- Где мой дом? - спросил я одного из окли, стоявших на коленях перед входом в бункер.

Он не ответил, застыв невменяемым светящимся прожектором. Я погасил его и задал свой вопрос снова.

- Что? - тупо переспросил он, тряся головой. Всё его тело сотрясала крупная дрожь, а в вытаращенных глазах застыл страх.

- Отвезите меня домой!!! - заорал я, заставив всех окли разом подпрыгнуть.

* * *

Поскольку я понятия не имел, куда именно меня надо везти, но не исполнить приказ было невозможно, окли, недолго думая, доставили одетого в балахон повелителя в Великий монастырь. В этом была своя логика, так что я не стал их наказывать - велел разойтись и вернуться к своим делам и обязанностям.

Они высадили меня у подножия монастырской горы и быстро ретировались. Я стал подниматься вверх, автоматически подчиняя монастырскую охрану, заподозрившую было во мне нечто неладное, а потом и монисков. Некоторые из них испугались и стали хвататься за свои кресты, но я быстро привёл их в чувство, вообще запретив касаться кристаллов в принципе. Что это, в самом деле, за дурость - взрываться, чуть только почуешь опасность?! Нет уж, в своём доме я такого не потерплю!

Тропинка вывела меня к воротам, через которые я вошёл в здание монастыря.

- Ну, что вы замерли, как на параде? - спросил я уже выстроившихся в ряд нянек, ожидавших меня в холле.

Они не ответили, молча пялясь на странного пришельца. Я мог бы их полностью подчинить, заставив действовать, подобно роботам, но зачем, если всё было давно придумано, и каждая из нянек знала, что ей положено делать? Моё вмешательство только нарушило бы порядок, соблюдавшийся десятилетиями, парализовав привычную жизнь в монастыре. Даже не вникая в подробности, я видел, что всё тут весьма мудро устроено. Будет желание, легко в этом разберусь, - решил я, приказав меня не бояться и воспринимать как самого почитаемого члена их многочисленной монастырской семьи.

- Это балахон моего пятого мона, - сказала одна из девчонок, показав на мою одежду. - Где он?

- Балахон - мой, - возразил я, глядя в её круглое лицо, такое бледное, что сквозь кожу проглядывали синие жилки вен.

Кое-где всё ещё просматривались веснушки, которые некогда в изобилии теснились на носу и щеках. Перед глазами одним махом промелькнула череда её отражений в зеркале, с того момента, как она посмотрела туда впервые, и до сегодняшнего дня: я увидел, как она росла и менялась. Девочка стояла, опустив взгляд в пол, я захотел посмотреть ей в глаза, и она тут же подняла голову, уставившись на меня своими светло-карими пятаками. Командуя её околистом, можно было управлять её телом, заглянуть ей в память, узнать про неё всё или, напротив, ослабить контроль, фактически предоставив самой себе.

- Но ты не мой пятый мон, - заявила девочка, едва я "отпустил поводья". - Кто ты?

Вопрос неожиданно озадачил: оказалось, я не могу вспомнить своё имя и всё, что было со мной до того, как я ощутил в себе новую гудящую, как высоковольтные провода, силу. Вместе с этой силой я осознавал и то, как устроен мир, как живет людское сообщество, - словом, всё, что положено знать самому обычному, среднестатистическому окли, кроме того, что касается своей собственной личности! Мелькнула только одна, нечёткая и не очень понятная картинка: дом, в который попала молния. Где это было?.. Что за дом?.. "Ты не мой пятый мон". Я снова заглянул в её память, и увидел высокого лысого мониска с голубыми глазами, на которого она надевала тот балахон, что сейчас был на мне. Девочка расправила ткань, накинула мониску на голову капюшон. Её подопечный посмотрел прямо на меня, и я ощутил связь, словно мы были... близнецами? Что за странное сравнение?! Мне вдруг стало так трудно дышать, словно лёгкие склеились.

- Эй, эй, что с тобой? - как сквозь вату услышал я голос девочки. - Открой рот! - О зубы звякнул стакан.

Прохладная влага выплеснулась, окатив лицо, мышцы расслабились, и я глубоко вдохнул, прогоняя морок.

- Пей! - сказала девочка, и я послушно проглотил оставшуюся в стакане воду.

