В центре на красивых золоченых ножках стоял белоснежный рояль.
Присел за него, заиграл вальс. Откуда-то, не заметили ее вначале, кинулась на середину большая собака, пошла по ковру кружиться на задних лапах.
- Вот это зверь! - восхищенно заулыбался Антон. - Мадам! Бонжур, ву шер!.. Вы прелестны!
Давно уже, видать, дремавшие стены не отражали хохот и веселую речь. Служитель с улыбкой смотрел на высокого белявого иноземца, заводилу. Такие всегда нравятся. А тот уже с выражением читал:
Плачет метель, как цыганская скрипка.
Милая девушка, злая улыбка.
Я ль не робею от синего взгляда?
Много мне нужно и много не надо...
- Кажется, Есенин. А стихи откуда? - спрашиваю у Антона.
- По рукам ходят. Переписываем друг у друга.
- А знаешь ты, что не так далеко отсюда есть место, которое называется Гренада? А теперь слушай - вот стихи!
Выждав, он мягко, нараспев стал декламировать:
Мы ехали шагом.
Мы мчались в боях
И "Яблочко"-песню
Держали в зубах... Но песню иную
О дальней земле
Возил мой приятель
С собою в седле.
Он пел, озирая
Родные края:
"Гренада, Гренада,
Гренада моя!"
Мы слушали затаив дыхание. Это были стихи о бойце, который из книги узнал красивое имя - Гренада, и о том, что "Гренадская волость в Испании есть". Это было про нас, солдат-интернационалистов, про тех крестьян, которые помогали нам оборудовать аэродром...
Я хату покинул,
Пошел воевать,
Чтоб землю в Гренаде
Крестьянам отдать...
Антон вдруг замолчал, задумчиво уставившись взором в одну точку.
- Ты чего такой? - решаюсь спросить Ковалевского.
- Приехал Пумпур, растравил душу. О доме напомнил... Мне бы на часок туда, всего на часок! Пройтись по улице, воздуху родного хлебнуть, услышать, как скрипят шаги по морозу. И сказать друзьям-товарищам: как вы тут, черти, поживаете?
- Неплохо бы...
- У меня жена - замечательная. Я слов не подберу тебе сказать... И пацанята...
... Вверху плывут облака. Медленно-медленно. От земли идет едва ощутимый запах сена. А может, все это только кажется... И облака, и запах этот напоминают луг на берегу Тетерева, воскресный день, прозрачный золотистый воздух бабьего лета...
- Вот интересно, - подает голос Антон. Он прислонился спиной к дереву и тоже запрокинул голову. - Вернемся мы, встретят. Воевали, скажем. Будут спрашивать, и рассказывать будем - о боях, о тактике, о всяких острых случаях. А мы им - о том, как тосковали по нашему русскому снегу, по красным транспарантам над праздничными колоннами, по любимым...
- Хорошо философствуешь, - пытаюсь изменить настроение, хотя у самого черти по душе скребут. - Хочешь анекдот про философа?
- Ты мне лучше дай час, чтоб дома оказаться. Всего на час. Сотвори такое чудо!
Он отворачивает лицо и затягивает песню. Мы услышали ее уже в Испании, по приемнику, из Москвы. Только там пели быстро, бодро, а Антон завел негромко, раздумчиво.
Широка страна моя родная,
Много в ней лесов, полей и рек,
Я другой такой страны не знаю,
Где так вольно дышит человек...
- Камарадо Казимир! - истошно кричат от телефона. - Фашиста авиньон! Идут к порту...
- Всем взлет! - кричит и Ковалевский.
Антон запустил свой самолет первым и прямо с места взял старт. Мой что-то чихает, но пока не схватывает искру. Чуть замешкались и остальные. Слежу из кабины, как он набирает высоту. Сам уже делаю разбег, схватил краем глаза: Антон приближается к итальянскому "капрони". Бомбы уже несутся на порт, вздымаются черные столбы взрывов. Вот и Ковалевский совсем рядом, открыл огонь.
- Молодец Казимир!
Похоже, "капрони" подбит, но что он, что Ковалевский делает! Куда же ты, Антон?!
Возможно, я и в самом деле заорал, настолько все было нелепо. Черный дымок начинал тянуться за "капрони", и тот, снижаясь, шел на скалы. Что хотел Ковалевский, когда догнал его и пошел поверху? Ведь это - стать под пулемет стрелка!
