Тут я забыл, что хотел сказать, потому что в соседнем ряду вдруг увидел рыб. Их золотые спины мерцали в таинственной глубине пруда, мгновенно воскресив в моей памяти тот самый день, когда мы с мамой сидели в Цодузе, ожидая приёма в лечебнице. Художник рисовал, конечно, не тот пруд и не тех рыб, но ощущения от мягкого подводного блеска чешуи, сонного помахивания плавниками и отражения солнечного света в круглых, золотых глазах возникали точно такие же, как тогда, в моём детстве. И это было так необычно, так приятно, что я долго не мог оторвать от картины взгляд.
Ленка меня не торопила, просто тихо стояла рядом, тактично дожидаясь, когда я пойду дальше. А я, совершенно забыв про время, вообще про всё на свете, жадно впитывал новые для себя эмоции: раньше, при взгляде на картины, написанные художниками-окли, я ничего такого не чувствовал, хотя там тоже были изображены и животные, и природа, и люди... Однако я воспринимал их всегда отстранённо, как украшение интерьера, как отлично сделанные фотографии, точно отражающие реальность, а здесь!.. Здесь я переживал нечто исключительно своё, и это было как настоящий подарок, задевающий глубоко личные струны, - сильное и даже слегка травмирующее, но оттого ещё более острое удовольствие.
Я медленно двигался вдоль перегородок, не пропуская ни одной картины, так что прошло, наверное, часа два, когда я наконец добрался до дальней стены. Свободное время Ленки закончилось где-то к середине экспозиции, и она ушла, а я, хоть и почувствовал себя неловко оттого, что почти не уделил ей внимания, всё же продолжал осмотр, пока возле последних картин вдруг не обнаружил Кибера. Нацепив свою любимую шапку, тот мирно сидел на стуле и, держа в каждой руке по простому карандашу, к моему великому удивлению, рисовал. На коленях у него лежал открытый альбом, в котором он, сразу двумя руками одновременно наносил штрихи. Кибер начинал с верхнего края страницы и последовательно продвигался к нижнему так, что в итоге получалось чёрно-белое изображение сценки из жизни на базе.
- Привет, Стёпа! - поздоровался Кибер, ни на секунду не прерывая своего занятия.
- Здорово, Киб. Рисуешь?
- Да вот, пытаюсь, пока свободное время выдалось.
- Что значит - пытаешься? - не понял я, глядя, как на бумаге мгновенно появляется лесное кладбище, где среди деревьев группками стояли люди, пришедшие проводить Яну в последний путь.
- Значит, что не получается, - закончив рисунок, Кибер перевернул страницу. - Очередная попытка не засчитана.
- Как не засчитана, подожди, дай сюда! - я выхватил у него альбом и снова открыл рисунок. Сценка выглядела чёткой и вполне законченной, всё было на месте: пропорции, свет и тени, вот Брухов, вот я, Жбан, Ленка, другие - всех было легко узнать. - Здорово же, всё так похоже!
- Вот! - Кибер откинулся на спинку стула с таким опечаленным видом, что не знай я, кто он, принял бы его тяжелый вздох за настоящий. - Вот в том-то всё и дело! Похоже... нет, Степан, это не просто похоже, это точная проекция небольшой части трёхмерного мира на плоскость. Абсолютно точная, понимаешь?
- Ты так говоришь, словно это плохо.
Кибер посмотрел на меня долгим взглядом, будто оценивая: серьёзно я говорю или издеваюсь. Нет, я не издевался, хотя и понимал, конечно, куда он клонит.
- Оглянись вокруг! - андроид широко повёл рукой. - Ни одна из этих картин не является такой, как у меня, проекцией. Ни одна!
- То есть ты хочешь сказать, что точно фиксировать реальность - бессмысленно?
- С точки зрения искусства - да. Кому это интересно?! Картины прекрасны и на них ходят смотреть именно потому, что они передают личное ви́дение художника, его посыл другим людям, а не просто фиксируют объективную реальность.
- Ну так искази свою проекцию, и посмотрим, что получится! - предложил я.
- Да ничего не получится! Я уже сто раз пробовал и мимо! А всё потому, что я не умею задать правильные параметры искажения, понимаешь? Сколько ни стараюсь, всё время чушь полная выходит...
- А где? - перебил я его, просматривая альбом, - там оказался только последний рисунок и всего несколько чистых листов. - Где эти твои попытки, я хочу посмотреть.
- Я их уничтожил.
