Он потянулся за курткой, но Шерлок отбросил его руку.

– Она тебе не нужна, пойдем.

Снаружи было достаточно тепло, бледный солнечный свет просачивался сквозь шифер цветными облаками. На деревьях распускались почки. Во время прогулки Шерлок рассказывал о том, как проходил эксперимент с горчицей и ногтями и о странной настойчивости миссис Хадсон время от времени пропылесосить пол в их квартире; вариант светской беседы по Шерлоку. Он казался довольно веселым (для себя самого), так что подозрения и опасения Джона несколько ослабли.

Джон все еще ждал, когда Шерлок подведет под всей этой ситуацией черту, ждал, что проснется связанным и с ножом у горла, или еще хуже – увидит в глазах Шерлока боль и осуждение за предательство: это, как он считал, должно было происходить всякий раз, когда тот смотрел на него. Но Шерлок смотрел на него так же, как и всегда – невозмутимым взглядом собственника, или даже, возможно, с толикой нежности.

Когда они добрались до места назначения, Шерлок нес корзину для продуктов все то время, пока Джон наполнял ее. Молоко, хлеб, салат, нарезанная ломтиками индейка, горчица. Шерлок использовал все содержимое банки с горчицей для чего-то, что в конечном итоге оказалось в ванне, оставляя пятна на эмали и невыносимо воняя. Джон не стал жаловаться.

Вероятно, самым ужасным во всей этой ситуации было то, что он не смог бы даже упрекнуть Шерлока, что бы тот снова ни сделал. По крайней мере, это было худшим вариантом из всех, что он мог придумать, когда не убирал квартиру (снова), чтобы найти, где Шерлок спрятал его пистолет.

– Всегда есть кухонные ножи, – сказал Шерлок, обрывая на середине свою тираду о красителях в сухих завтраках.

– Ты сказал, что не допустишь этого.

– Ты не станешь так делать по другой причине. Пистолет предполагает быструю смерть. Но чтобы вскрыть вены, требуется решимость, а ты не уверен, хватит ли ее у тебя. Ты не хочешь умирать. Ты просто думаешь, что должен.

Джон посмотрел на свое отражение в отполированном полу.

– Можем ли мы – пожалуйста – вести этот разговор в каком-нибудь другом месте?

Шерлок несколько долгих мгновений пристально вглядывался в него, затем протянул ему корзину, и наклонился, чтобы зашептать на ухо.

– Ты все еще думаешь об этом? Ты это представлял себе, когда мастурбировал прошлой ночью? Я слышал тебя. Жалеешь, что не трахнул меня, когда у тебя был шанс, когда я не мог остановить тебя? Наверное, в конце я умолял бы взять меня, если бы ты приказал мне сделать это.

Джон уставился на него, а затем уткнулся взглядом обратно на пол, потому что так было проще. Он сглотнул. Первым делом ему нужно было закрыть рот – тот открылся без какой бы то ни было сознательной мысли или разрешения.

– Шерлок. Боже.

Шерлок не ответил. Джон смотрел, как его длинное отражение скользило прочь по плиткам пола, в то время как звук его шагов становился все тише. Когда он поднял глаза, то успел увидеть Шерлока в вихре его черного пальто как раз на выходе из магазина. Джон не мог последовать за ним. Он еще должен был оплатить покупки. По дороге домой он думал о Темзе, мостах и способах утонуть, но он знал, что Шерлок был прав. Он не стал бы этого делать.

+

Второй раз был на месте преступления, шесть недель спустя.

– Ваше профессиональное мнение, доктор?– сказал Шерлок.

Джон тщательно изучил тело. Он готов был биться об заклад, что удар по голове мужчины произошел до того, как была сломана его шея. Он так и сказал, и Шерлок присел рядом с ним, чтобы изучить синяки, похожие на следы от пальцев.

– Сначала он был задушен, – сказал Шерлок.

– Возможно, – согласился Джон. Он мог примерно представить, как все происходило: злоумышленник схватил мужчину за горло, тряхнул его, мужчина начал отбиваться, напавший ударил его чем-то, попавшимся под руку, а когда обнаружил, что тот не умер, сломал ему шею.

