Литмир - Электронная Библиотека
A
A

В ту ночь "Берта" не давала спать.

Приближалось время "главного события". Обычно такой назначенный час прячут за сургучными печатями и за головоломной путаницей шифров, его знают немногие, его берегут в тайне. И все же он говорит о себе - подвозом бомб и снарядов, запасом бинтов и йода, тем, что вдруг разбегались туда-сюда командирские машины, что, надев солдатскую плащ-палатку, генерал ползет на самый передний край. Он заявляет о себе множеством иных вещей, и ты чувствуешь: "носится в воздухе", Может, точная дата не раскроется для тебя до последнего мига, до сигнальной ракеты, но что она "вот-вот" - ты чувствовал.

И вот наступило это время - 12 января. Вновь два фронта Ленинградский и Волховский - устремились друг к другу. На сей раз встречный их удар ведется на северном фланге, там, где передний край обоих фронтов упирается в Ладожское озеро. Между ними - полоса земли, занятая врагом. Задача: вытеснить врага, соединиться и соединить Ленинград с Большой землей.

И вновь со стороны Волховского фронта в прорыв идет 2-я ударная армия. Ожившая, воспрянувшая, заряженная еще большей силой ненависти к врагу,

Для нас с первого дня началась напряженнейшая боевая работа. Ни дня без боя. Да что там - по нескольку боев в день! День за днем. Лучше сказать все слилось в один сплошной, долгий-долгий бой.

Начальник штаба не успевает писать донесения. Полные драматизма, высочайшего напряжения факты мелькают с однотонной будничной поспешностью.

"Шестерка Ла-5 во главе с А.П. Соболевым вышла на патрулирование. В группе - старшие лейтенанты Н.Г. Марин, X.П. Хашев, Н.М. Резников, лейтенанты Ф.М. Косолапов и И.М. Горюнов. Их атакует 8 "мессершмиттов". Итог боя: наши уничтожили трех "мессеров", сами без потерь. Два из сбитых на счету Соболева".

"Отличился лейтенант Майоров, который повел свою пару на выручку наших "илов". Майоров сбил вражеский самолет... "

"Шестерка во главе с Косолаповым атаковала группу бомбардировщиков, прикрываемых истребителями. Сбито шесть фашистских самолетов".

"По данным станции наведения командир дивизии поднял истребителей для уничтожения приближающихся к нашему переднему краю бомбардировщиков. Группу возглавлял командир полка полковник Е. Кондрат... "

Их было шестнадцать, нас - вдвое меньше. Я скомандовал Николаю Пушкину со своей четверкой связать боем истребители, остальных повел в атаку на бомбардировщики.

Но неожиданно появляется еще группа самолетов. Чьи - сразу не понять. Недавно тут у немцев появились новые истребители "Фокке-Вульф-190". Очень похожи на наши Ла-5. То ли случайно, то ли с умыслом это, но передняя часть выкрашена в красный цвет, как и у нас (отличительный знак самолетов нашей дивизии). На такую удочку мы уже попадались. Вот и сейчас, вижу, Соколов не обращает внимания на "фоккера". Рвусь к нему, но поздно. Машина Соколова уже горит, кренится. Бью по "фоккеру" - не успел он уйти, тоже вспыхивает. Но что ото? Справа и слева от меня трепещут длинные и белые, как веревки, трассы. Это - конец, тут не вырваться. Если бы ведомый помог...

- Саша, выручай!

Тут он, тут, мой ведомый. Рву машину в сторону, резко оборачиваюсь и вижу: Майоров идет за мной, а "фоккер", который просто чудом не сбил меня, неуклюже несется вниз. И еще ниже, вижу - белеет купол парашюта. А сердце колотится, едва не выскочит из груди.

"... Патрулировали И. Скрыпник и К. Федоренко. Обнаружили четверку "мессершмиттов", которые шли ниже. Произвели атаку. Двоих сбили. Но их самих сверху атаковали "фокке-вульфы". Двое против шестерых... "

Да, скупы строки, выведенные твердой рукой начальника штаба.

Двое против шестерых! Не записал начштаба, что чувствовали два неразлучных друга, когда увидели эту шестерку, несущуюся на них в лобовой атаке. Не записал, как зазвенел в наушниках Кости голос Ивана:

- Тараним! Прощай, Костя... - И как застыла на их лицах гримаса предсмертной ярости.

Но фашисты не выдержали и рванули свои машины вверх. Две из них тут же получили в брюхо горящие зеленым пламенем очереди.

