— От кого? — сразу гляжу на подпись. — О, из обкома, от Булатова!

Читаю теплые слова привета.

«Дорогой товарищ Луговой.

…Своей самоотверженной борьбой с немецкими захватчиками Вы заслужили любовь народа, глубокое товарищеское уважение, сердечное внимание к Вам.

Думаю, недалек тот день, когда мы в кругу друзей и товарищей радостно встретимся с Вами для дальнейшей совместной созидательной работы на освобожденной крымской земле.

Бейте же крепче фашистских гадов, чтобы приблизить нашу победу! От души желаю Вам здоровья, полных сил и боевых успехов во славу нашей Родины!

Крепко жму Вашу руку и обнимаю.

До скорой встречи в родном Крыму!

Булатов».[57]

Мироныч вслух читает свое:

— «Товарищи партизаны и партизанки! Передаем вам благодарность и летное спасибо за ваш скорый ответ, который от вас получили. Товарищи! Победа близится, она не за горами. Мы вместе с вами куем эту победу. Красная Армия продвигается вперед и вперед на запад. Бомбим немцев в портах. А сегодня везем вам последний груз, намеченный по плану. И опять улетаем на бомбежки в другой район. Мы, летный состав, обращаемся к вам. Товарищи партизаны и партизанки! Крепче удар по врагу! Мы вам в этом поможем. С приветом и наилучшими пожеланиями успехов в вашей боевой работе. Экипаж номер двадцать четыре».

Что еще в ящике? Бутылка шампанского, шоколадные конфеты, копченая колбаса, чай, сахар, печенье, белье, носки, платочки.

— А вот, ты только послушай, — от ребят! — взволнованно произносит Мирон Миронович:

— «Крым. Дорогим героям-партизанам от крымских ребят из Ташкента. Здравствуйте, дорогие партизаны и партизанки, защитники нашего цветущего Крыма! В Крыму вы мстите врагу, а мы здесь ему мстим своей отличной учебой. Мы помогаем и колхозам. Выработали две тысячи трудодней… Дорогие партизаны! Мстите за каждого убитого советского человека тысячью фашистских смертей. Пусть каждый поворот крымских дорог, каждая тропинка, каждый кустик станет ловушкой для оккупантов. Пусть каждый клочок советской земли станет могилой для фашистов. Мы вырастим большевиками. Родину будем любить. Партии скажем спасибо. В армии будем служить… Крепко жмем руки родным и близким землякам. Начальник пионерской дружины симферопольского школьного детдома Румянцева; пионеры Анастасьян Люба, Журавлева Вера, Мельник Надя, Березова Дуся. По поручению всего детского коллектива».

Уж на что крепкие нервы у нашего комиссара, но и он, читая это письмо, не смог сдержать дрожь в голосе и, чтобы скрыть волнение, вышел из палатки — захотелось вдруг покурить.

Крым — важный стратегический плацдарм. Тут сталкивались и сталкиваются крупные группировки войск. Сейчас, к осени 1943 года, немцы опять сосредоточили в Крыму большие силы.

С каждым днем назревает новая схватка. Значит, и задачи разведок усложняются. Значительней становится роль леса. К нам все чаще обращается советское командование. Работа партизанских разведчиков ценится очень высоко. Оно и понятно: партизанская разведка — массовая, она следит за противником тысячами зорких глаз местных жителей. Только третьего дня из разведотдела штаба Черноморского флота получена радиограмма. В ней говорится:

«…Ваши разведывательные сведения представляют большую ценность для командования. Не ослабляйте разведработу. Намгаладзе».

Вполне естественно, что и вражеская разведка все пристальнее следит за партизанским лесом. Одним Кольцовым она, конечно, не ограничится.

…Командир части власовцев Дмитрий Федоренко настойчиво искал связей с лесом. На эту тему он доверительно беседовал с хозяйкой квартиры, прозрачно намекал знакомым девушкам. Слух дошел до Анатолия Забациоло. Молодой разведчик тут же поручил одной патриотке представиться этому командиру партизанской связной. Через нее Анатолий и узнал, что Дмитрий Федоренко намерен перейти на сторону партизан и что с ним перейдет большая группа солдат с оружием.

