Ольга была довольна — от Рогдая она услышала полезного гораздо больше, чем надеялась. Чего стоят его сообщения о ромейском флоте у Сурожского пролива или о сборе отрядов хазарской конницы на берегах Саркел-реки! Рогдаю донесли, что флот патрикия Варды намерен поджидать у пролива плывущие из Малой Азии на родину ладьи русичей? А великой княгине сообщили, что ромейские корабли плывут к Климатам, где загрузятся находящимися там имперскими войсками, чтобы высадить их затем на Днепре. Рогдая известили, что собранная воедино хазарская конница двинется на Кавказ или против печенегов, а Ольгу — что она готовится для набега на Киев. Что возьмёшь с соглядатая либо купца, ежели патрикий Варда и хазарский каган о своих планах ему не поведали, а корабли он видел в сумерках либо в тумане и не определил точно их курс, а конница от Белой Вежи может поскакать как на печенегов у днепровских порогов, так и належавший не так далеко от них выше по Днепру стольный град Руси. Главное, что в море недалеко от русских берегов на самом деле находился многочисленный ромейский флот, а хазары начали собирать близ русского порубежья свою доселе разбросанную в разных местах конницу.
Но в сообщениях тысяцкого было и то, что Ольге крайне не нравилось — его твёрдая убеждённость, что Руси нечего опасаться ни на юге, ни на востоке. И если на воеводской раде возникнет выбор поверить Рогдаю либо сообщениям каких-то малоизвестных воеводам купчишек, Ольга уверена, что выбор будет не в её пользу. Значит, необходимо сделать так, чтобы Рогдай не только не присутствовал на раде, но чтобы вообще никто не узнал от него ни о цели появления византийских кораблей в Сурожском проливе, ни о предполагаемом походе хазарской конницы от Белой Вежи на Кавказ или против печенегов. Для этого тысяцкий должен как можно скорее покинуть Киев, не вступив в разговор ни с одним из своих друзей-воевод, прежде всего с Ярополком. Но она знает, как обезопасить себя от ненужного ей теперь Рогдая.
— Мне кажется, что мы слишком заговорились о ромеях и хазарах и забыли о самом главном — о наших воинах, что во главе с великим князем могут угодить в неприятельскую ловушку у Сурожского пролива. Можно ли предупредить Игоря об этой угрозе? Как и чем помочь ему в морском бою в проливе, ежели тому суждено произойти? Что предпринять, дабы русичи, прорвавшиеся в Сурожское море и завершившие плавание на его берегах, не стали, сойдя на сушу и двинувшись пешими на Русь, добычей ворогов-степняков? Рогдаюшка, неужто мы с тобой ничего не можем сделать для спасения великого князя и его воинов?
Ольга говорила с тысяцким так, как не позволяла себе говорить ни с кем, считая такой тон унизительным для достоинства великой княгини. Однако сейчас перед ней был не человек, чьё мнение о ней её могло хоть сколько-нибудь заботить, а мыслящее и говорящее орудие, которое она с наибольшей пользой для себя должна была использовать для осуществления задуманного плана. Разве приходит в голову мысль об утрате своего достоинства человеку, приручающему ласковым словом и вкусной пищей собаку, которой предстоит сослужить ему важную службу? Конечно нет. Так почему такая мысль должна волновать Ольгу? Для неё сейчас существует она, творец и главный исполнитель замысленного ею плана, и все остальные люди, в той или иной степени служащие для его выполнения. А чтобы заставить других людей стать — осознанно либо вопреки собственной воле — послушным орудием в своих руках, Ольге необходимо умело применять все доступные ей средства — ласку и принуждение, правдивое слово и схожий с истиной вымысел, влияние великой княгини и проявление чувств женщины-жены.
На порубежье Рогдай сделал всё, что от него требовалось, и теперь должен был возможно быстрее исчезнуть из Киева, предоставив Ольге право говорить с воеводами от его имени. Самым благовидным предлогом заставить Рогдая по доброй воле спешно покинуть Киев было отправить его к Сурожскому проливу. Для этого ей следовало явить себя в глазах тысяцкого не гордой княгиней, а безутешной в своём горе женщиной, озабоченной судьбой мужа и стремящейся сделать всё, чтобы помочь ему живым возвратиться домой.
