Он боится заговорить об этом, он не отваживается рассказать домашним, поделиться новостью с Лойзиком; на сердце словно лежит тяжелый камень. Сотни раз он твердит себе, что иначе и быть не могло, и все-таки не верит, что и Карла… Он ходит как тень, считает дни и недели. Каждый телефонный звонок выводит его из равновесия. Он хватает трубку, ожидая, что сейчас услышит ее голос и она скажет, что все это ошибка.

Иржи не удивился, когда однажды в его кабинет вошли двое молодых людей. «К генералу», — подумал он. Он не удивился даже, когда один из них, показав удостоверение, коротко сказал:

— Мы из госбезопасности, товарищ.

— Генерала нет, — ответил Скала и спросил: — Вы подождете его?

— Генерал у нас, — сказал молодой человек. — И вы ему там нужны.

— Почему же мне не позвонили? — качая головой, Скала машинально тянется к телефону, чтобы доложить, что он сейчас уйдет.

— Не нужно, товарищ, — говорит молодой человек, задержав руку Скалы. — Генерал вас дожидается.

— Дело не в генерале, — по-прежнему спокойно возражает Скала, — надо же кому-нибудь передать дежурство!

— Все устроено, товарищ! — говорит молодой человек, уже немного нетерпеливо. — Наденьте шинель!

Скала обижен. Он привык к тому, что генерал вскакивает как на пружине, когда звонят из крайкома. А органы государственной безопасности в представлении Скалы весьма тесно связаны с крайкомом. Он молча спускается по лестнице, не замечая изумления в глазах встречных.

В большом новом доме Скалу вводят в просторную комнату, обставленную простой светлой мебелью. За письменным столом сидит человек лет за тридцать. У него худое, аскетическое лицо монаха. Он кивком отпускает спутников Скалы и так же молча указывает ему на стул перед собой.

— Можно снять шинель? — спрашивает Скала, которого начинает раздражать это молчание.

Снова кивок.

«Господин Важный, — думает Скала, снимая шинель, — прочитал три детективных романа и придумал для себя официальные жесты и позы. Ничем не отличается от моего генерала, который напускает на себя такую же важность».

Несколько уязвленный, майор садится и говорит скорее себе, чем своему собеседнику:

— Si tacuisses^[6]…

— …philosophus mansisses^[7]! — подхватывает человек, сидящий напротив. Тонкие губы придают его улыбке, как кажется Скале, чуть-чуть ехидное выражение. — Вспомните об этом, если вам вздумается упрекать меня за то, что я хочу кое-что слышать от вас…

Он устало трет лоб и придвигает Скале коробочку дешевых сигарет.

— Ваш генерал взят под стражу, — выпустив струйку дыма, тихо произносит он.

Если эти слова рассчитаны на эффект, то они достигают желанной цели.

— Арестован? — вскакивает пораженный Скала.

Человек за письменным столом не реагирует на волнение Скалы ни единым словом, ни единым жестом.

— А незадолго до того — секретарь крайкома партии, — говорит он бесстрастно, когда Скала снова опускается на стул. И после паузы, пытливо глядя ему в глаза, добавил: — И ваша жена тоже…

Майор Скала опустил голову на руки. Какой он, собственно, глупец. Что же странного в том, что арестовали генерала, единомышленника Роберта? И Скала успокаивается так же быстро, как взволновался. Сам удивляясь своему спокойствию, он смотрит в глаза следователю, которые кажутся теперь настороженными.

— А что у меня общего со всем этим?

— Именно это я и хотел бы знать… — тихо отвечает человек, сидящий за столом.

«Логично, — думает Скала. — Но я-то, я не знаю, что ему сказать. Посвятить в свою личную жизнь? Свалить все на жену? Отказаться давать показания или просто молчать?..»

Человек бесшумно привстал, внимательно вглядываясь в лицо Скалы. «У него совсем не злые глаза, мне это просто показалось, они ничего не высматривают. Это печальные глаза, в них усталость очень пожилого человека…»

— У меня к вам предложение, — по-прежнему тихо произносит следователь, — понимаете, у меня такой метод. Я оставлю вас здесь одного. Подумайте хорошенько, а потом постучите в дверь. Я пока побуду у секретаря. У вас есть что курить?