- Возможно, пятый мон задохнулся и умер, - отдышавшись, сообщил я девочке.

- Тогда его должны привезти к нам в монастырь. Тогда я смогу в последний раз о нём позаботиться.

- Привезут! - заверил я её, отдавая приказ ближайшему околисту из службы сопровождения монисков разыскать тело "пятого мона". - А пока позаботься обо мне. Можешь называть меня просто - хозяин. И вы все тоже! - обратился я к остальным нянькам. - Зовите меня - хозяин! И вот ещё что: хватит тут уже стоять, идите все и займитесь... чем там каждой из вас положено!

Девочки стали расходиться.

- А ты, - обратился я к своей веснушчатой подружке, - отведи меня в столовую, очень есть хочется.

- Сейчас не время, - помотала головой девочка.

- А мне плевать! - гаркнул я. - Ты... а, кстати, как тебя звать-то?

- Три-девять-восемь-шесть.

- Чего? - Я снова заглянул к ней в память. - ...Действительно! Что за бред?

- Просто номер, - пожала плечами девочка. - Мы все тут по номерам. Можно звать сокращённо: Тридцать-девять - если рядом нет нянь с повтором первой части.

- Да уж вижу, - проворчал я. - Тридцать-девять... Нет, мне это не нравится! Хочу звать тебя каким-нибудь женским именем, - поразмыслив, заявил я. - Ну, например... Лена! Вот хорошее имя. Будешь Леной, поняла?

- Да, хозяин.

- Отлично, - одобрил я. - Значит так, Лена, говорю тебе ещё раз: мне плевать, в какое время вы тут все питаетесь, потому что лично я голоден прямо сейчас. Веди меня в столовую!

- Ладно, - кивнула она и, повернувшись, зашагала через холл к лестнице.

Ещё бы! Куда б она делась? Я мог ничего ей не объяснять и даже вообще не разговаривать, но это казалось мне слишком скучным. Улыбнувшись, я ослабил давление на её околист и двинулся следом.

По дороге в столовую Лена, по моей просьбе, рассказывала, что где в монастыре расположено и как распределяются обязанности.

- А вот тут у нас прощальная. Когда мониск умирает, его привозят сюда.

- И когда они умирают?

- Когда заканчиваются зародыши. У Двадцать-шестой есть мон номер тринадцать, который не может сам даже жевать, я видела, как она вчера ему кашу в горло проталкивала, так он еле глотал - у него, наверное, зародышей не больше одного осталось, или вообще уже нет - не сегодня завтра закостенеет.

- Закостенеет? Интересно...

Я потянулся по цепочке контактов к околисту няньки, а от неё - к мону номер тринадцать. Ого! Такое я видел впервые. Околист старого мониска оказался поистине удивительным образованием, размеры которого, равно как и глубина проникновения в человеческий организм просто поражали! Он практически заменил собой мозг и ветвился по всему телу, обвивая, казалось, каждое нервное окончание.

- Зародышей не осталось, - сказал я Лене. - И да, теперь я понял, что ты имела в виду. Этот мон вряд ли завтра встанет с кровати.

- Значит, его положат на каталку и привезут сюда, в прощальную, - ответила девочка, отворяя дверь комнаты, где всё было задрапировано белыми и нежно-голубыми лёгкими тканями: тюлем, кисеёй, кружевом.

- А тряпки тут зачем?

- Это не тряпки, а как бы облака и небеса, через которые души уходят воссоединяться с Богом. А вот здесь, - она прошла в торец комнаты и показала на большую откидную дверцу в стене, - ниша для усопших монисков.

- То есть вы сюда их тела, что ли, закладываете? - я подошёл к Лене и открыл дверцу - за ней обнаружился широкий тёмный зев.

- Да, хозяин.

- И куда ведёт эта дыра?

- В приёмник.

Я отыскал в памяти Лены ответственную за этот приёмник няньку, и увидел, что из приёмника тела закостеневших монисков поступают в большой агрегат, который их... нет, не сжигает и не растворяет... он их перерабатывает! Один за другим я опрашивал околисты нянек, ответственных за разные стадии процесса, с любопытством открывая для себя секреты безостаточной утилизации мёртвых монисков, и когда цепочка контактов привела меня к конечному продукту, замер, восхищённый красотой и изяществом всей задумки.