— Великая княгиня, ты напрасно кручинишься о судьбе своего мужа, — произнёс Рогдай. — Зная, что преследующие его ромейские корабли превосходят русские ладьи в скорости и могут опередить их, великий князь никогда не приблизится к Днепру, не выслав предварительно разведку. Сделает он это незаметно ночью либо в тумане, поручит людям, которым не составит труда обнаружить в лимане и на его берегах не только чужие корабли, но спрятанную там иголку. Точно так поступит великий князь и на подходе к Сурожскому проливу, тем паче что с обеих его сторон лежит вражья земля — имперские Климаты и хазарские степи. Так что в расставленные ему ловушки великий князь не угодит никак, а вот где он станет прорываться на Русь — по Днепру или через Сурожский пролив — будет зависеть только от него и приговора воеводской рады.
— Где ему грозит большая опасность — на Днепре или в Сурожском проливе?
— Везде, где патрикий Варда сможет навязать ему бой. Ромейский флот превосходит наш по боевой мощи, к тому же ладьи после неудачного сражения близ Царьграда наверняка имеют повреждения, а за время плавания у малоазиатских берегов и при возвращении домой не могли не побывать в штормах, что ещё больше ухудшило их состояние. Ежели верить рассказам константинопольских купцов, великий князь захватил в Вифинии богатую добычу. Помимо неё на ладьях, как обычно после походов, немало раненых и больных, значит, они скованы в манёвре и станут в бою хорошей целью для «греческого огня». От разгрома или тяжелейших потерь великого князя спасёт не выбор места прорыва, а то — удастся ли ему незаметно проскользнуть мимо вражеских кораблей или внезапно напасть на них, сразу склонив чашу весов битвы в свою пользу.
— Рогдай, я намерена оказать помощь великому князю и его войску независимо от места их прорыва и от того, какие потери при этом они понесут, — сказала Ольга. — Как лучше сделать это с тем малым войском, что имеется при мне, и не забывая, что помимо ромеев на море у Руси немало других недругов на суше?
— Если великий князь будет прорываться в Днепр, помочь ему не составит особого труда. Надобно лишь заранее переправить за пороги оставленную с тобой ладейную дружину, и, когда княжьи суда начнут в устье бой, она нападёт на ромеев с тыла, оттянув на себя часть их сил. Порубежная стража на Днепре и в лимане начеку днём и ночью и без промедления известит тебя и главного воеводу о появлении нашего флота, поэтому вы сможете действовать без промедления. А вот помочь великому князю у Сурожского пролива нельзя никак: ни одного нашего боевого судна там нет, а ладейная дружина не в счёт. Во-первых, ей не поспеть к проливу раньше возможного боя, во-вторых, се не выпустят в море ромейские корабли в устье Днепра. Кстати, не входит ли в их задачу заодно прервать связь по воде между Русью и ладьями великого князя? — предположил Рогдай.
— Может быть и такое, — согласилась Ольга, отметив про себя, что следует хорошенько запомнить эту мысль тысяцкого — возможно, она пригодится ей в разговоре с Игорем.
— Но если против ромеев на море мы бессильны, то оказать помощь великому князю против степняков на суше в наших силах, — продолжал между тем Рогдай. — Весть о богатой добыче, захваченной русичами в Малой Азии, достигла не только царьградского и корсуньского торжищ, но и кочующих окрест Сурожского моря орд. Поэтому, когда войско великого князя, прорвись оно в Сурожское море с боем или войди в него беспрепятственно, высадится на сушу и двинется на Русь, на него неминуемо навалятся степняки. Но ежели в том месте, где великий князь станет покидать ладьи, его будет поджидать сильный русский отряд, степняки крепко подумают, прежде чем рискнут менять свои жизни на чужую добычу. Имеющейся сейчас при тебе, великая княгиня, конницы будет вполне достаточно, чтобы отбить у кочевников желание напасть на великого князя, с каким бы числом воинов ему ни пришлось оказаться на берегах Сурожского моря, а затем в Дикой степи, — уверенным тоном закончил Рогдай.
