— Товарищ генерал, вам слово, — подобострастно произносит председатель.
Генерал встает и приглаживает рукой густые белые волосы, зачесанные кверху, как положено офицеру.
Он хочет сказать не о проверке майора Скалы, — тон у него категоричный, как на совещаниях, где он старший по чину и потому всегда прав. Он только хочет правильно оценить заявления товарища майора, которые ему кажутся… генерал делает эффектную паузу и только потом произносит: …странными.
— Бесстыдными! — выскакивает вольнонаемный Доудера.
— Странными и неправильными, — по-прежнему спокойно повторяет генерал.
Он уже давно искал адъютанта, которому мог бы полностью доверять. Генерал подчеркивает: доверять политически. Перед февралем найти такого человека было нелегко. Товарищи это сами понимают. Он поделился своими заботами с секретарем крайкома. С кем же еще мог он, член партии, посоветоваться? Действовать по инструкции генерального штаба? Но кто были эти господа из генерального штаба?
— Изменники! — пискнул Доудера.
— Словно по заказу, — продолжает генерал, будто не заметив выкрика, — нашелся офицер, который хорошо зарекомендовал себя во время службы в Советской Армии. Больше того, это был супруг лучшей работницы аппарата крайкома. Квалифицированный товарищ, отличный знаток авиации. Как же секретарю крайкома не ухватиться обеими руками за такую находку? Я не хотел бы об этом говорить, — седовласый генерал хмурит брови, — но у майора Скалы, вероятно, еще живы кое-какие настроения предмюнхенской армии. Не генеральный штаб, не верховное командование, а именно секретарь крайкома направил его на эту должность! Ну да, товарищи, мы сделали это наперекор генеральному штабу, наперекор верховному командованию. Но я верю, что мы поступили правильно.
Генерал садится и чуть дрогнувшей рукой зажигает сигарету.
— Предлагаю исключить! — отрывисто бросает Доудера.
— Предлагаю считать прошедшим проверку, — спокойно повторяет инструктор крайкома и безразлично косит глазом на потолок.
— Желающих выступить больше нет? — растерянно бормочет председатель. — Сначала ставлю на голосование предложение товарища инструктора. Кто за?
Секунда замешательства. Потом поднимается холеная рука в элегантном белом манжете.
Чувствуется, что все облегченно вздохнули. Лес рук поднимается как по команде. Воздержался только Доудера.
— Товарищ! — укоризненно говорит председатель. — Это непринципиально! Коммунист голосует либо за, либо против!
— Так зачем же ты спрашивал, кто воздержался? — не сдается Доудера.
Председатель растерянно ерзает.
— Чтобы точно занести в протокол соотношение голосов, — спешит ему на помощь инструктор крайкома, и в его косящих глазах вспыхивают веселые искорки.
Председатель выпрямляется, а Доудера съеживается.
— Разумеется… — продолжает инструктор, подавляя улыбку, и по его лицу разбегаются морщинки, — я не хочу сказать, что коммунист не имеет права воздержаться при голосовании. Сейчас часто повторяют это, но верно это далеко не всегда.
Теперь в свою очередь ежится председатель, а Доудера расправляет узенькие плечи.
— Однако воздерживаться при голосовании следует лишь в тех случаях, когда вопрос не ясен, — инструктор весело сверкнул глазами.
Председатель и вольнонаемный Доудера замирают в выжидательных позах.
«Ничья!» — думает Доудера.
Но инструктор дружелюбно наклоняется к нему и, явно потешаясь, добавляет:
— Вопрос для тебя, товарищ, был ясен! Ты ведь предлагал исключить!
— Совершенно верно! — со слащавой улыбкой подхватывает председатель и резюмирует, уничтожающе глядя на Доудеру: — Считать майора Скалу проверенным. Принято единогласно при одном воздержавшемся. Поздравляю, товарищ майор.
Затем он спрашивает:
— Нет ли у вас, товарищ инструктор, дополнений?
— Нет, — отвечает инструктор. — У меня только один вопрос к майору. — Председатель жестом дает разрешение. — Товарищ майор, ты рад, что прошел проверку?
