- Еще ждать, что ли? - неуверенно советуется Матюнин.

- Погодим.

Корабли вновь ушли за мыс. Начинаем отряхиваться, приводить себя в порядок. Матюнин смотрит на часы.

- Минут сорок издевались, гады!

- Куда я мог девать берет? - шарит вокруг себя Квартеро.

- Подумаешь, берет потерял. Тут душу вот отыскать не могу.

- В таких случаях советуют посмотреть в пятку, - напоминает Матюнину Мирошниченко. Он наклонился и руками лохматит волосы, вытряхивая из них пыль, которой всех нас обсыпало с ног до головы.

Странными бывают повадки у человека. Вырвавшись из подобного ада, он сначала поправит галстук, а уж потом осмыслит то чудо, что остался вообще жив. И первыми к нему приходят зачастую какие-то совсем пустячные слова, не главные. А то вдруг впадет в какое-то нелепое нервное шутовство. Вот как сейчас.

- Будем считать, - настороженно поглядывая на море, продолжает Виктор, - что произошла ошибка. Вопреки всякой логике, мы уцелели.

- Ты чего, Матюнин, за челюсть держишься? Сомневаешься, на месте ли?

- На месте. Каменюкой садануло...

Мне ужасно тоскливо: первый день моего командования группой - и такая оплошность! Только сейчас начинает проясняться вся эта кошмарная история. Наверняка приказ был подложный! Вернее, та его часть, где предписывалось лететь над горами. Мы делали крюк, а в это время к Долине рыбаков подходили немецкие корабли. Нас специально услали в горы, чтобы не обнаружилась засада. А, казалось бы, какая разница, где лететь.

- Наверное, больше не вернутся, сволочи, - досадливо сплюнул черной слюной Мирошниченко.

- Тихо! - насторожился Хименес. Он вскочил, отбежал на несколько шагов, взобрался на камень, будто это могло помочь ему услышать лучше.

На несколько секунд его маленькая сухонькая фигура напряженно застыла на скале.

И мы уже начинаем отличать от шороха моря гул моторов.

- Не хватало еще авиации.

Авиация оказалась своей. Те самые СБ, которых мы должны были отсюда прикрывать. Не знаю, заметили ли они расстрел, что нам учинили тут. Через несколько секунд за мысом раздались стрельба и взрывы. Сомнений быть не могло: наши обрушили бомбовый удар по кораблям.

Потом стало известно: немецкий крейсер получил тяжелые повреждения.

- Несчастливый день, - вздохнул Хименес.

Спускаемся на плато. Овцы тянутся к людям, как то очень уж по-человечески встревоженно заглядывают в глаза.

- Надо лететь, - говорю.

- Надо бы в рай, да грехи не пускают, - оглядывается на меня Матюнин. Он шагает впереди, ему уже открылось, что все наши самолеты иссечены осколками.

Собираем раскиданные парашюты, усаживаемся на совет, унылые, как погорельцы. Разворачиваем на коленях планшеты с картами. Где сейчас наши техники? Как связаться с командованием? Может быть, подойди колонна, удалось бы оживить мою машину? Она меньше других повреждена. Впрочем, вряд ли...

Послышались голоса. Руки невольно тянутся к оружию. Из-за скалы - там проходила узкая дорога - показалась группа людей.

- Рыбаки, - объяснил Галеро, он хорошо знал здешние места.

Трое наших испанцев о чем-то живо заговорили с рыбаками. Те, видимо, услышав, что здесь произошло, смотрели на покореженные самолеты и удрученно покачивали головами. Затем ушли.

- Какие новости?

- Говорят, что скоро может показаться марокканская конница. Вдоль моря идти опасно, надо пробираться горами.

- Неужели нашу колонну отрезали?

- Могли и отрезать, - печально склоняет голову Галеро.

Вступаю в командование:

- Пять минут на перекур - и в путь! Брошены окурки. Еще минуту сидим, отчаянно глядя на следы разгрома. Шутка ли! Шесть истребителей одним махом.

- Ладно. - Матюнин закидывает парашют на плечо, - Веди, командир. Мы еще свое возьмем.

* * *

Наконец маленький отряд увидел с облысевшей горы блеснувшее море и раскинувшийся по берегу городок.

