Брови Ганнибала устремляются вверх. Это было последним, чего он ожидал, и ему хочется прямо сейчас взять мужчину за волосы и промыть рот с мылом, чтобы больше не слышать подобных слов. Но Уилла, кажется, его вид ничуть не заботит, он заводится сильнее, растекаясь пламенем по всем поверхностям. Он горит, и это, наверное, видно даже со спутника, как полыхает его тело, объятое гневом. Он тычет пальцем Ганнибалу в грудь, пытаясь заставить отступить, но мужчина стоит непоколебимо, словно тысячелетняя скала под напором природы.
— Я — не женщина, чтобы ты подбирал слова и вел себя так обходительно со мной. И не твоя вшивая собачонка, которую ты можешь показывать своим друзьям, когда вздумается, — Лектер пытается дотронуться до взбешенного мужчины, но тот дергает плечом, стряхивая несостоявшееся прикосновение. — Перестань вести себя так, словно я невменяемое чудовище на посмешище.
Дождь заливает за высокий поднятый ворот пальто Уилла, он чувствует, как плотная ткань промокла насквозь, как прилипает гладкая подкладка к голым запястьям, рукава рубашки давно задралась, и их манжеты перетягивают предплечья, нарушая кровоток в кистях. А может, они посинели от холода и ледяной воды, снова и снова омывающей пальцы и ладони. Внезапные слабость и отчаяние охватывают тело Уилла, он чувствует, как его колени подгибаются, а голова становится пустой. Он свистом загоняет разыгравшихся под ливнем собак домой и сжимает пальцы на дверной ручке.
— Проваливай, куда хочешь. К Беделии, к Валастро, куда угодно, Ганнибал.
Даже сквозь шум дождя слышен звон стекла, когда дверь захлопывается перед носом мужчины. Лектер стискивает зубы, сдерживая животный порыв вломиться в дом и впечатать зарвавшегося Грэма лицом в стену. Такси приезжает только через двадцать минут, зонт совершенно не спасает, в подъехавшую машину Ганнибал садится до жути раздраженным и заведенным до предела. Водитель, кажется, совершенно не настроен на разговор, еще раз уточняет адрес и лишь единожды спрашивает, не помешает ли пассажиру включенное радио. Лектер неопределенно кивает головой и оставляет попытки проанализировать случившееся. Им обоим нужно остыть, а потом уже приходить к выводам.
Уилл запирает дверь и прижимается к ней спиной, скидывая свои туфли с такой силой, что они приземляются где-то в районе разложенного дивана. Собаки испуганно скулят, жмутся по углам, а в глазах Уинстона мужчина видит, кажется, осуждение. Рубашка душит, он пытается расстегнуть ее, но дрожащие, окоченевшие пальцы не желают проталкивать пуговицы в маленькие петли, и, чтобы глотнуть спасительного воздуха, наполненного запахами собак, виски и собачьей еды, приходится стараться. С шеи словно слетает тугой ошейник, когда Грэм жадно дышит широко открытым ртом и теребит рукава мокрого пальто. Тяжелая ткань падает на грязный пол, утром придется потратить время, чтобы очистить его от мокрой земли и воды, но какое это сейчас имеет значение. Он пытается дойти до шкафа, чтобы оставить одежду в надлежащем виде, но ее путы такие крепкие, сдавливающие, что избавляться от мешающихся вещей приходится прямо по пути куда-то, куда он и сам не знает. Он слышит, как скулит Бастер, прячась за диваном, а может это его очередная галлюцинация. Может, на самом деле это звук, с которым швы костей черепа расходятся, а этот звон — удар теменных костей о пол. Его мозг вываливается мелкими, уродливыми слизнями на ладони, падает на голые ноги, они ползут по его лицу, шее, плечам, вылезают из глазниц и носа, чтобы забраться в его глотку. Он чувствует, как они забираются в его легкие, как копошатся там, мешая дышать. Уилл находит себя на полу не меньше чем через полчаса, в одних трусах, с невыносимой болью во всем черепе, таблетки рассыпаны рядом с ногами, а собаки испугано окружили его, не смея протянуть к нему свои морды. Он снова закрывает глаза и чешет кого-то из псов между ушей, возвращая себе иллюзорное благополучие. Когда Грэм опять осматривает комнату, в ней нет ни слизней, ни кусков его костей, ни крови. Он с трудом становится на колени, позволяет Уинстону облизать свое лицо, откровенно наплевав на то, что может занести инфекцию в раны от стекла, и с оглушающе громким вздохом, разрывающим его грудную клетку, направляется в душ. Стоит собрать таблетки, заглотить парочку, запивая горьким виски, и провалиться в черный кошмар своих снов. Уилл надеется, что Ганнибалу будет не лучше этой ночью.
Вода в душе настолько горячая, что, попадая на лицо, заставляет раны вспыхивать нестерпимой болью. От пара ничего не видно даже на расстоянии ладони, он клубится, словно ядовитый туман, отравляя все вокруг, а зеркало запотело. Мужчина вытирает отражающую поверхность, странно холодную под его жаркой ладонью, и смотрит на свое отражение. Синяки уже начали наливаться цветом, а места, где стекло вошло в кожу, вспухли и покраснели. Возможно, ему стоит приостановить преподавание, пока лицо не придет в норму. Наверное, некоторых его студентов хватит удар, когда они увидят своего преподавателя таким. Он заставил их написать рефераты, или это было эссе, на тему, которую даже не помнит, не сможет вспомнить даже под пытками и сывороткой правды, и можно попросить Джека собрать эти бесполезные листы, прошедшие пытку горячим картриджем принтера, ознакомиться с ними дома, чтобы перечеркнуть большую часть работ, ставя под сомнение знания некоторых студентов. Но все это будет потом, после того, как он попробует поспать хоть немного, делая щедрый подарок самому себе — несколько часов блаженного забытья. Собаки укладываются на полу вокруг дивана, негромко ворча, отвоевывая себе место потеплее и помягче, одеяло ничерта не греет, только душит своей тяжестью, но Уилл не скидывает его на пол, доверчиво теряясь в шерстяном плену, обещающем защиту от дурных снов. Проваливаясь в зыбкую темноту, он слышит храп Элли и сопение Макса, и эти звуки окончательно погружают его во тьму.
