М а р и н а. Тогда было другое время. Девятнадцатый год… Незабываемый…
З и н а и д а И в а н о в н а. Это, конечно, правильно, незабываемый. Только и голод, и холод тоже были.
Уходит на кухню. Антон Евлампиевич что-то приколачивает в кабинете. Федор в наушниках слушает музыку. Марина села в кресло, взяла газету. Звонок в дверь.
М а р и н а. Федор, звонят.
Федор не слышит.
Федор… (Бросает газету, идет в прихожую, открывает дверь.)
Входит П о с е т и т е л ь н и ц а, женщина средних лет.
П о с е т и т е л ь н и ц а (несмело). Простите… я хотела бы в музей…
М а р и н а. Внизу вывеска. На ней четко и ясно написаны часы работы музея.
П о с е т и т е л ь н и ц а. Я на экскурсию приехала… Сегодня уже опоздала, а завтра нас во Владимир увозят Суздаль смотреть. В Москве я в среду буду.
М а р и н а. Очень приятно.
П о с е т и т е л ь н и ц а. А в четверг рано утром поезд уходит. А по средам музей не работает.
М а р и н а. Совершенно верно.
П о с е т и т е л ь н и ц а. А я обязательно должна побывать в музее Евлампия Кадмина. Вы здесь работаете?..
М а р и н а. Я здесь живу.
П о с е т и т е л ь н и ц а. Как живете?
М а р и н а. Очень просто — как люди живут. Понимаете, здесь не только музей, но и квартира, в которой живут обыкновенные люди, которые тоже работают, тоже устают…
П о с е т и т е л ь н и ц а. Извините… А директор музея сын Кадмина?
М а р и н а. Сейчас он занят. Попробуйте в среду.
П о с е т и т е л ь н и ц а. Большое спасибо.
М а р и н а. Всего наилучшего. (Закрывает за Посетительницей дверь, входит в столовую.) Федор… (Трясет его за плечо.)
Ф е д о р. А? (Вынимает наушники.) Все-таки Гендель это Гендель…
М а р и н а. Удивительно, как это человек, который не может правильно спеть «Чижик-пыжик», способен наслаждаться Генделем?
Ф е д о р (улыбнулся). У меня внутренний слух.
М а р и н а. Ты не задумывался, что нашей дочери уже восемнадцать лет. Ей тоже скоро понадобится комната.
Ф е д о р (пытается шутить). Все прекрасно, все прекрасно… Кто так говорил?
М а р и н а (без улыбки посмотрела на него). Кому я пишу диссертацию — себе или тебе! А я ведь тоже очень люблю свою маму. Я душой привязалась к твоим. Но я знаю, что нужно выбрать одного и положить для него всю свою жизнь. Только не отвечай… и не втыкай наушники. Подумай, подумай…
Ф е д о р. Конечно, если дело обстоит так…
Звонок в дверь.
М а р и н а. Надеюсь, теперь ты откроешь.
Федор идет в прихожую, открывает дверь, и за ним буквально врывается В а л е н т и н В а л е н т и н о в и ч С т р у ж к и н. Ему около тридцати лет, но он все равно похож на мальчика. Он будет похож на него и в сорок и пятьдесят. Есть такие люди…
С т р у ж к и н (отстраняя Федора, подбегает к телефону, снимает трубку и набирает номер). Алло, Иосиф Леонидович? Что? Надолго? Благодарю вас. (Вешает трубку, устало опускается на стул.) Вот и все, как говорят в Гонконге.
М а р и н а. Кому вы звонили, Валентин Валентинович?
С т р у ж к и н. Академику Пудалову. Это была последняя надежда. А он, видите ли, в Швейцарии, на симпозиум укатил.
Ф е д о р. Ну и что?
С т р у ж к и н. Очень похоже, что музей наш скоро прикажет долго жить.
Ф е д о р. А что это значит?
С т р у ж к и н. Есть такая идиома, она означает смерть, финал, а в данном случае закрытие. Как говорят в Аргентине, это грустная правда.
Ф е д о р. Не ерунди, Валентин, как это можно закрыть музей Евлампия Кадмина.
С т р у ж к и н. И это как раз в тот момент, когда я подошел к разгадке Прекрасной Дамы Евлампия Кадмина.
