Или другой случай, с машиной.
К нам на предприятие пришли две машины – «Москвич четыреста двенадцатый» и «Жигуль», «шестёрка», «Шаха», «Лада», шикарная бежевая дама. Общественность вздрогнула, всколыхнуло общественность. Реальное же событие, драма даже, может, жизненная – у кого-то мечта сбудется, а кому и шиш с маслом.
По очереди шли Потапов из литейного и тётенька из планового. Потапов – производственник хороший и непьющий, однако у него денег не хватало немного, тысячи полторы. Он надеялся, что брат одолжит, заранее даже договорились, тем более им вместе на этой машине к старикам своим в деревню гонять. Но братова жена третий год на стенку югославскую стояла и мягкий гарнитур для зала. Ждали сначала стенку, а тут всё вместе пришло. Не возьмёшь – пиши пропало, про гарнитур можно забыть. На похороны тебе этот гарнитур пришлют вместо венка.
От тётеньки же из планового муж ушёл к крановщице из металлопрокатного… Тоже история была анекдотичная. Их прямо в трубе застукали. Главный инженер на обед собрался, через площадку ремонтного цеха срезал, а они в трубе с голыми, так сказать, частями тела. Спецовочки подложили, чтоб не застудиться. Труба-то о-го-го, больше метра в диаметре, вот они и залегли, чтоб не на виду. А что такого? Обеденный перерыв, имеют люди право! В общем, журнал «Крокодил» да и только…
Так что тётенька из планового осталась без дяденьки-водителя, сама она вождению не обучалась и вряд ли уже обучится после такого стресса. Сварщику её, пусть даже как члену, бывшему, семьи очерёдницы не то что машина, а и тринадцатая премия уже не светила за «аморалку».
На месткоме два часа про всё это спорили. Дым коромыслом, курить разрешили прямо на месте, судили-рядили, страсти по залу летали, женщины визжали на весь корпус. А как же! Простому советскому человеку, может, один раз в жизни такая удача выпадает. Люди ведь копили, откладывали, Сочи и Гагры только по телевизору чёрно-белому видели, родители им помогали. И вот оно – счастье, бежевое или зелёное, как антоновка июльская («Москвич» зелёным был)!
Дальше по очереди шёл Микушкин из ИТээРов. «Шаха» прямо в его холёные ручки плыла, в чистые дряблые ладошки. Но вдруг забастовал литейный, мужики говорят: «Хрен им моржовый, технарям этим! Бумажки по кабинетам носють весь день. Литейный, что ж, без машины останется? У Потапова денег нет, так вон у Медведева некуда складывать, каждый месяц план на сто сверху закрывает, сволочь, по две премии на одну харю получает. Давай «Жигуль» нам в цех гони!»
Это было неожиданно для всех, кроме моего мечтателя. Он давно желал овладеть четырёхглазой красавицей, особенно в экспортном исполнении. Такие фифы иногда, заблудившись на извилистых дорогах страны, оказывались вместо братской Братиславы или Будапешта в наших замызганных краях.
Мечтателю долго не давалось чётко и точно создать эту волнующую картину – он за рулём автомобиля. В мечтах своих он лишь осмеливался воспроизвести блеск решётки и стрел молдингов, солнечные зайчики в фарах и в выпуклости лобового стекла, глянец крыльев и гладь капота, теплого чёрного ласкового сиденья и приятную округлость тонкого руля, ля-ля, ля-ля-ля-ля… Даже цвет «беж» волновал слух чем-то далёким, загадочным, заграничным.
Всё сошлось в тот день, когда Микушкин, передвигая белую пластмассовую пешку с банальной клетки «е2» на не менее банальную «е4» (после смены они каждый вечер играли одну-две партии, чтоб не толкаться в переполненном автобусе первого рейса с завода до города), сказал: «Уезжаем мы через месяц. Жить. Конь на «аш3». В Харьков. Мне работу там предложили и квартиру. Пешка «а3». Однокурсник мой до замдиректора дослужился. К себе вот позвал. Завтра заявление пода-а-м», – и потянул свою длинную костлявую руку к мечтателеву коню.
В голове дёрнуло, а на сердце мгновенно брызнуло кипятком, как в детстве, когда слышал за спиной хлопок двери, понимая, что ключ остался в квартире. Микушкин уезжает! Дальние очередники на квартиру, растянувшиеся до конца века, заволновались и подвинули мечтателя в спину к недостижимой цели, но и автомобилисты тоже не сплоховали. Бдили автомобилисты!
