— Почему?

Лука не ответил. Он прошел в следующую комнату, где находилось уже три трупа.

— Смотри, здесь тоже самое, лишь последний успел схватиться за рукоять меча.

— Поясни же! — Потребовал юный вельможа у своего телохранителя.

— Скорость. Убийца двигался значительно быстрее своих жертв. Они не успевали реагировать.

— Осталось выяснить, зачем ему это было нужно.

— Я бы задумался, кто он такой вообще. Здесь был тот, кто знает толк в убийстве не понаслышке.

— Распорядись осмотреть остальные тела убитых. Путь запишут, зарисуют характер ран и следы убийцы.

— А вы ваша милость?

— Попробую допросить свидетелей. Если это сделают местные, я боюсь, мы вообще ни чего не узнаем.

— Думаю, есть смысл приказать следопытам осмотреть окрестности. Тем более что след сандалий у нас есть.

— Вот и займись. — Молодой чиновник торопливо выбежал на улицу. Приторный, сладковатый запах, начавших разлагаться трупов, был крайне неприятен и непривычен для юноши. Но вот его телохранитель — Лука даже не поморщился. Лишь сделал для себя пометку, что мальчика надо потренировать переносить запахи разложения. Да и вообще пора тренировать его поинтенсивней.

Выстроившиеся неровной линией беженцы тихо гомонили, опасливо косясь на стражников. Чезаро цепко разглядывал их, пытаясь, что-то для себя решить. Составить первое впечатление. Но это были обычные люди, бегущие от религиозных смут и волнений куда подальше. Среди этой разношерстной массы людей выделялись трое. Седой как лунь, но еще крепкий старик, с тяжелым взглядом, который он прятал, потупив взор в землю. И две женщины. Одна из них беспрестанно рыдала, а вторая пыталась ее успокоить.

Несмотря на замызганные тряпки, которые было сложно назвать одеждой, рыдающая девушка обладала классическими чертами красавицы. Сквозь грязь немытых волос были видны ее белокурые волосы. А сквозь прорехи в одежде белизна ее кожи.

— Этих двух ко мне. — Распорядился вельможа, указывая на женщин. Взгляд Чезаро отметил, как дернулся старик, но потом вновь замер. Толпа беженцев заволновалась и глухо зароптала. Стражники, скорее удивленные таким поведением, для порядка обнажили мечи, но гомон усилился еще больше. Началась толкотня. Еще немного и какой-нибудь дурень, из стражей вдарит мечом. Только и успел подумать Чезаро.

— Отставить! — Жестко бросил возникший как по мановению волшебной палочки Лука и пальцем поманил двух десятников стражей. Назначенных тут старшими.

Женщины воспользовавшись заминкой, юркнула назад в толпу, и беженцы сомкнули ряды, попытавшись скрыть их своими телами.

В этой суете старик, наконец решивший, что то для себя, решительно шагнул к Чезаро.

— Пропустить. — Вышколенная личная охрана, нечета увальням стражникам, действовала очень корректно и быстро. Старика обыскали, кратко проинструктировали и допустили к Чезаро.

— Говори. — Чезаро с интересом смотрел на вздувшиеся от напряжения вены на шее старика.

— Ваша милость хочет узнать, кто убил этих добрых стражников. — От юноши не укрылось, с каким трудом старик выговорил «добрых стражников».

— Хочу не только узнать, кто, но, и как, и почему.

— Я… — старик замялся, но потом выпрямился и решился: «Расскажу, все как было. Если Ваша милость пообещает не трогать нас и отпустит прочь».

— Если ты будешь честен. Твой рассказ мне покажется достоверным, я выпишу тебе и всем прочим подорожную до границ империи.

Расторопный секретарь, стоявший за спиной юноши, тут же зачирикал пером и через мгновение подал свиток с текстом: «Податели сего следуют до пограничного пункта Лакура, согласно воле Императора, да будет славно его имя в веках, и по поручению члена особой коллегии Чезаро Вальдека. Писано накануне праздника святого Августина близ города Раут. Писарем особой канцелярии братом Витольдом».