Ф е д о р. Ну что ты волнуешься? Пойдем лучше к столу, обсудим твою гипотезу.
С т р у ж к и н. Поразительная беспечность.
Из кабинета появляется А н т о н Е в л а м п и е в и ч. З и н а и д а И в а н о в н а с тортом в руках.
З и н а и д а И в а н о в н а. Валентюшечка пришел…
А н т о н Е в л а м п и е в и ч. Опаздываете, молодой человек. Пять минут седьмого.
С т р у ж к и н. Антон Евлампиевич, музей-то… закрывают.
А н т о н Е в л а м п и е в и ч. Ерундистика. Вот вы лучше послушайте, что я в «Советской России» вычитал. В Италии арестовали скупщика краденого. Ну, в этом еще ничего удивительного нет. Интересно, что он скупал. Гробы. Гробы, которые похищались из похоронных бюро.
С т р у ж к и н. Я был сегодня в управлении, они настроены там очень серьезно.
А н т о н Е в л а м п и е в и ч. Нелепость, нелепость и нелепость…
С т р у ж к и н. Есть решение отвести Кадмину отдел в Литмузее… Говорят, у нас нет музея Менделеева, Суворова…
М а р и н а. Демагогия!
С т р у ж к и н. Утверждают, что интерес к Кадмину значительно понизился.
Ф е д о р. Это смешно, как может понизиться, например, интерес к Гёте, Генделю. Может, это нескромно.
А н т о н Е в л а м п и е в и ч. Не шумите, не волнуйтесь, Валентин Валентинович. Я завтра позвоню академику Пудалову.
М а р и н а. Он в Швейцарии.
А н т о н Е в л а м п и е в и ч. Ты права, Марина. Что за демагогия — интерес к Кадмину падает, а сегодня у нас была экскурсия, почти тридцать человек. Я что, это выдумал или сам привел?
Неудобное молчание.
Я сам пойду, можете мне поверить, да, да, к Николаю Павловичу… и…
С т р у ж к и н. Он три года как на пенсии.
З и н а и д а И в а н о в н а. Что-то Нина с женихом задерживается.
М а р и н а. Вы мне нравитесь, Валентин Валентинович. Вы вносите в нашу семью струю здорового беспокойства. Своей эмоциональностью.
С т р у ж к и н. И мерцающим сознанием, как говорят в Шотландии. Нет, вы, Кадмины, все-таки удивительные люди.
А н т о н Е в л а м п и е в и ч (командирским тоном). Все! Ждать больше не будем. Зинаида, все готово?
З и н а и д а И в а н о в н а. Кушать, пожалуйста.
Все рассаживаются за столом.
Ф е д о р. А где же твоя гипотеза, Валентин? (Всем.) Он нашел след Прекрасной Дамы.
А н т о н Е в л а м п и е в и ч. Вот это действительно интересно. Это и есть настоящая жизнь, а все остальное химеры, химеры и химеры. И не пытайтесь переубеждать меня. Нуте-с.
С т р у ж к и н (включается в игру и атмосферу, очевидно привычную за этим столом.). В репортерских блокнотах вашего отца за девятьсот первый год несколько раз встречается имя некоей Анны Гербер. Кто же она? Светская дама, красавица, жена члена Государственного совета. Кадмин мог ее видеть на ипподроме, в театре, да мало ли где… Легко себе представить коллизию — несчастный репортер и неприступная, как Монблан, светская красавица.
А н т о н Е в л а м п и е в и ч. Поразительно интересно!
М а р и н а. Все-таки эта Нина… Так заставлять себя ждать.
С т р у ж к и н. Я теперь как на крыльях.
З и н а и д а И в а н о в н а. Да не беспокойтесь, еще можно подождать — не остынет.
А н т о н Е в л а м п и е в и ч. Сегодня я прочитал грустную историю. В газете «Лесная промышленность». У одного фараона была дочь. Он ее очень любил. Но жрецы отравили ее. Горе отца было непередаваемо. И вот, когда закончился погребальный ритуал, перед тем как опустилась крышка саркофага, отец положил к ногам дочери свой последний подарок. Знаете что? Ни за что не угадаете. Незабудки, которые она так любила. Букет незабудок.
