Конечно, в эту пору даже на вечнозеленых кустарниках листья темнеют и приобретают коричневатый оттенок, но на фоне белого неба, в тех местах, где балюстрада преграждает путь снегу, они выглядят даже свежее, чем летом.

Снег, начавший падать около полудня, все усиливался и к вечеру повалил тяжелыми крупными хлопьями. Все звуки, кроме лязга цепей, надетых на шины автомобилей, который время от времени доносился с шоссе, тонули в толще выпавшего снега, растворялись в каком-то величественном беззвучии.

Горо стоял у окна и, словно завороженный, смотрел, как выхваченные из темноты электрическим светом снежинки, похожие на подпрыгивающих крохотных человечков в белых одеждах, возникали из вечернего сумрака и одна за другой опускались в лес на веранде.

— Давайте впустим белок! — вдруг спохватился Рюта, их единственный сын, которого недавно отдали в детский сад. — А то ведь замерзнут.

Голос сына вывел Горо из забытья. Веранда выходила на южную сторону, и всю первую половину дня ее заливало солнце, — даже среди зимы они выставляли туда клетку с белками. Сегодня с утра тоже светило солнце, хоть и неярко, и Горо, как обычно, выставил клетку на веранду рядом с лесом растений, а потом забыл о ней. С плохо скрываемой тревогой он ответил сыну:

— Наши полосатые белки родились на Хоккайдо и не боятся холода, — поспешно открыл стеклянную дверь и вышел на веранду. В лицо, обжигая холодом, полетел снег.

Снег немилосердно хлестал по проволочной клетке. Он проникал даже в пластмассовые посудины для воды и корма. Бедные зверьки! Они, наверное, забились в ящик, выстланный мелкими клочками газетной бумаги, и дрожат от холода.

Как только Горо взялся за ручку и приподнял клетку, дверца, в которую сверху просовывают корм, неожиданно хлопнула. Дверца эта запиралась при помощи небольшой проволочки, изогнутой в форме буквы S, и когда белки, подойдя к кормушке, вдруг резко поднимали головы или делали еще какое-нибудь порывистое движение, этот запор иногда сдвигался, и клетка оказывалась открытой изнутри. Горо почувствовал неладное.

Поставив клетку на место, он поспешно ее осмотрел. Запор был отодвинут, и Горо просунул руку в отверстие ящика, где обычно сидели зверьки. Клочки бумаги успели остыть.

— Белки убежали! — невольно закричал Горо, заглядывая в комнату. От его руки, лежавшей на дверце клетки, исходил резкий запах белок.

Снег шел не переставая весь вечер.

— Куда они убежали? — без конца спрашивал Рюта.

— Они рады, что очутились на воле, и бегают себе по снегу. — Кёко, казалось, была не особенно огорчена случившимся.

Этих белок они купили прошлой весной в универмаге, в секции домашних животных. У них тогда едва успела отрасти шерстка. Раздвинув им задние лапки, продавец внимательно осмотрел зверьков.

Вернувшись домой, они принялись сравнивать зверьков; зверьки ничем не отличались друг от друга: и шерсть, и мордочки были совершение одинаковыми. Даже двигались они и ели одинаково.

Но стоило их выпустить из клетки, чтобы они побегали по комнате, как разница между ними становилась очевидной. Один зверек чувствовал себя вполне свободно и то и дело прыгал из-под стола на диван, другой же норовил забиться куда-нибудь в угол этажерки с книгами или в буфет. Тот, что свободно бегал по комнате, сразу же подлетал к орехам, которые высыпали на пол, и его можно было с легкостью поймать сачком Рюты, другой же ни за что не хотел вылезать из своего укрытия.

А когда осенью один из зверьков стал взбираться на спину другому, все прояснилось само собой: белка, которая пряталась, была самкой.

Если ее, затаившуюся в каком-нибудь укромном месте, оставляли без внимания, она через некоторое время осторожно выходила из своего укрытия и, забравшись в стоявший в углу комнаты горшок с каучуковым деревом, принималась перекапывать в нем землю и, вырыв крохотными лапками небольшое углубление, утыкалась в него мордочкой. Проделывала она все это серьезно, почти исступленно, в такие минуты она не обращалась в бегство, если кто-то приближался. Но стоило протянуть к ней руки, как она поворачивала к подошедшему свой испачканный в земле нос, скалила зубы, а в глазах у нее появлялся странный блеск.