Разложившаяся часть. Большое число перебежчиков с оружием. Это немалый урон врагу! А какая прибавка партизанской бригаде! Анатолий Забациоло помчался в лес.

Подпольный центр и командование бригады не стали отрицать вероятности перехода. Поражения немецкой армии толкали власовцев в нашу сторону, и лес должен быть готов к приему крупных сил перебежчиков. Однако идти на это надо осмотрительно.

План наших действий был именно таким, осмотрительным. Анатолий пригласит Дмитрия Федоренко за город. Там встретятся ночью и поговорят. Следующей ночью Федоренко придет к Анатолию на новое место — под село Мамак. Оттуда Забациоло поведет власовца в урочище Ой-Яул к Борису Теплову, помощнику Колодяжного. Третья встреча намечена в полку. Туда прибудет представитель подпольного центра.

Анатолий Забациоло уходит в Симферополь. Но в день встречи он появился не в Ой- Яуле, а в нашем лагере. Бойко рапортует:

— Разрешите доложить, задание выполнил! С командиром части встретился. Вести переговоры со мной он отказался. По его просьбе я привел его сюда к вам.

— Кто разрешил менять план встречи? А если это — Кольцов номер два?

Анатолий глядит виновато.

Нам ничего не остается, как самим сразу же встретиться с власовцем и попробовать разобраться в нем. Целой группой спускаемся на косогор: Ямпольский, Егоров, Колодяжный и я.

Власовец — высокого роста, плотный, лет тридцати. Да, он командир части. Многие его солдаты прозрели, хотят стать партизанами. Да, во главе заговора стоит он, Дмитрий Федоренко. Вернуться в ряды воинов своей Родины — его цель с первого дня пленения. Ведь он советский человек. И вся жизнь связана с Советской Родиной: советская школа, пионерия, комсомол, партия. Окончил ленинградское военно-морское училище имени Павлова. Служил на Балтике. Командовал подводной лодкой «Щ-20». В бою лодка была потоплена, но удалось всплыть. Попал в плен. В лагерях военнопленных и во власовской армии вел подпольную работу. Результат этой работы — разложившийся полк, чуть ли не весь готовый повернуть оружие против Гитлера. Говорит парламентер слишком складно, как артист, хорошо заучивший роль. А держится напряженно. Когда же дело дошло до ответов на вопросы, запутался. Состав штабистов своего полка назвал легко, при повторении не переврал. Хорошо помнит. А имена членов экипажа «Щ-20» перечислить не смог.

— Как, говорите, называется то ленинградское военно-морское училище, которое вы окончили? — переспрашивает Петр Романович.

— Имени Павлова, — отвечает Федоренко; голос его чуть-чуть дрожит.

Переглядываемся. Под предлогом обеда прерываем разговор и решаем: переговоры с гостем нужно затянуть хотя бы до следующего дня. За это время связаться с Симферополем. Григорий Гузий, Женя Островская и Клемент Медо немедленно уходят. По другому каналу проверку поручаем Андрею Плешакову и Алексею Калашникову.

Утром следующего дня, после завтрака, разговор с Дмитрием Федоренко возобновился. Вскоре к нам подходит словак Медо. Отхожу с ним в сторону, выслушиваю сообщение с которым он пришел от Жени, и, возвратясь к беседующим, перевожу разговор ближе к делу.

— Давайте все-таки разберемся с ленинградским училищем, — обращаюсь к власовцу. — Вчера вы сказали, что училище называлось именем Павлова. Так?

— Да, так.

Значит, вы не оговорились и не перепутали?

— Нет.

Но военно-морского училища имени Павлова нет не только в Ленинграде, но и вообще в стране.

— Ну, почему же нет! — упрямится власовец.

— Поверьте вашему оппоненту, — кивает в мою сторону Ямпольский. — Он был на Балтике, в Ленинграде, в Кронштадте.

Федоренко умолк. Молчали и мы. Потом возвращаемся к подводной лодке. Теперь бывший ее командир путает еще сильнее, и еще больше дрожит его голос. «Похоже, что он даже с морем мало знаком», — думаю я и, закатав рукав рубашки, подношу руку к его глазам.