И она к будущей роли стала серьезно готовиться, но не так-то легко ей было справляться со своей задачей: хитрая и подозрительная Елизавета рано «пронюхала» её планы и стала за нею неустанно следить, боясь того, как бы честолюбивая цербстка не спихнула её саму с трона, как однажды Елизавета, несмотря на всю свою неправоту, свергла с престола Ивана Антоновича и с ним всю его брауншвейгскую клику.
Окруженная полицейскими доносчиками и фискалами, Екатерина должна была отложить на некоторое время свои намерения, и она углубилась в чтение французских энциклопедистов, почерпая из них те поверхностные знания, о которых с таким преувеличением повествуют нам придворные историографы и подкупленные ею драгоценными подарками и пр. Вольтер, Дидро и др.
Но молодая и горячая натура Екатерины недолго могла находить утешение в книгах, и так как любезный супруг её по-прежнему ее совершенно игнорировал и о супружеских обязанностях вовсе не подумывал, Екатерина отыскала себе скоро более реальное средство для провождения времени. Еще будучи невестой, она успела насмотреть красивого молодого пажа своего жениха, Андрея Чернышева, который, как мы видим, вскоре после свадьбы стоял уже в самых интимных отношениях с новобрачною. Но шпионы царицы заметили эту связь и донесли о ней куда следует. Чернышева перевели в один из дальних провинциальных полков, Екатерина же получила как бы в надзирательницы madame Щоглокову, кузину Елизаветы, славившуюся супружеской верностью, 24-х летнюю красивую женщину, нарожавшую за восемь лет замужества шесть человек детей. Эта, всевозможными добродетелями прославленная камер-дама, должна была наставлять молодую Екатерину и служить ей примером даже — верите, читатель? — в деторождении!
Вот уже исходил девятый месяц замужества нашей вольтерианки, а о видах на произведение на свет наследника по-прежнему нет-как-нет ни малейших признаков, ни малейшей надежды, и вот и с этой стороны m-me Щоглокова имела миссию «повлиять» должным образом на цесаревну и научить ее «уму разуму».
А чтобы читатель-скептик не усомнился в правоте такой хитрой командировки, выроем из сенатского архива надлежащий документ и сообщим его вкратце: «Великая княгиня, которую мы призвали быть достойной супругой нашего возлюбленного племянника великого князя наследника цесаревича Петра Федоровича осчастливлена этою нашею царскою щедротою только в видах того, что её высочество сумеет повлиять своим умом и высокими душевными качествами на его императорское высочество и привяжет тем к себе сердце августейшего супруга своего, дорогому нам отечеству подарит православного наследника, нашему же императорскому дому достойного преемника. Но так как сие возможно лишь в том случае, если брак их высочеств покоится на основах взаимной искренней любви и супружеского согласия, и для этого её высочеству необходимо проявлять полное подчинение характеру её супруга, то и надеемся мы, что великая княгиня сознает, что от этого зависит её же счастье и благополучие и, следуя этому сознанию, проявит всевозможные любезности и старания для достижения этой высокой цели. Вам же (т. е. г-же Щоглоковой) повелеваем мы изложить это наше желание её императорскому высочеству и при каждом удобном случае повторять его, наставляя великую княгиню в любезности, любви, уважении и теплоте к супругу, стараясь тем смягчить его характер и привязать его сердце к княгине. Холод и обиды должны быть избегаемы, и да будет каждый супруг любим и счастлив, и да исполнятся таким образом наши материнские намерения и желания всех наших верноподданных», и т. д. (см. Бильбасов. История Екатерины II, т. I, стр. 265).
Но несмотря и на этот указ, отношения молодых супругов отнюдь не стали иными, и сколько «опытная» Щоглокова не старалась в исполнение воли Елизаветы, Петр по-прежнему избегал встречи с Екатериной tête-à-tête, и Россия по-прежнему оставалась без желанного князя. А что Екатерина была вовсе не против принятия супружеских нежностей в том смысле, как того желала царица, видно из её мемуаров, где она говорит: «s’il avair voulu être aimé, la chose n’aurait pas été difficile pour moi…», а также и из некоторых писем, где она положительно печалится о том, что живет в бездетном браке. Она была даже крайне склонна к этим нежностям, и что она вместе с тем проявила в этом отношении и немалые способности, — известно ныне всему миру.
