* * *

В тот вечер бабушка допоздна ждала сообщения из полицейского участка. Сиро несколько раз засыпал и просыпался.

Утром, когда Сиро встал, бабушка уже готовила завтрак. Сиро спустился в кухню, чтобы умыться, и бабушка тут же сказала:

— Сиро, все же надо сообщить в Савара о смерти дяди. Иначе его похоронят в безымянной могиле. Может такое быть. Дядя жалел тебя и маму любил. Много хорошего сделал для нас.

Бабушка помолчала и продолжала:

— Если ты не хочешь к ним ехать, поди скажи о дяде в участок. Но лучше бы ты съездил. Может, они поймут тогда, как страдала мама. К тебе там вражды нет. Кто кого у кого отнял — тебе что за дело.

Сиро не совсем понял бабушку, но ее решительный вид подействовал на него.

В тот день он после долгого перерыва поехал на трамвае в Нисинии. Трамвай медленно двигался от восточной части города к западной. Город выгорел лишь в центре. Нисинии осталась как была. Может, сохранился и дом, где жила мать со вторым своим мужем? Наверно, она зря вышла второй раз замуж. Дядя женился на другой год после ее замужества, а весной того же года мать ушла от мужа. Неужели женатые спят до полудня? И Сиро снова вспомнил две подушки рядом, которые увидел, когда приезжал навестить мать. Тогда мать была внимательна к его чувствам. Ему показалось даже, что она прибрала тогда кое-что, прежде чем впустить его в дом. Наверно, там было такое, чего ему не следовало видеть.

Однако она, по-видимому, совсем не думала о Сиро, когда стала близка с дядей. Она всякий раз провожала его, когда он уходил от них, и спокойно шла рядом по улице на глазах у всех. Она, конечно же, откликалась на любую просьбу дяди. И дядя, несомненно, все делал так, как она хотела. «Красиво умерли, наверно, по согласию», — вспомнил Сиро слова следователя. «Им было не стыдно умереть голыми», — подумал Сиро. Он хорошо запомнил их тела на постели.

Сиро пошел по дороге, ведущей от Нисинии к Савара. Это была широкая дорога, по ней ходили автобусы, но Сиро не знал их расписания. Десять лет назад они с матерью возвращались этой дорогой в Хакате, и вот теперь он снова по ней шел. Сиро начисто забыл, как идти к дому Хиросэ. В руке у него была бумага с адресом и названием автобусной остановки. Вокруг автобусной остановки толпились дома, между ними лежали рисовые поля, с которых должны были вот-вот убрать урожай. Миновав несколько домов, Сиро добрался наконец до остановки автобуса. В доме у остановки он спросил, как найти Хиросэ.

Он вошел в незнакомый переулок, ему не верилось, что в конце его находится дом Хиросэ, — переулок не сохранился в его памяти.

— Сразу увидишь: у них вместо забора невысокая такая каменная стена, а над ней дикая азалия, — объяснил ему хозяин дома. Перед школой, где учился Сиро, тоже росла дикая азалия, так что он подумал, что быстро отыщет дом. Однако чуть было не прошел мимо, — азалия у дома Хиросэ сильно разрослась, ее много лет не подстригали. Он остановился у потемневшей таблички на воротах и с трудом разобрал фамилию Хиросэ.

Стеклянная дверь прихожей была совсем рядом. Он вспомнил, что дом казался ему в детстве очень большим. Теперь угол стены над дверью обвалился и чернела земля. И дом Хиросэ выглядел не таким богатым, каким представлялся ему в детском воображении. Возможно, потому что дедушка, который раньше состоял в правлении фирмы, потерял свое место и все еще был не у дел.

Дверь прихожей была заперта. Сиро громко попросил разрешения войти. Откуда-то сбоку вышел старик. С противоположной стороны показалась молодая женщина, повязанная полотенцем. Старика Сиро не помнил, но подумал, что это, наверно, дедушка Хиросэ. Молодая женщина остановилась, — наверно, старик запретил ей подходить к двери. Она была в момпэ, но Сиро тут же узнал ее: это была жена дяди.

— Сиро из дома Охара, — назвал себя Сиро старику. — Приехал к вам по просьбе бабушки.

Старик кивнул и сказал:

— Сейчас открою! Харуко-сан, приготовь чай.

Молодая женщина ушла на заднюю половину дома.