...Долго стояли на аэродроме Иван и Костя, обнявшись.

Сразу полагается делать описание боя. Но они - не могут. Не слушаются руки.

- Ватное тело, - жалуется Федоренко. Звонит телефон. Майор Островский зовет меня:

- Генерал Кравченко.

- Видел, видел бой твоих молодцов. - Комдив доволен. - Передай, что скоро привезу им ордена...

"Молодцы" сидят за столом, глаза слипаются, лица серые н смертельно усталые.

- Генерал очень вас хвалил, - говорю. - Подтверждает сбитых вами, сам наблюдал. Так что напишете завтра. А сейчас ужинать.

Устало улыбаются,

- Мы не хотим.

- Поэтому-то как раз и надо...

Все слилось в один долгий-долгий бой...

Метель. Ветер бросает в лица колючий снег, рвет полковое знамя. Четверо, неловко ступая, несут к уже завьюженной яме гроб.

Хороним капитана Тришкина.

- Я почему-то всегда думал: его невозможно убить, с печальным недоумением произносит Федоренко.

Он только что вернулся. Пришлось на несколько дней отправлять лечиться. Бои, физические нагрузки, а главное - постоянная, до предела, натянутость нервов, когда каждый день идешь под пули, - все это так вымотало Костю, что в последнее время стал он страшно тощий, ничего не мог есть, один чай.

- Такой летчик! Так летал! - соглашается Панкин.

Разрослось полковое кладбище...

Насупились мужчины. Всхлипывают девушки. Трещит прощальный залп. Сегодня не можем воздать Тришкину как положено. Обычно взлетает группа и, делая над могилой горку, бьет в небо из всего оружия.

Мы еще скажем ему это наше авиационное "прощай", А сегодня в воздух не подняться.

Расходятся. Таня Коровина и Мария Пащенко остались закончить последний венок. Задерживается и Леша Фонарев.

- И мое место, наверно, здесь - рядом с командиром нашим Тришкиным.

- Да что вы, товарищ лейтенант! - в ужасе отмахиваются от него.

Нельзя погибать умелым - это сильно бьет по молодым. Раз уж, мол, такого перебороли... И потом, когда погибнет бывалый, вспоминают: "Он ведь предчувствовал"... Мало ли что люди говорят. Из миллиона один раз просто случайно совпадает. Но в остальных, наверно, бывает так, застрявшая в мозгу мысль сама способствует роковому исходу. Она гнетет и в самую важную минуту что-то сломает внутри...

Через несколько дней Скрыпник и Фонарев, Федоренко и Бессолицын вылетели на задание. Скрыпник и Фонарев не вернулись. Это было 21 февраля.

Два человека в полку переживают особенно остро,

Костя Федоренко вновь ничего не ест. Вчера на ужин вовсе не пошел. Сегодня его затащили в столовую. Сидит, пододвинув к себе кружку с чаем, глаза опущены, словно ищет он, высматривает что-то там, на дне.

Я поздравляю летчиков с праздником. Сегодня - 23 февраля, двадцать пятая годовщина Красной Армии,

Костя дождался конца официальной части,

- Разрешите, товарищ командир? Выходит, провожаемый сочувственными взглядами. Костя стоит у крыльца, медленно застегивает куртку. В темноте раздается скрип снега, кто-то делает несколько шагов.

- Это ты, Таня?

- Я, - доносится тихое, как шелест ветра. Она подходит ближе, молчит, боясь спросить.

- Ничего нового, - угрюмо отвечает Федоренко на ее немой вопрос.

Таня плачет, давясь рыданиями, стараясь пересилить, смять эту вспышку горя. Костя обнимает ее рукой за плечи, привлекает к себе, и она дает волю слезам.

- Да ладно тебе, - успокаивает ее Костя, голос у него дрожит, ломается, и худое его лицо тоже становится мокрым.

Так они стоят минуту.

- Ты почему здесь? - беспокоится Федоренко.

- Меня отпустили, - говорит Таня и начинает вытирать слезы. - Я сейчас пойду... Значит, ты не видел, что он точно погиб?

Таня спрашивает так уже в сотый раз, и в сотый раз Федоренко отвечает:

- Не видел. Он вернется...

Горе Федоренко всем понятно. Со Скрыпником они земляки и еще довоенные друзья. Горе Тани Коровиной для всех неожиданность. Так узнали об их любви.

42
{"b":"59494","o":1}