Между Микушкиным и мечтателем были, правда, инженер Сорокин и пенсионер городского значения, первый токарь завода, орденоносец и жуткий подхалим. Но Сорокин ждал «Волгу-2410» (сорокинский тесть держал пасеку в деревне и в один из ульев складывал в импортный целлофановый пакет с полуголой кинодивой десяти- и двадцатипятирублёвки), и в тресте, куда Сорокин исправно поставлял мёд, «Волгу» железно обещали. Пенсионера же на днях увезла с сердечным кризом «Скорая». А всем известно, что «Скорая» просто так пенсионеров не увозит.
«Пы-пы-пы-пырикратить ту-ту-т ах-х-х-хинею пы-пы-пылести! А-автомобиль н-не цеху в-вы-выделяют, а чи-чи-человеку», – прикрикнул на литейщиков председатель месткома Ивашкин. Заикался он здорово, хотя работу свою месткомовскую знал. В городке нашем стал живой достопримечательностью после того, как на него стеновая панель упала, с крана сорвалась, с невьедрической высоты.
Ивашкин тогда в РСУ работал профоргом. Пошёл взносы собирать, встал под краном и ну кричать, чтоб крановщик взносы немедленно уплатил. Плита взяла и сорвалась. Упала она на Ивашкина плашмя. Думали конец профоргу, но повезло ему крупно. Плита попала на него проёмом под окно и балконную дверь. Пыль осела, и все на площадке увидели – живой профорг, только глаза протер, кулаком в небо погрозил и крикнул на всю стройку: «С-с-сука! П-п-под с-с-уд пы-пы-пыйдешь!»
Крановщику тоже сильно подфартило – пьяный был, а так-то запросто мог инфаркт заработать. Сердце же не железное, надорвётся от такой картины: плита железобетонная на земле, а под ней профорг раздавленный…
Мечтатель замер, ибо, с одной стороны, машина может уйти в литейный. С другой – приближается она к нему, поскольку между литейным и ним – никого. Стоит только встать в притихшем зале, поправить небрежно верхнюю пуговку на рубашке, легонько кашлянуть и сказать с интонацией мироновского Остапа: «Товарищи месткомовские заседатели, я готов…» Правда, к чему он готов – полностью сформулировать мечтатель пока не мог. И даже не потому, что не давались ему ни монологи, ни диалоги, так как был он от природы молчалив и нескладен, и видел себя больше думающим, немногословным Штирлицем, чем разбитным радостным балаболом Бендером. Хотя сейчас нужно, чтобы у него внутри проснулся именно Остап.
На базу, куда приходили машины для предприятий всего района, он ездил на городском автобусе по первому маршруту почти каждый день, как неудачливый жених к красавицам-невестам на смотрины, да всё не к месту. Он выходил за остановку до базы, чтобы не встретить знакомых, и окольными путями пробирался через заросли бузины, перелезал через огромные трубы котельных, перепрыгивал ручьи и лужи помоев, сливавшихся из соседних бараков, и выходил к длинным лабиринтам серых сараев. За сараями, между железнодорожными путями и остановкой общественного транспорта, располагалась та самая база.
Однажды его чуть не побили. Какой-то пьянчужка мочился на выгоревший угол сарая (местные пацаны часто играли здесь со спичками, жгли костры, курили и плавили свинчатку). Одной рукой мужчина держался за торчавшую доску, а другой водил свою пожарную машину по стене, ботинкам и замусоленным штанам. Движения были нервными, дёрганными. Человек был пьян сильно. Обойти пи´сальщика не представлялось возможным – позади разлилась огромная лужа: конечно, не его произведение, а природного, естественного происхождения. Как шутила бабушка мечтателя, «боженька пописал».
Проход оставался настолько узким, что нужно было бы протискиваться, держась за добровольного пожарного, чтоб случайно не плюхнуться спиной в воду. Мечтатель остановился и непроизвольно кашлянул. Он всегда подкашливал в непростых жизненных ситуациях, выражая таким образом своё недоумение и растерянность. Мужчина у угла, услышав посторонний, не свой звук, повернул голову, не меняя положение рук. Лишь уменьшившаяся струйка направилась теперь в правый ботинок. Взгляд был смертельный – злой, тяжёлый и абсолютно слепой. Тело тронулось вслед за головой и чуть не рухнуло, но спасла стена сарая. Левая рука, не потрудившись убрать в ширинку то, что надо, зашарила по штанам в поисках кармана. Когда карман нашёлся, на свет появился перочинный ножик с зелёными пластмассовыми накладками и кривым штопором сбоку.