Скала сидит удрученный, словно на него свалилось несчастье. Все кружится у него перед глазами. «Оставьте меня в покое, — думает он, — оставьте меня, не трогайте, не мучьте…»
Он останавливает сумрачный взгляд на худощавом лице инструктора. Тот дружелюбно улыбается всеми своими морщинками. Глаза косят удивительно смешно, но излучают столько тепла и доброты, что Скала принимает этот взгляд как якорь спасения.
Неужели так добры все безобразные люди? Или он просто сочувствует ему, Скале, как товарищ по несчастью?
Скала встает и, не сводя взгляда с лица инструктора, тихо отвечает:
— Да, я рад, товарищ.
«Как просто назвать такого человека товарищем, как легко ему отвечать», — думает он.
— Я тоже рад, — говорит инструктор и отводит взгляд.
Что же это такое? Скала встречает восхищенный взгляд старшего лейтенанта из восточной армии. В глазах этого красивого человека с густой темной шевелюрой, слегка седеющей у висков, такое же тепло, как и во взгляде инструктора. Майору улыбается даже… Кто бы вы думали?… Доудера, ей-богу, даже Доудера! В глазах у Скалы снова мутится. Он садится, опустив голову: «Господи, это я плохой, а не они! Я избегаю людей, а не они меня. Мне улыбаются не только безобразные, но и красивые, и улыбаются от всей души».
Словно только что прозревший слепой, он жадно ловит улыбки. Внезапно глаза майора встречают холодный, угрюмый взгляд генерала. Скала смотрит на него в упор, заставляя своего начальника опустить глаза.
— С вами закончено, товарищ майор, — улыбается и председатель. — Пошлите сюда из приемной следующего.
В самом деле! А Скала, кажется, готов сейчас сидеть здесь до утра!
У двери он еще раз оглядывается и улыбается инструктору крайкома, председателю, улыбается и Доудере. И выходит через высокие, обитые войлоком двери.
Какая погода на улице? Есть ли мороз? Приветствуют ли его солдаты? Как смотрят прохожие на его обезображенное лицо? Ничего не замечая, Скала шагает и шагает, переполненный радостью.
Куда это он пришел? Черт возьми, ведь это…
С шумом проносится сверкающий лимузин и стремительно сворачивает за угол. Глухо скрипнули тормоза.
В три прыжка Скала достигает угла. Роберт, с треском захлопнув дверцу автомобиля, исчезает в садике.
На мгновение Скалу ослепляет луч света — автомобиль поворачивает. Скала не успел прийти в себя, а Роберт уже вошел в дом. Должно быть, у него свой ключ или Карла ждала его и открыла дверь сразу же, едва он коснулся звонка?
У ограды под ноги Скале бросается маленький косматый комочек. Ну да, да, конечно, это ты, Жучок! Умница, ты не лаешь, не кидаешься лизать лицо, как в тот день, когда я вернулся домой, ты тихонько, радостно повизгиваешь… милый, милый, милый…
Хорошо, мы поздоровались, а теперь я пойду. Тебе странно видеть, что я поворачиваю назад у самого порога своего дома? Видишь ли, я не хочу знать — погаснут сейчас огни в окнах или сюда приедет веселая компания. Считай, что я… ну, хотя бы неблагодарен и опять забыл о тебе… Или пусть кажется, что только ради тебя я забрел сюда на минутку.
Так… в последний раз погладить Жучка между ушами, по спине… Я ухожу, дружище! Ухожу!
Вначале люди перешептывались осторожно, с оглядкой — не слышит ли кто-нибудь. Потом слухи поползли все настойчивее, очевидцы клятвенно уверяли, что эти сведения достоверны. Наконец люди при встрече вместо приветствия стали спрашивать: «Вы слышали?»
Арестован секретарь крайкома партии — первый человек в городе и в крае.
Тысячи догадок, правдоподобных и бессмысленных историй, сотни бледных, дрожащих, как в лихорадке, людей и столько же осведомленных, со снисходительной и высокомерной улыбкой, в которой так и сквозит: «А что я говорил?..»
Бесконечное множество рядовых членов партии запутались и ничего не понимают. В испуганных глазах таится немой отчаянный вопрос: как это могло случиться?
Майор Иржи Скала, с головой погрузившийся в собственные переживания, не думает обо всем этом. Его Карла, его трепетная лань, она тоже…