Шерлок наклонился к нему и прошептал:

– Когда ты накрыл ладонью мой рот, я едва мог дышать. Я никогда не чувствовал себя таким беспомощным.

А потом он отошел переговорить с Лестрейдом, оставив Джона безнадежно, беспомощно возбужденным. Он остался, как был, присев у тела, игнорируемый, как аксессуар, каким он всегда был на месте преступления. Ненужный.

На этот раз он не думал ни о своем пистолете, ни об утоплении.

+

Третий раз был всего лишь двумя неделями позже. Шерлок явился к нему в кабинет во время обеда и потребовал, чтобы Джон принял его. Из соседней «Зоры» им привозили блюда японской кухни, и Джон как раз принялся за еду.

– Ударился и поставил синяк, – сказал Шерлок, глядя на него поверх дымящейся миски мисо. – А те, которые остались от ремней, держались почти три недели.

Джон подавился воздухом, но прежде, чем он успел придумать хоть какой-нибудь ответ, Шерлок уже рассказывал что-то о деле, которое они только что закончили – в нем фигурировал таинственно опустевший банковский сейф, который в конце концов оказался вовсе не пустым.

Вскоре после того, как принесли темпуру, Шерлок прервал свой монолог, чтобы сказать:

– Кожа вокруг моих сосков тоже в синяках из-за зажимов.

– Я… Мне очень жаль, – осекся Джон.

– Это не так.

Это было правдой. И не было ей. Это перепутало все внутри, насквозь пронзило его чувством вины и привело к своего рода болезни, проявляющейся с периодичностью три раза в неделю с того самого дня, как все произошло. И все же, когда он прикасался к себе, это было буквально единственным, о чем он мог думать. Иногда ему казалось, что он абсолютно ни о чем не жалеет. Ему лишь было жаль, что он должен был жить с этим результатом.

– Ты был так осторожен, так боялся сделать мне больно, – сказал Шерлок. – Я полагал, что ты заботился о последствиях. Если бы это действительно было так, то, очевидно, ты думал, что в следующий раз я мог бы быть сговорчивее. Но, кажется, ты действительно ожидал, что я убью тебя, так что это не подходит. Я считал, что это было проявлением искренней заботы о моем благополучии, но если ты ожидал, что я буду расстроен достаточно, чтобы убить тебя, то было немного странно беспокоиться из-за нескольких синяков. В любом случае, это было бы намного более жестоко, тебе не кажется? Оставить мне воспоминания об удовольствии, минимальные физические признаки насилия и труп моего единственного друга. Особенно мерзка попытка психологической манипуляции, если, конечно, предположить, что я вообще способен испытывать чувство вины.

Джон мог только потрясенно смотреть на него. Это даже не приходило ему в голову, но Шерлок был абсолютно прав. Это был самый ужасный поступок, который только можно было совершить. Который он совершил, ну или почти совершил.

– О, не смотри на меня так, – сказал Шерлок, изящно взмахнув палочками для еды, в которых был зажат кусочек теста и жареные креветки. – В конечном счете я все понял. Ты просто не хотел использовать боль. Гораздо легче сломить чью-нибудь волю при помощи удовольствия. Мы концентрируемся, когда нам больно. Мы учились бороться с болью с момента нашего рождения. Но у нас слишком мало встроенной защиты от удовольствия. Особенно сексуального удовольствия.

Джон сделал глоток чая, потом еще один. Он был рад, что решил отказался от пива.

– Ты способен испытывать чувство вины, – сказал он.

– Я социопат.

– Я так не думаю.

Шерлок приподнял брови, как будто некто участвующий в этом разговоре, исключая его самого, наконец-то выдал что-то интересное.

– Кто же я тогда?

– Ты двинутый на всю голову, и умен так, что способен навредить самому себе, – сказал Джон.

– Это профессиональный диагноз?

– Да.

– Хм.

Шерлок откусил кусочек и принялся жевать, задержав палец на своей губе.

– Что тебе понравилось больше всего? – спросил он.

– Что?

Шерлок просто смотрел на него. Конечно. Он ненавидел повторяться.

– Я… Я не могу…

Шерлок наклонился ближе, зашептал тихо и отчаянно, так же, как и тогда. Он идеально копировал интонации.