— Это был монах. Да простит Единый, мне мое прегрешение. — Произнес старик и принялся рассказывать…

2

Евлампий ожесточенно тер руки речным песком вперемешку с галькой, пытаясь отмыть засохшую кровь. Вся туника, тело, руки, лицо и даже волосы были пропитаны кровью. Последний раз в империи Евлампию доводилось бывать почти десять лет назад и правила здесь здорово изменились. Теперь передвигаться свободно по дорогам империи могли только обладатели предписаний, подорожных и неких амулетов-пропусков. Прочих излавливали и передавали в руки стражам с целью скорого следствия и суда. Глупцов и недалеких растяп штрафовали. Темных личностей приговаривали к каменоломням, предлагая на выбор пять лет каторжных работ или три года службы в легионах империи. И лишь одно могло спасти пойманного путника — если кому было за него поручиться.

На первом же посту, он был задержан, так сказать до выяснения. Погибшим чуть позже стражникам был малоинтересен нищий монах, покрытый шрамами и одетый в ветхую и всю заштопанную тогу. То ли дело остановленный караван беженцев. Евлампий отчетливо помнил, как почти равнодушно он смотрел на тщательный досмотр упакованных пожитков испуганных людей. Потрошение личных вещей беженцев прервал гогочущий сержант и два его подхалима, затащившие в дом отчаянно сопротивляющуюся девушку. Ее крики и гогот насильников воспринимались наемником отстраненно. Выступать в роли вершителя судеб Евлампий не собирался.

Однако судьбу стражников решил случай. Прискакавший невесть откуда гонец. Точнее фраза одного из этих зажравшихся выродков: «Имперский курьер. Их амулеты одни из самых серьезных на тракте. И не дай бог тебе вызвать его неудовольствие, сынок…»

Дождавшись, когда курьер спешиться и с недовольной миной на лице зайдет в дом, откуда продолжал доноситься крики о помощи, наемник скользнул следом.

А потом он сорвался. Как не срывался уже много лет. Тело, ослепленное яростью, и не сдерживаемое холодным рассудком, превратилось в идеальную машину для убийства. Лишь чудовищным напряжением воли, Евлампий смог удержаться и не убить девушку, которую почти изнасиловали стражники.

Наскоро отмывшись от крови, и скинув окровавленную тогу, Змей, с опаской подставил левую ладонь под пряжку ремня и постучал большим пальцем по самой пряжке. В ладонь тут же упала невзрачная серая таблетка. Это был сокрушительный седативный препарат, способный подавить любую дичайшую вспышку гнева и обеспечить снижение возбудимости центральной нервной системы, восстанавливая на время равновесие между процессами возбуждения и торможения.

Вот только периоды действия препарата стремительно сокращались. И не далек был тот не радостный миг, когда принимать таблетки будет совершенно бессмысленно.

Отрешившись от не радостных дум, Евлампий проглотил таблетку и запил ее водой из ручья. После он критически осмотрел свою тогу. Она имела неприглядный вид. Вся в бурых кровяных пятнах и прорехах.

Стоило признать — образ монаха оказался неудачным маскировочным костюмом. Наемник нашел камень побольше. Завернул в тогу кроме него еще и сандали, кинжал, прихваченный у стражника, и, завязав большим узлом, с натугой зашвырнул тугой сверток на середину ручья.

Затем, достав из заплечного мешка крестьянские штаны и рубаху, оделся и двинулся в путь, ориентируясь по звездам.

Реконструированное тело, а точнее глаза легко подстроились под тусклый свет естественного спутника планеты и Евлампий особо не таясь, зашагал по проселочной дороге протянувшийся вдоль ручья. Ночь — это было отличное время, что бы чуточку разобраться в себе и обдумать все случившееся.

Но память почему-то возвращала его назад в прошлое. К тому самому эпизоду, когда он окончательно решил что ему пора исчезнуть:

«Шипение неисправной пневмодвери вызывало раздражение. Местный космопорт и так стал притчей во языцех у всех туристов и гостей. А теперь и это. Дверь продолжала шипеть и не открываться. К тому все время пока шел тщательный таможенный досмотр, Евлампий не мог избавиться от каких-то смутных терзаний. И что бы унять непонятно возникшее беспокойство диверсант шагнул назад в нарастающую толпу, свернув затем в сторону, к неприметной дверки с надписью: «служебный вход». Охранника около двери не было. Лишь служака в робе техника, что-то быстро говорил в рацию. И растерянно наблюдал, как ежесекундно увеличивается толпа перед выходом.