Поведение Петра становилось с каждым днем безобразнее, если и супруга его не могла хвастаться строгим целомудрием, то она по крайней мере из чувства приличия к мужу своему скрывала свои прорехи от его глаз, тогда как Петр прямо-таки бравировал своими романическими шалостями. Он возгорел однажды особенной страстью к княгине Курляндской, Екатерина об этом романе знала, но старалась скрыть от Петра чувство оскорбленности или обиды и ни одним словом даже не упомянула об этом.
Петр же, как видно из следующего, щеголял своими супружескими неверностями.
Однажды, поздно ночью, Екатерина уже спала, является супруг в её спальню, пьян, как говорится, как стелька, весел и еле стоя на ногах, будит Екатерину и рассказывает ей о преимуществах и красоте его курляндки. Она, боясь ссоры, притворяется спящей, взбешенный Петр бьет ее в лицо кулаками и ругает на чём только свет стоит.
Затем же ложится в самом веселом расположении духа спать…
Петр, как утверждают почти что все его историки, страдал половой импотенцией, но тем не менее он не отставал в своей распущенности от прочих членов императорской семьи и отказывая в сношениях с женой, он волочился за придворными дамами и проводил зачастую ночи и с простыми девками.
Его первой любовью была упомянутая уже курляндская принцесса, но эта пассия в нём скоро сменилась любовью к Шапировой, за нею последовала мадемуазель Теплова, а «наиглавнейшей» его страстью была Елизавета Романовна Воронцова, которую Екатерина называет в своем диариуме «Фаворит-султаншей».
Но при этом не забудем не упомянутым и того, что, как за достоверный факт передают де-ла-Марш, а также и брат оговоренной Воронцовой, Екатерина сама приискивала содержанок своему супругу и если она замечала, что эта или та её конкурентка уж слишком «задирала нос» или позволяла себе властвовать над Петром, она, как по крайней мере повествуют названные лица, удаляла самовольницу и назначала на её место новую. В последнее не так-то легко верится, так как простому смертному такой род брачной жизни решительно не понятен, но если взять опять-таки во внимание то, на какие самые скотские и невероятные низости была способна эта распушенная женщина, то можно поверить и этим сообщениям.
Вкус же Петра был удивительный и как он во всём являлся дурковатым, так и в выборе своих возлюбленных. Его дамы сердца были постоянно самые некрасивые женщины, которых только можно было выискать при дворе. Елизавета Воронцова, племянница любовника Елизаветы, положительно глаза колола своим уродством и безобразием, всё лицо её было исковеркано оспинками, толстая и малого роста, лишенная ума и вообще всяких духовных качеств. И несмотря на все эти недостатки она держала Петра под башмаком и оказывала на него громадное влияние. Он решительно с ума сходил от любви к этой сударыне.
Екатерину оскорбляла духовная нищета её супруга и, право, нечего удивляться тому, что она с первых дней замужества засматривалась на красивых гвардейцев и затевала с ними любовные шашни. Такого идиота, каким был Петр, она любить или уважать не могла и не мало наивен был тот, кто ожидал от этого брака других результатов.
В одном из писем к своей подруге писала великая княгиня:
«Нет ничего ужаснее, как быть женой мужа-ребенка. Я знаю это и принадлежу к числу тех, которые придерживаются того мнения, что если жены не любят своих мужей, то виноваты в том последние; я любила бы своего мужа вне всякого сомнения, если б это только было возможно и если б он только был настолько добр и пожелал того» — и в одной из заметок её, занесенных в дневник, читаем мы: «если кто-либо нас прямо-таки вызывает на вражду и лишает того, что для нас необходимо и что нам причитается, то он тем разрывает узы, связывающие нас с ним, и снимает с нас этим обязанности, возложенные на нас этими узами».
