– Да, я во всех классах веду! У меня головы не хватает на темы урока, а вы еще мне про имена! Не запомню я их!

– Ну, да, конечно… В школе больше тысячи учеников, половина почти проходит перед вами… Хорошо, я подумаю.

Директор школы тоже вел уроки. Полгода он вживался в школу, всматривался в лица, и многих уже узнавал в лицо, но по именам мог перепутать даже тех старшеклассников, кто ходил к нему на уроки. А, ведь, проблема! Хоть и маленькая…

На ближайшем педсовете маленькая проблема перестала быть ею. Учителя начальных классов поделились своим давнишним опытом: они просто в самом начале года рисовали на листке класс – вид сверху. Вот это – стол учителя. Это – доска. А вот так стоят столы. И затем вписывали имена и фамилии всех учеников в соответствии с тем, кто и как посажен.

– А разве вы их не пересаживаете?

– Пересадили – перерисовали. Что тут трудного? Бумажку нарисовать – трудно, что ли? Пять минут! Зато всех помним и видим!

И, правда. Трудностей особых не было. Тем более что количество столов в стандартных классах-кабинетах было практически одинаковым. Через неделю в каждом классном журнале в самом конце, к обложке, был подложен разлинованный листок с фамилиями и именами.

Одновременно была решена еще одна, уже не такая маленькая, проблема. Кто не знает, что написано на ученических столах, особенно на последних? А? «Раиса-крыса!». Это про историю. «ФАК ю!». Это на физике. А вот в этом кабинете просто плотно-плотно расписаны чуть не все столы.

В один день, в пятницу, была проведена генеральная уборка. Что можно – отмыли. Что уже не поддавалось мытью – перекрашено.

И в понедельник началось…

Сразу после первого урока учителя прошли по своим кабинетам, посмотрели на парты. Та-а-ак. А вот тут опять какой-то… Что значит – какой-то? Ну-ка, журнал этого класса? Ага. Вот здесь кто. Через минуту виновник стоял перед учителем.

– Ты что тут натворил, а? Мои мелкие, значит, тут отмывали все, а ты, обалдуй великовозрастный…

– А чо вы обзываетесь, а?

– Я обзываюсь? Ты смотри, что ты тут написал! Сейчас к директору, за родителями, и пусть они тогда отмывают за тобой!

– Чо сразу к директору-то? Я и сам…, – он достает из сумки стирательную резинку и старательно вычищает все надписи.

Еще несколько таких случаев было. Один раз все же пришлось приглашать родителей, и они пришли, тщательно отмыли стол после своего отпрыска, а он больше не занимался «настольными росписями» после этого. И – все. Как отрезало.

Проблема оказалась настолько мелкой, что, когда через полгода о ней упомянул директор, никто даже и не вспомнил, как это было еще совсем недавно, когда «настольными росписями» были покрыты почти все столы.

Директор с женой шел от школы, которую он только что лично закрыл на замок, положив ключ в карман, в сторону своего дома.

– Во! Это же наш директор школы! – громко раздалось справа, от кучки сидящих на ограждении газона парней. – Привет, директор!

Директор мягко снял пальцы жены со своей руки и подошел поближе:

– Ну, привет, привет…, – он узнал одного из тех, кто был вынужден покинуть школу по его требованию. – И что было так орать-то?

– Здорово, директор, – вскочил тот и протянул руку, оглядываясь на дружков: мол, как я лихо с ним, а?

Директор мгновение помедлил, глядя на пятерню, а потом крепко пожал, и в пожатии, пока сустав был напряжен, резко толкнул от себя. Парень, по-киношному задрав ноги, кувыркнулся через ограду спиной на ярко-зеленый газон.

Под общий хохот директор скучным голосом произнес:

– И сколько тебя еще учить, чтобы не совался первым к старшим с рукопожатиями?

– Ха-ха-ха, – залился и тот, наглый, все еще лежащий на траве. – Крутой у нас директор, правда, пацаны?

– А то! Правильно он тебя воспитывает!

Улыбнулся директор, сделал шаг назад, взял жену за руку, снова положил ее пальцы себе на сгиб локтя, и потянул ее слегка, двинулся в том же направлении, куда шли до этого.