Скала сидит не шевелясь, в голове пусто, словно выметено. «Курить», — сказал следователь. Да, недурно было бы закурить. Скала тянется за сигаретой. Сколько раз, когда у него было скверно на душе, он тянулся к этой белой картонной трубочке… Итак, следователь сказал, что Карла в тюрьме. Нет, не так. Первый секретарь крайкома арестован. «Взят под стражу», — сказал следователь. А какая разница между «арестован» и «взят под стражу»? Не все ли равно: быть под арестом или быть под стражей? Черт побери, какие дурацкие мысли лезут в голову! Начнем сначала. Роберт взят под стражу. Нет, арестован. К дьяволу все это! Чего от меня хотят? Что у меня общего с этой историей?! О чем я должен подумать, что взвесить?

Обжигая пальцы, Скала гасит сигарету в пепельнице. Машинально подув на них, он подбегает к двери и энергично стучит. Дверь открывается не сразу, очень медленно, и так же медленно в комнату входит следователь.

— Ну, как? — коротко произносит он, остановившись перед Скалой. Он выше майора и смотрит на него сверху вниз.

Скалу охватывает непонятная усталость. Словно что-то придавило его, заставляя глядеть снизу вверх. Он садится.

Следователь неслышным шагом осторожно обходит стол и тоже садится.

— Ну, как? — тихо повторяет он без всякого выражения.

— Не знаю. Ничего не знаю, — так же тихо отвечает Скала, — помогите мне разобраться…

Следователь глубоко вздыхает, задумчиво мнет в пальцах сигарету, потом откладывает ее и берет другую.

— Могу ли я спрашивать откровенно? Это тоже мой метод. Открыто. Без хитростей и ловушек.

«Зачем хитрить, к чему ловушки?» — думает Скала, не сводя глаз с лица собеседника.

— Вы разошлись с женой? — слышит он тихий, ровный голос и вздрагивает.

— Я обязан отвечать на этот вопрос?

— Так будет лучше! И хорошо, если вы объясните, почему…

Тишина. «Почему… почему… — повторяет про себя Скала, — почему я должен быть откровенен с ним, должен сказать ему о том, о чем я не говорил даже родной матери и в чем я и сам еще не вполне разобрался…»

— Не забудьте, — невозмутимо продолжает следователь, — что вы уже один раз расходились со своей женой. Больше того! Вы развелись через суд и расстались…

Удивленный, Скала поднимает голову.

— Почему вы мне об этом напоминаете?

— То, что удалось один раз, можно попытаться сделать и во второй… — произносят тонкие губы.

«Как я спокоен, непонятно, почему я так спокоен, — думает Скала. — Мне следовало бы рассердиться, запротестовать, следовало бы…»

— Это неправда, — он с трудом подбирает нужные слова. — Моя жена меня… от себя… словом, это она, а не я…

— Говорите же…

— Говорить нечего, — мрачно отвечает Скала. — Вы же видите, какое у меня лицо. Можете вы понять душу молодой женщины, к которой муж вернулся с войны вот таким?

Человек за столом задумался.

— Попробуем начать с другого конца, — говорит он наконец. — К генералу Новотному вас направил секретарь крайкома?

— Да.

— Вы просили его об этом?

— Нет.

— А ваша жена?

— Собственно говоря… То есть… это не совсем так.

Человек за столом становится внимательнее. Печальные глаза снова настораживаются. Переход так внезапен и так заметен, что это видит даже растерявшийся Скала.

— Не думайте, что я хочу вывернуться! — возмущенно восклицает он. — Мне больно слышать, что вот с этим, — распахнув китель, Скала показал покрытую шрамами от ожогов грудь, — и с этим, — он бьет кулаком по пестрой колодке орденов, — меня спрашивают, каким образом я попал на почетную должность канцелярской крысы в генеральской приемной!

Наступает тишина, а затем происходит такое, от чего у Скалы захватывает дух.

Настороженность в глазах человека за столом потухает, высокая сухая фигура выпрямляется, и следователь тянется к Скале через письменный стол.

— Ты прав, товарищ, — он крепко сжимает плечи Скалы, — извини.