- Знаешь, - я ещё раз пролистал альбом, глядя на торчавшие корешки от выдранных страниц, и остановился на единственном, созданном при мне рисунке, - не знаю, утешит ли тебя это, но среди людей тоже далеко не каждый может даже просто отразить в рисунке действительность, не говоря уже о правильном искажении. Мне вот, например, хоть лопни, а никогда так, как ты, не нарисовать!
- А тебе это и не надо, - таким тоном, словно даёт великодушное разрешение, проговорил андроид, забирая у меня альбом.
- Ну спасибо! - рассмеялся я. - А тебе? Тебе-то зачем это надо?
- Мне это очень надо! - мрачно ответствовал Кибер, уставившись на свой рисунок. - Потому что это весьма любопытная и достойная задача для ума, решение которой отыскать не просто, но наверняка можно, если очень постараться. Вот найду - и... - он посмотрел на меня и улыбнулся, - и будет мне счастье.
- А если не найдёшь?
Андроид вновь опустил голову, разглядывая картинку.
- Яна как-то сказала, что искусственный интеллект - продукт человеческого, а стало быть, всё, что он рождает, - вторично и менее важно. Возможно, она права. - Кибер вырвал лист, тщательно, как можно плотнее, скомкал и запихнул в карман, который, как и все остальные - что в брюках, что в толстовке - уже зверски оттопыривались от набитой в них бумаги.
- Можно ещё под шапку натолкать, - посоветовал я.
- Можно, - согласился Кибер, - но жалко - порвётся ещё, старая ведь уже, а мне она нравится.
- Ах вот в чём дело! А я-то думаю - и чего ты всё время ходишь в этой дурацкой шапке? Не, ну я понимаю, на задании, но здесь, на базе-то, зачем?
- Это не шапка, это - надгробие, - грустно произнёс Кибер. - Под ним я хороню свои надежды.
- Если б ты не был роботом, - покачал я головой, - то я бы сказал, что тебе надо полечиться.
- Я не робот, я - кибернетический организм!
- А что, есть разница?
- Разумеется есть! Ещё какая... - он умолк, так и не объяснив, в чём же эта разница заключается.
- Ладно, как скажешь, - пожал я плечами и, посмотрев на часы, ужаснулся, сколько времени уже здесь торчу. - А мне пора! - Я повернулся и, зашагав к выходу, бросил через плечо: - Желаю тебе, организм ты наш кибернетический, успехов на ниве художественного творчества!
- Спасибо! - серьёзно ответил Кибер, и когда я уже подходил к выходу, крикнул мне вслед: - Есть разница!
Из записей Яны Корочкиной [Фрагмент 2]
Их было двое: женщина с добрым круглым лицом, которую звали Анна, и Матвей - крепкий, кряжистый мужичок, промышлявший охотой, в основном на лис. Он сам потом выделывал шкурки и продавал их окли, пользуясь документами, найденными у погибшего в лесу рыболова-охотника. Умерший парень внешне был похож на Матвея, так что надо было только отрастить подлиннее бороду и волосы, перекраситься в брюнета и, являясь в пункт приёма, надевать очки. Окли тогда ещё не издали предписания всем в обязательном порядке являться раз в неделю на Единение, так что жизнь замаскированных потенциаров была куда как спокойней и комфортней, чем теперь.
Столь удачное стечение обстоятельств сейчас рождает во мне подозрение: а уж не сам ли Матвей приложил руку к гибели того рыболова-охотника? Что ж, всё возможно, но тогда, в десять лет, я о таком не задумывалась - просто радовалась, что всё хорошо сложилось. И мне представлялось невероятным везением и счастьем, что это именно Матвей, а не какой-нибудь рыболов-окли, обнаружил меня, татуированную молнией девочку, когда я валялась без сознания в лесу, но теперь-то я понимаю, что это был Божий промысел. Ну, не могла же я вот просто так, совершенно случайно забрести туда, где встречу потенциара? Нет, таких совпадений не бывает! А уж про молнию и говорить нечего: мало того, что она выжгла мне околист, не причинив организму вреда, так ещё и наградила возможностью чувствовать то, чего в то время - я в этом абсолютно уверена - никто, кроме меня, не умел! То есть тут уж как ни крути, а выходит, Господь избрал меня своим орудием - как бы по-дурацки пафосно это ни звучало! Поэтому мне ничего больше не остаётся, как всю свою жизнь изо всех сил стараться выполнить возложенную на меня миссию...