- Это и есть Альмерия, - объяснил Галеро слабым голосом. Его тонкое нервное лицо стало еще суше, скулы остро выпирали, даже проступившая густая щетина не могла этого скрыть.

Вид у нас удручающий. Оборванная одежда лохматилась клочьями, губы побелели и потрескались, люди шли, медленно волоча ноги, сгорбившись под тяжестью парашютов. Бросить их никто и не предлагал: парашют - военное имущество, тоже оружие.

Это была ужасная сотня километров. По бездорожью, по скалам, через колючие кустарники. По ночам воздух в горах сырой и холодный, легкие курточки не могли согреть. Нас колотило мелкой дрожью, мы отчаянно жались друг к другу.

Последние километры пути вспоминаются, как во сне.

На окраине, у маленького домика, держась руками за изгородь, тревожно всматривался в странную группу старик в мятой шляпе.

- Пить! - потребовал Галеро.

Старик суетливо поспешил к дому, вернулся с большим кувшином. Вино было холодное, но вкуса его мы не чувствовали.

- Где алькальд? - обратился к старику Галеро.

- Я доведу, - ответил старик, ни о чем не спрашивая.

Мы шли по середине улиц длинной цепочкой, люди удивленно останавливались, смотрели, спрашивали старика, многие тянулись за нами, так что мы привели за собой к дому алькальда приличную толпу.

Алькальд - что-то вроде мэра. Он, к счастью, оказался дома и внимательно выслушал рассказ Галеро, участливо поглядывая на нас.

- Вам надо подкрепиться.

Только теперь мы вновь остро почувствовали, как хотим есть. Ведь за четверо суток ни крошки не было во рту.

- Только у меня дома ничего нет, - смутился алькальд. - И хозяйка уехала.

Пальцами руки он тер лоб.

- Что же делать? Ведь сегодня - доминго!

О, доминго! Воскресенье. Это значит, что вся жизнь выключается. Даже если бы было землетрясение, доминго есть доминго. Все закрыто. Не случайно старик привел к алькальду прямо на дом.

- Сейчас организуем, - нашелся алькальд. - Есть на берегу одна таверна.

Но сначала я попросил алькальда соединить меня с кем-нибудь из авиационного командования. Через долгих полчаса наконец удалось связаться, доложить о случившемся и дать свои координаты.

Вскоре из корчмы вернулся старик-провожатый, сокрушенно развел руками:

- Доминго!

Алькальд растерянно посмотрел на нас. Но тут же нашел новый выход, обрадовался.

- Сейчас!

Мы уселись на длинные лавки и уронили головы на стол...

Очнулся я от стука по столу. Хозяин принес целую корзину огромных вареных раков.

Корзина опустела в мгновение ока. Тут только, кажется, хозяин понял, как много нам надо. Он прикрикнул на помощниц, скоро появилась вторая корзина, в печи поддали огня.

В дверях теснились. Слышался шепот: "Русо". Женщины кусали кончики черных платков, вытирали слезы...

Утром прилетел Пумпур. Выслушал подробный рассказ, с горечью пошутил:

- Теперь у нас будут запчасти.

От него узнали, что наши техники пробились сквозь вражеский заслон. Приехали на изрешеченных машинах, но жертв, к счастью, не было.

За нами пришел транспортный самолет. В Альбасете, куда мы прибыли и где находился штаб авиации, шумно. Много самолетов. Новенькие, с иголочки, как охарактеризовал Матюнин. Идет сборка, проводятся испытательные облеты. Мы ожили, облегченно вздохнули.

Чувствительный Галеро подолгу тряс наши руки:

- Спасибо, ребята! Спасибо вашей стране!

Красные гвоздики Испании

- А поворотитесь-ка, сынки, экие вы стали!.. Рычагов встречает нас на манер Тараса Бульбы. Но глаза комэска не улыбаются, в них смертельная усталость.

- Та-ак... Малагу вы сдали, а Валенсию покорили. Баланс получается один к одному.

- Малагу сдали анархисты, - горячо и обидчиво вступается Галеро.

- А Валенсию покорить не успели, - пытаюсь поддержать шутливый тон. Два дня в Альбасете - и оба целиком проспали...

- Жаль, - притворно вздыхает Рычагов, - вам надо побывать и в Валенсии.

В этот город на восточном побережье, куда выехало правительство и много всякого люда из прифронтовых районов, мы попали по настоянию Пумпура.