Вздохнув, блондин продолжил путь, углубляясь в темноту парка, идя не прямыми, а изломано-непонятными, одному ему известными тропинками. Всякий раз, бывая здесь, Блейд вспоминал те многие истории и поверья, которые в один голос твердили добропорядочным гражданам – не суйтесь в час ночной в парки, скверы и леса, не суйтесь, если не хотите, чтобы вас никто потом не нашёл…

Хмыкнув себе под нос, блондин окончательно поднял воротник пальто, что уже совершенно не спасало от дождя, и ускорил шаг, сворачивая и пересекая территорию небольшого сквера по диагонали, направляясь к тому месту, где оставил автомобиль. Он всегда оставлял машину не около магазина и даже не рядом с парком – он оставлял свой автомобиль в небольшом и абсолютно тёмном закоулке, про который никто не знал и который и он сам обнаружил совершенно случайно. Благодаря этой привычке парню предстояло пройти не триста метров, а в два раза больше. С учётом холодного ливня этот факт не радовал.

Вновь свернув, выйдя на главную дорогу, основной артерией пролегающую через тело парка, блондин сжал в карманах кулаки и ускорил шаг, погружаясь в свои размышления. Но очень скоро нечто привлекло его внимание, заставляя притормозить и начать присматриваться, вглядываться в темноту, в которой, в неясном свете мокрого дрожащего фонаря, угадывалась фигура человека.

Человек этот сидел на спинке лавки, беспардонно поставив ноги на сиденье, и пытался курить, пряча сигарету от дождя в ладони, всеми силами пытаясь уберечь дымящую палочку от смертоносной для неё влаги. Рядом с ним стояла початая бутылка какого-то крепкого алкоголя с сорванной этикеткой.

Постояв несколько секунд, Блейд уверенным шагом двинулся к этому человеку. Подойдя к нему, блондин без лишних слов открыл зонт и накрыл им промокшую насквозь, чуть дрожащую фигуру. Из-за длинных светлых волос, торчащих из-под лёгкой фиолетовой шапочки, и позы было сложно угадать, к какому полу принадлежал этот человек.

Сидящий, почувствовав, что дождь перестал литься ему на голову, и, заметив боковым зрением чье-то присутствие, повернулся к Блейду, вопросительно, немного испуганно смотря на него.

– Покури спокойно, – с лёгкой улыбкой произнёс блондин. – Или тебе удобно курить под проливным дождём?

– Нет, неудобно, – ответил человек, кажется, это всё-таки был парень. – Спасибо.

Он снова посмотрел вперёд и всхлипнул, не то от простуды, которая уже могла успеть поселиться в его теле из-за переохлаждения, не то из-за того, что он плакал.

Вновь скосив глаза на Блейда и поняв, что он не собирается уходить, парень протянул руку и произнёс:

– Давайте зонт мне, я сам подержу.

– Обращайся ко мне на «ты», – усмехнувшись, произнёс Блейд и передал парню зонт, после чего сел рядом с ним, вытягивая ноги.

Он несколько секунд помолчал, затем добавил:

– Меня зовут Блейд.

– Бони, – кивнув, представился парень и обхватил дрожащими губами фильтр сигареты, пытаясь сделать нормальную затяжку, но сигарета уже была слишком влажной.

Нахмурившись, Бони выбросил недокуренную сигарету и достал из пачки новую, немного неловко пытаясь управиться с зонтом и зажигалкой одновременно. С секунду посмотрев на мытарства парня, Блейд забрал у него зонт, освобождая одну руку, и вновь вернул только после того, как он подкурил.

– Спасибо, – поблагодарил он Блейда.

– Не за что, – пожал плечами Блейд.

Чуть-чуть помолчав, он спросил:

– Интересное имя – Бони. А как будет полностью?

– Бонифаций, – слегка поморщившись, ответил новый знакомый. – Я знаю, что оно странное, просто, мои родители…

– Это очень красивое имя, – перебил парня Блейд, не давая ему начать оправдываться.

– Спасибо, – в который раз произнёс Бони и наконец-то улыбнулся. Это было хорошим знаком. – Это всё мои родители… У меня отец – историк, а мама – художница. Вот и придумали назвать меня так, чтобы это имя и в истории было, и маминым необычным стандартам соответствовало.