Девочка с пустыми дырами глазниц следит за ним отсутствующими глазами. Оценивает каждое движение грудной клетки, вздымающейся от шумного дыхания, и тянет свои окровавленные руки. За ней мужчина с густой бородой, крестовая отвертка с ярко-оранжевой ручкой почти достигает затылка девочки, чтобы вонзится точно в шов между затылочной и правой теменной костью. Уилл ничего не делает, только смотрит, позволяя тьме клубиться, как пару в ванной, вокруг ног, с каждой секундой опутывая все больше его тела. Фырканье слишком громкое и низкое, чтобы принадлежать его собакам, которых даже нет рядом с ним. Черная, с седыми проблесками морда виднеется сквозь стекло входной двери, хищные глаза следят, не упуская ни единого жеста, и Грэм взмахивает рукой, чтобы прогнать порядком надоевшее животное, с присутствием которого в своих снах давно смирился, но олень, не принимая такого отношения к себе, таранит стекло ветвистыми рогами. Его звон почему-то похож на удар капель по крыше машины, а опасный серебристый отсвет у порога притягивает взгляд. Уилл собирается покончить с этим прямо сейчас. На то, чтобы достать ружье и проверить, заряжено ли оно, уходит не больше минуты. Мужчина почти ласково оглаживает нагревшийся под пальцем курок. Олень ухмыляется, Грэм может поклясться, что видит это в его глазах, и отступает от порога, собираясь скрыться в лесу. Выслеживать добычу Уилл научился мастерски. Под его ногами не хрустят ветки, он ловко обходит ямы, вырытые собаками во дворе. Его жертва будто и не боится, не торопится спрятаться в густоте деревьев, и настигнуть ее — проще простого. Животное встряхивает головой, пытаясь поддеть мужчину рогами, но Грэм прижимает ствол между его глаз и спускает курок. Кровь влажно блестит на густой жесткой шерсти, и мужчина делает еще один выстрел. От ровно круглого входного отверстия расходится сетка трещин, и череп оленя раскалывается напополам. На мощной оленьей шее ухмыляющаяся голова Ганнибала, и Уилл стреляет еще раз. Лицо психиатра разлетается на куски, они с чавкающим звуком падают в грязь под ногами.
Уилл открывает глаза, и первое, что он чувствует, отвратительную влагу на щеке. Птичий надрывный крик заставляет барабанные перепонки дрожать, такое утро — одно из худших в череде его ужасных пробуждений. Белое пятно птичьих испражнений на лице определенно не делает его счастливым, как и осознание места своего нахождения. Он свернулся у выступающих из земли мощных корней дерева, перепачканный в грязи с ног до головы, эта грязь застряла в его волосах, засохла, разобрать и без того вечно спутанные кудри не представляется возможным. Он пытается разодрать их, но скорее выдернет пряди с корнем, несколько жестких волосков остаются на его пальцах. Уиллу стоит порадоваться, что живет он на самой отшибе, ближайшие соседи не менее чем в пятнадцати минутах езды по трассе, и никто из живых людей не увидит его в лесу, перепачканного мокрой землей, птичьим дерьмом, в трусах и футболке, продирающего глаза от поднимающегося солнца. Его колотит от холода, конец октября принес с собой ледяной ветер, и, скорее всего, ужасная простуда не заставит себя долго ждать. Ружье лежит рядом, и, насколько Грэм может в этом разбираться, выстрел ночью все же был сделан. Он находит след в коре одного из соседних деревьев, это не может не радовать — сложно объяснить врачам, что в порыве своего сомнамбулизма он прострелил себе какую-нибудь часть тела из охотничьего оружия. Если, конечно, будет чем объяснять, вполне возможно, что он снесет себе голову, блуждая в закоулках собственных кошмаров. Его стопы нещадно болят от впивающихся в них веток и камней, а кожа покрылась мурашками. Собаки скулят, запертые внутри дома, кидаются к нему, как только дверь распахивается, лижут его голени и опущенные руки, скулят, с легкостью улавливая настроение. Уилл справедливо решает, что может заняться собой позже, включает телевизор, чтобы отпугнуть звенящую, опутывающую его тишину, и занимается завтраком. Элли тычется мокрым носом в его колено, мужчина мягко оглаживает ее бок, наслаждаясь довольным сопением собаки. Он наполняет миски и делает себе кофе, когда его взгляд замирает на экране. Грэм знал, что вчерашняя драка попадет в прессу, но он надеялся только на газеты, а не на горячий репортаж в местных новостях. Ему хочется швырнуть телевизор в стену, но успокаивает себя тем, что у него просто нет времени, чтобы покупать новый. Звонок телефона раздается в тот же момент, когда экран гаснет, лишая его возможности наблюдать за самим собой. Уилл взял из комнаты вторую пару очков, но не может рассмотреть имя звонящего. Он просто соединяется, чтобы в следующее же мгновение поморщиться от головной боли и чужого слишком резкого голоса.