Комната, куда провели Сиро, была, видимо, гостиной. Когда они проходили по коридору, Сиро увидел внутренний двор. Его пересекал ручей. За ним была комната. К ней можно было пройти по мостику. Под этим мостиком, которого он не помнил, вода текла во внутренний дворик. Сиро удивился непрочности своей памяти. Ручей был шириной в один его шаг. В углу двора он превращался в пруд и вытекал наружу. Дальняя комната, которая казалась ему в детстве такой далекой, теперь была прямо перед глазами.

Старуха придвинула ему дзабутон. Наверно, это была его бабушка. Сиро не ощутил никаких чувств к этой сгорбленной, худощавой старухе, он только подумал, что видит ее впервые. Старуха поглядела на него и удалилась.

Дед сидел перед токонома. Он ждал.

— Я хотел бы, чтобы пришла жена дяди, — сказал Сиро.

Дед удивленно взглянул на него.

— Сейчас она принесет чай.

Сиро стал ждать. Он и дед сидели друг напротив друга и молчали.

Пришла жена дяди.

Поставив чай, она хотела уйти.

— С тобой тоже хотят поговорить, — сказал ей дед.

Она села у входа и взглянула на Сиро.

Сиро стал рассказывать. Не дослушав его, она встала и вышла, зажимая рот рукой.

Дед сидел неподвижно. Когда Сиро кончил рассказывать, он прошептал:

— Вот ведь как! А он сказал, что поедет на обследование…

Тут из дальней комнаты донесся нечеловеческий вой. Этот прерывистый звериный вой издавала, наверно, жена дяди.

— Где это старуха запропастилась? — прошептал дед, поднимаясь.

И на глазах Сиро он стал валиться с дзабутона, руки его бессильно уперлись в пол. Сиро поднялся было, чтобы помочь ему, но старик махнул рукой, отстраняя его. Этот жест скорее отвергал помощь Сиро, чем означал, что с ним все в порядке.

Сиро не одобрял свою мать. Не чувствовал он и ненависти к деду за то, что тот плохо относился к нему. Он стал наконец понимать, что в этом мире есть человеческий огонь, который пылает, несмотря на добро и зло, красоту и безобразие.

1976

КЭЙДЗО ХИНО

ВОЗДУШНЫЙ САД

_{Перевод Т. Редько-Добровольской}

В том году снег снова выпал уже в конце зимы, когда у душистой дафны на веранде появились почки.

Снег проникал на веранду сквозь решетчатую ограду. На полу вдоль ограды стояли горшки с разными растениями, которые Горо привез сюда со своей родины, из Хиросимы, выкопав их в саду возле старого дома. На листьях одного из этих растений — вечнозеленого кустарника — отпечатался контур ограды. Все растение было припорошено белыми хлопьями, но в тех местах, где железные прутья преграждали путь снегу, параллельными линиями тянулись узкие зеленые полосы.

За исключением дафны, жасмина и тернстремии, Горо не знал ни одного растения. Он только привез их, а все остальное — покупку горшков и земли, а также уход за ними — взяла на себя жена.

Как ни удивительно, Кёко со всем пылом ухаживала за этими неприхотливыми кустами, хотя в силу своего характера любила броские, яркие цветы. Некоторые растения, не цветущие, она купила сама. «Цветы быстро осыпаются, а этим кустикам ничего не делается», — как-то сказала Кёко, чем озадачила Горо. Уже десять лет женат он на этой женщине, родившейся в другой стране, но до сих пор не может ее понять.

Веранда у них такая же, как и в других многоэтажных домах неподалеку от центра: полтора метра в ширину и четыре в длину; постепенно все пространство оказалось почти полностью занятым горшками с растениями — большими и малыми, и хотя среди них не было ни одного высотой более метра, впечатление создавалось такое, будто на веранде вырос маленький лес.

Он отлично дополняет вид, открывающийся с седьмого этажа дома, где они живут, расположенного на краю Мэдзиро. Прямо под окнами проходит недавно построенная государственная скоростная дорога, которую принято называть «Дзюсанкэн доро». Чуть дальше, за принадлежащей компании «Сэйбу» железнодорожной линией, по которой следуют поезда в Синдзюку, находится довольно большой участок с подземными очистительными сооружениями для сточной воды. С противоположной стороны выстроились многоэтажные серые здания, тянущиеся от Синдзюку до Тояма. И наконец — небо. По существу, небо составляет большую половину открывающегося из их окон вида, и веранда кажется плывущим в воздухе зеленым островком.