– Бонифаций… – повторил за парнем Блейд, чуть щурясь, смотря в темноту. – И кто же носил такое имя в истории?

– Святой Бонифаций, – вздохнул Бони. – Он был архиепископом, миссионером и реформатором церкви. Известен, как Апостол всех немцев.

– Ммм, – с уважением кивнул Блейд. – Так ты у нас носишь великое имя?

– Мне больше нравится просто «Бони», потому что «Бонифаций» – слишком сложно и пафосно. И моей маме тоже нравится сокращенная форма, только она добавляла в него ещё одну «н», но так уже получается женское имя…

– Какая, однако, у тебя интересная судьба и семья, – улыбнувшись, взглянув на собеседника, произнёс Блейд. – Наверное, это очень интересно – быть сыном художницы, творческой личности?

– Да, это интересно, – кивнул Бони. – Когда твой родитель – свободный художник, это автоматически освобождает тебя от многих неприятностей традиционного воспитания.

– А твой отец?

– Он тоже не был приверженцем консерватизма. Так что, они нашли друг друга.

Бони помолчал немного, затем добавил:

– Папа даже нормально отнёсся к тому, что мама четыре года назад сказала, что у неё творческий кризис, оставила дома все телефоны и прочие средства связи и уехала на Гавайи, чтобы там, сидя на берегу океана, восстановить связь с космосом и смочь вновь творить.

Блейд поднял брови, вопросительно смотря на парня. Он спросил:

– И как, прошёл творческий кризис?

– Не знаю, – Бони пожал плечами. – Она ещё не вернулась.

– У тебя удивительная семья, – сказал Блейд и достал сигарету, подсаживаясь ближе к новому знакомому, чтобы тоже укрыться от дождя.

– Да, есть немного… – улыбнувшись, ответил Бони. – Только мой старший брат, как это принято говорить, нормальный. Даже слишком нормальный, из-за это, собственно, мы и не общаемся.

– Почему?

– Он не может принять то, что хоть чуточку отличается от среднего стандарта, – несколько уклончиво ответил Бони. – Он и с мамой по этому поводу часто ссорился, и с папой. А со мной… – парень закатил глаза и тяжело вздохнул. – Я не могу вспомнить и дня, когда бы мы не ссорились и когда бы он не пытался меня перевоспитать.

– И как же он пытался тебя перевоспитать? – спросил Блейд, внимательно, изучающе смотря на профиль собеседника. – Или тебе неприятно об этом говорить?

– Нет, всё нормально. Он орал на меня, всё время говорил, какой я не такой и какая у нас чокнутая семья, часто бил. Но этого уже давно нет. Он переехал, когда мне было пятнадцать. С тех пор я его больше не видел, только несколько раз разговаривал по телефону.

– А сколько тебе сейчас лет?

– Двадцать.

– И ты не видел брата уже пять лет?

– Да, не видел, – вздохнул Бони и поёжился, шмыгнул носом и утёр его рукавом лёгкой курточки. – Но это меня не слишком расстраивает. Мы никогда не были близки.

Выронив сигарету и не заметив этого, Бони закрыл покрасневшие глаза и с силой потёр их кулаками.

– Ты так заболеешь, – произнёс Блейд, касаясь бедра парня, обращая на себя внимание. – Почему ты не идёшь домой?

– Мне некуда идти, – всхлипнул Бони и снова закрыл глаза, потёр их. – Меня выгнали из дома.

– Родители?

– Нет, – парень помотал головой. – Мой парень.

Блейд вопросительно изогнул бровь. Бони продолжал:

– Мы с ним встречаемся уже два года, год живём вместе, – он снова всхлипнул. – Сегодня вечером он пришёл ужасно пьяный, мы как-то незаметно начали ссориться, а потом он просто наорал на меня и вышвырнул из квартиры, сказав, что больше не хочет меня видеть. Даже вещи в окно выкинул. Не все, но, всё же…

Бони опустил взгляд и начал нервно перебирать пальцами, заламывать их.

– Наверное, не стоило мне этого говорить… – произнёс новый знакомый, смотря куда-то вниз, сутуля плечи.

– Почему?

– Многие люди начинали относиться ко мне плохо, узнав о моей ориентации.

– Поэтому вы ссорились с братом?

Бони немного непонимающе посмотрел на Блейда, затем кивнул:

– Да, из-за этого. Он не принимал этого и считал отклонением.