Я съежился весь и похолодел. И точно - от "капрони" тотчас брызнула струйка огня.
Машина Ковалевского накренилась, развернулась, пошла круто вниз, к нашему аэродрому. Она из последних сил забирала к тому клочку чужой земли, где было что-то для нее родное. Птица хотела умереть поближе к стае... Самолет задел крылом за дерево, под которым только что беседовали два человека, тяжело развернулась и плюхнулась боком.
А "капрони" один за другим заходили на цель. Я разогнался как только мог и с ходу вонзил в ближайшего длинную очередь...
После боя подошел к тому месту, где недавно стояло, дерево. Теперь здесь - черная обуглившаяся трава да дымящиеся обломки.
... Я видел: над трупом
Склонилась луна,
И мертвые губы
Шепнули: "Грена... "
Нет, Ковалевского нам не суждено было увидеть даже мертвым.
- Альберти! - не узнав своего голоса, позвал для чего-то я врача.
* * *
Ночевать по-прежнему приезжаем в отель.
В городе - беспокойство, даже паника. Многие из местных жителей уходят - на лодках вдоль берега, на машинах, а то и пешком, таща за собой небольшие тележки со скарбом.
Однажды подняли с постели и позвали к телефону.
- Карта с вами? - спросили на том конце провода.
- Да.
На войне вырабатываются свои рефлексы. Вот как этот: зовут к телефону или к командиру, уже машинально прихватываешь карту.
- Сразу же с рассветом вашей группе необходимо перелететь к Мотрилю, в Долину рыбаков. В Малаге оставаться опасно.
Над Долиной рыбаков мы проходили, когда летели сюда, на юг. Маленькая площадка на берегу моря. Галька, переходящая к горам в небольшое пастбище.
Через час опять застучали в дверь.
- Камарадо! Телефон! Голос в трубке уже другой:
- Небольшое уточнение к задаче. Вдоль берега не лететь. Пройдите над горами, на долину выходите из глубины материка.
- Ясно.
Спать больше не пришлось. Времени до рассвета мало, а надо многое успеть. Скорее на аэродром!
Едва развиднелось - отправили колонну. На месте остались лишь несколько техников да пускач, чтобы обеспечить группе взлет.
Минут через сорок поднялись, а еще через полчаса оказались над Долиной рыбаков. На берегу моря чернело несколько опрокинутых лодок. Рядом на площадке паслась большая отара овец. Пришлось спикировать и отогнать их ближе к горам.
Предстоят обычные заботы: где рассредоточить самолеты, где держать горючее, боеприпасы, как наладить питание?..
Снесли в одно место парашюты, присели на них, советуемся. Забот мне теперь, после гибели Антона, прибавилось: назначен старшим группы.
- Командир! - закричал вдруг Квартеро и вскинул руку к морю.
Из-за скалистого мыса, справа, показался корабль. Я вскочил, отбежал влево, чтобы заглянуть подальше за мысок. Крейсер и два эсминца шли вдоль берега в километре от него.
Ни обдумать ситуацию, ни тем более что-либо предпринять мы не успели. Борта крейсера озарились вспышками, и сразу в нашей мышеловке, многократно усиленный отражением от гор, оглушительно заревел шквал разрывов.
Иногда неосознанное проявляется скорее и вернее, чем обдуманное. Какая-то внутренняя сила бросила к горам. К ним прижалась в страхе отара. Мы ворвались в нее, упали - хоть не так будут маячить наши силуэты. Затеи, выбравшись из этого овечьего вязкого плена, вскарабкались по камням, ища выступы, за которыми можно было бы укрыться.
На какое-то время стрельба утихла.
- Фу ты! - выглянул из-за камня Мирошниченко. - Вот это влипли.
- Все живы? - окликнул Матюнин. - Хименес! Где ты там?
Сверху шуршат камешки.
- Ну, брат! А я уж думал...
Корабли развернулись и вновь пошли вдоль берега, ударили с правого борта. Все повторилось. Казалось, горы сейчас не выдержат и начнут рушиться, нестись к морю текучим каменным потоком.
Наступившая тишина была так неестественна, словно ты нырнул с шумного берега в глубокую воду.
