- А поняли, потому что на своей шкуре ощутили?

Саша, как человек более взрослый и опытный, проигнорировал это. У него были светлые ресницы, тонкие пальцы, и плечи прямые, расправленные. Где бы он ни был, его и там не сломали.

- Вы, Андрей, виноваты только в том, что тут родились. А тут давно уже геи во всем виноваты были. Сначала это дурное "У нас плохо, зато мы геев не поддерживаем и не даем им нашу страну в Содом превращать", а потом...

- А потом ввели принудительное лечение и стали сажать туда несогласных, - припомнил Андрей. Саша кивнул, хотя на него не смотрел.

- В стране блажных всегда любили. Не помогало уже сказать: "Да он шизофреник". Их в правительстве шизоидов было больше, и вели они себя агрессивнее. Вот и придумали. С Европой сработало, почему бы всех противников не заклеймить пидорасами. А это все... Не отмоешься, в общем, Андрей.

Андрей это лучше других знал. Именно теперь, в этом разговоре, он понимал, наконец, почему те люди бросались на прутья. И постепенно ему открывалась еще более жуткая картина - а сколько в мире было тех, кто умирал, испугавшись разоблачения и возможности оказаться пожизненно запертым в такой больнице. Андрей представил себе год тут, два, три и десять. Стало тоскливо и тошно.

- Бедные вы дети, - глядя уже на Егора, продолжил Саша. - И бога для вас нет, потому что вам твердят, что ненавидит он вас... И зацепиться вам не за что.

- А вас что, бог любит? - снова попытался уколоть Андрей, имея в виду, что они в одинаковых условиях.

- А он вообще эту страну не жалует. Думает, жили десятилетия без него, и еще поживем.

У Александра скоро схлынуло это воодушевление, хотя он и мурлыкал что-то себе под нос, глядя в окно, на собирающиеся там тучи. Теперь стало заметно, что он похудел, ввалились глаза, столько времени в карцере не прошли для него бесследно.

К вечеру зашли двое из медперсонала, аккуратно собрали пожитки Эдуарда в картонную раскисшую коробку.

- Куда его? - удивился Андрей. Между пациентами и персоналом была огромная пропасть, но что-то, являющееся заменой этикету, заставляло их здороваться, и отвечать на прямые вопросы.

- В дурку, - ответила немолодая, полная медсестра. - Все, добегался.

Андрей ничем не мог помочь, и это тяготило. Даже попрощаться не мог, и постепенно опустошавшееся место наводило еще большую тоску. Выбрался из кровати Егор, словно ему тут мешали, ушел куда-то в коридор. Его не вернули, да и больница успокоилась, выдержала свою войну. Ничего не сказали по поводу окурков в банке Саши. Персонал и между собой больше не разговаривал.

***

Здесь разрешали смотреть порно, были даже комнатки для уединения. Можно было выбрать наиболее интересные пациенту категории. Доктора считали, что просмотр порно с "традиционными" отношениями - залог выздоровления.

А еще здесь были девушки, которых язык не поворачивался назвать шлюхами. Тоже вроде как для терапии. Но Андрей мог сравнить их разве что с военнопленными девушками, которых сгоняли в бараки и принуждали спать с солдатами. И от того было еще мерзее.

Девушки относились к ним, как к мебели, а у Андрея тошнота к горлу подступала, когда его приводили в эту комнату. Ему никогда не говорили, куда ведут, но никогда ничем хорошим появление санитаров после лекции не заканчивалось.

- Просто посидим, - как всегда попросил он. Девушка безразлично кивнула, достала тетрадки из-под кровати, Андрею протянула книгу. Та была скучной, что-то из классики девятнадцатого века, и в другой ситуации Андрей бы ни за что не взялся ее читать, но в этой комнате она успокаивала, убаюкивала.

Ему казалось, что он видел эту девушку в то время, когда интернет был разрешен. Она тоже была тогда еще подростком, цеплялась за отца, которого уводили в автобус с решетками на окнах. А она плакала, словно его забирали навсегда. Ее отец отсидел тогда всего пару недель, после чего его благополучно выпустили - Андрей следил за его судьбой, и все обещал себе однажды пробраться на одно из собраний и посмотреть на него вживую.

Ее отца убили позже, где-то через год, и это было даже в новостях. И ведущие делали вид, что не знали, кому он мог мешать. Тот выпуск Андрей видел по ускользающим крохам интернета.

- Вы знали Деновича? Василия Андреевича, - спросил Андрей уже у Александра, вернувшись в палату. Егор проворчал что-то, демонстративно надел наушники. Саша положил книгу на грудь, подумал, глядя в потолок.

- Да, мы общались. Он звал в одни из своих "эфиров" рассказать, что происходило со мной в полиции. Думал, что это как-то поможет. Говорил: "Хоть одну задницу подожжем, а уже хорошо", - Саша вернулся к книге, Андрей сел на кровати лицом к нему, собираясь с мыслями.

- Мне никогда не было стыдно за то, кто я такой, - признался шепотом, чтобы больше не услышал никто, даже Егор. - Именно потому, что они вас клеймили геями. И я тогда подумал, что... Я подозревал это в себе... И я думал, что раз такие достойные люди... со мной наоборот все. Ну, вы же понимаете?..

Александр молчал, словно увлекся книгой настолько, что не хотел отвлекаться.

- Я смотрел вас по интернету. Мне было всего ничего... Но я понимал, что тут не так что-то. В этом мире, в этой стране... И я болел за вас...

- Может, мы проиграли именно потому, что за нас болели сидя дома и глядя на нас в интернете?.. - спросил Саша, все еще глядя в книгу. - Это не было борьбой. Это все равно, что меня били бы на площади, и я бы говорил: "Смотрите-смотрите, он бьет меня". И все такие: "Да, и правда. Вот негодяй". Я ничего не делал, чтобы защититься, они - чтобы защитить. Нас упаковали в мягкий картон и заперли тут. И вот ты знаешь, что я не должен быть здесь, доктора все знают, а все же... Все же я тут. Это как теперь... какая-то тонкая грань, когда вы даже жаловаться не можете на то, что вас тут заперли. Вас кормят, есть библиотека и свой кинотеатр, есть культурные мероприятия и застолья на праздники. Даже посещения разрешены, больше, чем в тюрьме. Но вы же понимаете, что это уже не свобода. Но единственный раз, когда выразили недовольство, это когда они на прутья бросались, - Саша повернул голову, посмотрел в глаза: - Сказать, почему я вообще с тобой так разоткровенничался?

- Потому что я того парня в коридоре не бросил, - пожал плечами Андрей.

- И это тоже. Потому что ты тоже за свою ошибку отсидел. И снова не можешь жаловаться - ты проявил агрессию. А в карцере была мягкая кровать и еда ничем не отличалась от столовой. Ты знал, что в цивилизованных странах карцер запрещен даже в тюрьмах?

Андрей не знал. Некому было об этом даже рассказать.

Саша словно выдохся, повернулся спиной к нему, уткнулся в книгу. И Андрею показалось, что в это время и в палате стало темнее.

***

Сначала глазам своим не поверил, думал, обознался.