В подобных случаях Кёко сердилась на белку за то, что та пачкает ковер. Горо же воочию убеждался в том, насколько был прав продавец, когда говорил им: «Эти белки пойманы в горах Хоккайдо, у них иные повадки, чем у тех, что родились в клетке». И еще он вспомнил, как десять лет назад, впервые приехав в Токио из Сеула и очутившись в арендованной им комнате на втором этаже частного дома, Кёко совершенно серьезно воскликнула: «Значит, я должна жить в этой клетке?!»

В течение двух лет, пока супруги жили в этом доме, выходящем на частную железнодорожную линию и расположенном неподалеку от реки Тамагава, они сменили три квартиры. Сначала из квартиры с комнатами площадью в четыре с половиной дзё и три дзё переехали в квартиру с комнатами площадью в шесть дзё и три дзё и, наконец, в квартиру с комнатами в шесть дзё и четыре с половиной дзё. Затем они переселились в Накано, где арендовали двухкомнатную квартиру площадью в десять дзё и три дзё. Еще через некоторое время они купили трехкомнатную квартиру с отдельной кухней в кооперативном доме, построенном на противоположном берегу Тамагавы. И вот теперь, наконец, перебрались в многоэтажный дом, в еще большую трехкомнатную квартиру с кухней. Инициатором всех этих переселений с целью расширить жилплощадь всегда выступала Кёко. Горо время от времени принимался ворчать на жену: «Ведь мы едва успели обжиться здесь!» — или: «Где я возьму деньги для задатка?» — и все же каждый раз подчинялся воле Кёко. А когда Горо пришлось взять в банке ссуду в целых семь миллионов иен, чтобы въехать в квартиру, где они теперь живут, у него попросту затряслись коленки.

«Наверняка, — подумал про себя Горо, — сначала из клетки вырвалась самка, а уже потом самец».

На следующий день снегопад прекратился, но с веранды было видно, что крыши соседних домов и дворы покрыты слоем снега толщиной в десять, а то и больше сантиметров. Под деревьями же и заборами намело целые сугробы высотой около метра.

— Где сегодня спали наши белочки? — спросил Рюта, глядя вниз с веранды.

— Наверное, укрылись под каким-нибудь голым кустом. Меня беспокоит другое — чем они будут кормиться?

Горо, обычно умилявшийся при виде белки, которая исступленно тыкалась мордочкой в горшок с землей, теперь ощущал беспокойство, оттого что белки убежали на заснеженную землю. Он не просто досадовал на глупых зверьков — их безрассудная смелость вызывала в нем непонятную зависть…

— Там, внизу, живут кошки. Надо поскорее найти наших белок, а то кошки их загрызут.

— По такому снегу их не разыщешь! — Горо поймал себя на том, что ответил сыну с досадой.

И все же он расчистил снег на веранде, поставил клетку на прежнее место, а чтобы дверца оставалась открытой, подпер ее палочками для еды. Затем он очистил орехи и бросил их в клетку.

— Только вряд ли они вернутся, — сказал Горо, глянув вниз, на цементную стену.

Поверхность стены выглядела шершавой, как будто на нее был налеплен песок, так что белкам с их маленькими лапками было за что зацепиться. Но если им и удалось спуститься с седьмого этажа, это совсем не означало, что они могли взобраться обратно.

— И все-таки они вернутся, вот увидите, — сказала Кёко, не то уверенно, не то безразлично.

В тот вечер у Горо вышла размолвка с женой. Поводом к ней послужил сущий пустяк. Кёко вновь выразила неудовольствие от того, что ее мужа, сотрудника международного отдела газеты, до сих пор ни разу не направили специальным корреспондентом в длительную командировку за рубеж.

— Что тебя так тянет за границу? Чем тебе здесь плохо?

В душе Горо понимал недовольство жены, но стоило ей выразить его вслух, как он чувствовал угрызения совести и от этого становился упрямым. Сейчас, отвечая жене, Горо и не пытался скрыть раздражения, но от этого на сердце у него стало еще тяжелее.