшими оленьи рога.

Мы прибрали наше жилище и сложили копченую свинину, кофе и консервы на полках над кухонной плитой. Рапп предупредил меня что некоторое время стадо придется держать севернее, пока там будет трава. Нам с Блэком надо будет чередоваться, и в то время, как один из нас будет блаженствовать в кровати, другому придется спать на пастбище.

— Дело в том, — объяснил мне Рапп, — что здесь корма может нехватить на всю зиму. Кроме того, если перевести сюда стадо раньше, чем кончится жаркая пора, животные станут беспокойными, переплывут реку и скроются навсегда в в расщелинах скал, расположенных на том берегу. Сейчас там много пасется одичавших коров и быков. Когда ветер дует с гор, он доносит сюда их запах, и тогда наши животные, как ошалелые бросаются в воду. Вам придется бдительно следить за тем, чтобы этого не случилось.

Я спросил, пробовал ли кто-нибудь переправиться на тот берег, чтобы вернуть убежавший скот.

Рапп с удивлением посмотрел на меня:

— Вернуть скот с Синей Горы? Но ведь туда нельзя проникнуть: она со всех сторон отвесная, как цоколь памятника. Единственный проход— через ущелье, спускающееся к самой воде в том месте, где река огибает гору. Но река слишком глубока, чтобы перейти ее в брод, и слишком стремительна, чтобы можно было ее переплыть. Пожалуй, на лошади и можно было бы переплыть, раз коровы переплывают, но всякий предпочитает, чтобы кто-нибудь первый проделал этот опыт.

Я рассказал ему, что все лето любовался горой и мечтал взобраться на нее. На это Рапп строго заметил:

— Если я узнаю, что вы занимаетесь подобными глупостями, то немедленно прогоню вас. Я вовсе не желаю, чтобы вы сломали себе шею и погубили наше стадо.

Управляющий уехал, и для нас наступила привольная жизнь.

Нашим единственным соседом была Синяя Гора, с каждым днем все больше привлекавшая нас к себе. Вблизи она уже не казалась бесформенной скалой. Контуры ее напоминали гигантского зверя в лежачем положении: голова, расположенная к северу, возвышалась над туловищем. Мы легко могли допустить, что с севера она, действительно, недосягаема: скала здесь отвесно ниспадала с высоты около пятисот метров. Но с юга, казалось, можно было проникнуть через глубокий каньон ^[2]), спускавшийся к реке и расщеплявший весь массив до самого верха. С юга на север гора имела не более 5–6 километров, но с запада на восток ее протяжение было раза в два больше. Была ли ее вершина покрыта лесом, мы. не могли разглядеть, но склоны, обращенные к реке, были покрыты густыми зарослями осины и пинии, среди которых выделялись единичные кедры.

На вершине горы светало гораздо раньше, чем у нас. Когда я по утрам отправлялся к реке за водой, у нас было еще сумрачно и холодно, между тем как вершина горы была залита солнечным светом, а стройные кедры выделялись на фоне скал, сияя золотистым блеском, словно покрытые матовой позолотой.

Синяя Гора значительно укорачивала продолжительность нашего дня. Солнце скрывалось за ней вскоре после полудня, и наш лагерь погружался в тень. Затем, когда солнце спускалось еще ниже, лучи заката оказывались устремленными снизу вверх, и тогда гора, как чернильное пятно, вырисовывалась на фоне небесного пожара. Неудивительно, что, постоянно находясь у нас перед глазами, она действовала на наше воображение и влекла к себе. Черные грозовые тучи склонялись под ее прикрытием и, как пантера, неожиданно обрушивались на нас. Молнии играли вокруг нее, пронизывая ее, так что нам при каждой вспышке казалось, что вот-вот загорится кустарник, покрывавший ее склоны. Нигде мне не приходилось слышать такой раскатистый гром. Скалы многократно отражали его и отбрасывали на нас. Это навело нас на мысль, что, несмотря на свою кажущуюся монолитность, Синяя Гора на самом деле вся прорезана каньонами и пещерами. Иначе трудно было объяснить те протяжные завывания и тот грохот, которым сопровождался каждый удар грома. Долго после того, как гром на небе прекращался, гора продолжала звучать, как барабан, словно сама она ворчала и шумела…