– Ой… А я так испугалась…

– Чего? Это же всё наши… Это – мои.

– …Там! …Он к девочкам пристает! На втором этаже! – запыхавшийся восьмиклассник стоял в дверях кабинета директора школы.

– Ну, веди, – вздохнул директор, поднимаясь из-за стола.

В несколько прыжков они друг за другом по ближайшей лестнице преодолели два марша и выскочили в коридор второго этажа. Там – никого, потому что звонок уже прозвенел, и всех завели в классы.

– Наверное, на третьем!

Еще два лестничных марша – сколько раз за день директор обходил всю школу, поднимаясь и опускаясь по всем лестницам! – и коридор третьего этажа.

– Вон, вон тот!

– Чо ты, пацан? – пьяно улыбаясь, от двери, в которую, заглядывал, приоткрыв, оторвался здоровенный детина и попытался поймать мальчишку, тыкающего в него пальцем. – Чо, подмогу позвал, чо ли?

И захрипел, напоровшись горлом на выставленный локоть директора, опершегося о стену прямо перед его лицом.

– Чо сразу руки-то распускать? Крутой, да? Мент, чо ли?

– Я тебе не мент, бери выше! Я директор этой школы, и нет главнее никого, – распаляя себя, все громче и громче шептал ему на ухо директор, выволакивая за воротник на лестницу и вниз, вниз, на первый этаж.

– Да, какое вы право…

– Я тебе покажу права, я тебе сейчас права-то покажу, вот, дойдем только!

На втором этаже к процессии присоединилась завуч, вцепившись в рукав хулигана, как злобная маленькая собачка.

– Позвонили? – спросил директор.

– Да, сразу. Вы же сказали – сразу звонить, если что…

Совсем недавно, разбирая очередной случай, директор выяснил, что в школе раньше было «не принято» вызывать милицию или устраивать какие-то скандалы. «Шумиха» школе не нужна, как объяснили ему. Все само образуется, объяснили ему. Как-нибудь потихоньку…

Тогда он приказал завучам сначала звонить в милицию, а уж потом звать его или кого еще из редкого мужского педагогического состава. Учеников привлекать? Ни в коем случае! Вот это – как раз нельзя, сказал он. А в милицию – можно и нужно.

– Сидеть, – рявкнул он на пьяненького парня, кидая его на стулья у стены своего кабинета.

– Да я…

– Что? Что – ты? Драться со мной будешь? В моем кабинете? Со мной – драться? – и злыми глазами – в глаза. – Ну? Сидеть, я сказал.

Через пять минут подъехали из милиции, брезгливо подхватили, осмотрели:

– Это не наш. Небось, несовершеннолетний еще. Мы его в инспекцию по делам несовершеннолетних скинем, ага?

– Ну, вам виднее, парни. Как там ваши дела вообще?

– Да, нормально все! Звоните, если что, – и потащили болтающегося у них в руках, сразу увядшего хулигана к машине.

Школа была очень большой. Каждый второй хулиган в городе закончил в свое время именно ее. И каждый второй милиционер – тоже.

– Сколько у вас сегодня?

– У меня – четырнадцать. Руки мерзнут.

– Предложения?

– Может, распустим? Все-таки нельзя в такой холод учиться.

– Ага. Распустим…, – директор подышал на замерзшие пальцы, угрюмо нахохлившись в кресле в своей черной куртке. – А родители у всех – на работе. А дети – одни. И что мы получим из этого?

– Ну, может, это как-то подействует на исполком?

– Да, плевать мне на исполком по большому счету! Дети-то куда пойдут, спрашиваю? На улицу?

Он еще подумал и скомандовал, вставая:

– Уроки по полчаса. Перемены – пять минут. Письменные работы – минимально. Сообщите всем, идите в учительскую… Я сначала в начальную школу зайду, потом – в подвал, потом – по обстоятельствам.

Сунув руки в карманы, угрюмой черной тенью он проскользнул мимо врывающейся в двери толпы школьников в сторону начальных классов, давно уже отделенных от остальной школы. Учителя, в пальто и шапках, встречали у гардероба малышей и тут же вели их в классы, не давая раздеться: «Холодно сегодня, у нас холодно!»