На огромном пространстве Восточной Европы и Азии распространяется новый звериный стиль. Есть основания предполагать, что он связан с племенем сарматов. В сравнении с спокойным и величавым характером искусства скифов он отличается большим движением, патетикой, особенно в сценах борьбы животных (177). Это направление звериного стиля нашло себе отражение в древнейших памятниках Китая. Но особенно глубокое влияние оно оказало на развитие тех варварских германских, кельтских и славянских племен, которые в начале нашей эры заполняют собою Европу.
Вторжение варваров в Европу было последним ударом, нанесенным клонившейся к закату античности. Современники должны были воспринимать его как крушение культуры. Историческая перспектива позволяет уяснить себе положительное значение происходившего.
Народы древности успешно развили, свою культуру, вознесли на большую высоту представление о человеке, о его нравственной красоте и умственных способностях. Но в период распада рабовладения, когда разительным стал контраст между стремлениями и действительностью, самый идеал человека все больше становился бесплодной мечтой, терял свое жизненное значение.
Варварские народы, пришедшие в Европу, были сильны не только своим оружием, но и своей душевной силой, здоровым чувством личности. Им было чуждо римское право, которое должно было охранять свободу и собственность личности; законом их жизни было насилие, право сильного, но это право добывалось личной доблестью, мужеством и отвагой.
Варварским народам была неведома задача создания образа богоподобного, прекрасного человека; они уничтожали статуи древних богов, находя их в римских городах. Зато все их искусство было направлено на украшение живого человека.
В декоративном искусстве варвары обнаруживают большую изобретательность и, перенимая восточную технику, нередко проявляют значительное мастерство. Гробницы варварских вождей наполнены множеством украшений; здесь встречаются и короны с сочными, как кровь, гранатами, которые, блистая во время движения, окружали голову как бы сиянием, и множество золотых и бронзовых пряжек с эмалью, в которых тяжесть золота, его блеск и величина тесно посаженных драгоценных камней должны были свидетельствовать о знатности, богатстве и силе владельцев. На всех этих предметах лежит отпечаток привязанности к роскоши, отпечаток грубого, неразвитого вкуса.
Это варварское искусство не было оторвано от всякой традиции. Германские племена испытали воздействие скифского искусства и Ирана. Но им незнакома была простота скифских украшений, их ясность и целесообразность форм. Уже прошли времена, когда варвары, как древние кочевники первого тысячелетия до н. э., могли свободно передвигаться по огромным территориям Азии и Восточной Европы, всюду находя пастбища и привольные места. Движение гонимых друг другом народов, так называемое великое переселение народов, свело варваров с цивилизованными народами и вместе с тем положило конец их привольному существованию.
На всех произведениях германских варваров лежит отпечаток необыкновенно напряженной, беспокойной фантастики. Мир представляется им населенным множеством тайных враждующих сил, охваченным неугомонной борьбой, вечными столкновениями.
Фибула. Из Зеландии. Нач. 6 в.
Животные все еще привлекают главное внимание художников-варваров. Но звери все более и более наделяются признаками фантастических, страшных оборотней, волнующих, неуловимых, непознаваемых и неугомонных существ. В некоторых пряжках самая форма предмета сохраняет ясный характер и расчленена на части. Воздействием древнего искусства следует объяснять противопоставление узора полю и обрамлению; в формах узоров нередко проскальзывают древние мотивы. Однако в античности растительные или звериные мотивы, претворяясь в орнамент, обычно сохраняли начало ритма и гармонии. Своеобразие германского орнамента в том, что из узоров беспокойно возникают изобразительные мотивы, среди завитков и плетений мы как бы видим то голову человека, то различных животных, исполненных напряженного движения и усилия. Глядя на эти изделия, чувствуешь, что ни фигуры не могут подчиниться узору, ни узор с его своевольным ритмом не подчиняет себе изображения. Глаз не в состоянии расшифровать все знаки, не в силах понять всех завитков, но по инерции не может удержаться от того, чтобы не видеть в беспокойных зигзагах и сплетениях странные фантастические существа.
Можно без преувеличения утверждать, что люди еще никогда не пытались сказать в малом так много, никогда еще линия не была исполнена такого напряженного чувства. Вместо постепенного нарастания объема, как в античном рельефе, все представленные узоры одинаково выпуклы, и это погружает резьбу в атмосферу ровного, но беспокойного блеска и мерцания. Орнамент достигает теперь большой композиционной сложности. Один и тот же мотив повторяется несколько раз, но располагается в различных направлениях, причем повторяющиеся мотивы настолько пронизывают друг друга, что глаз едва в силах распутать их сплетение. Выражение бесконечности в орнаменте достигает здесь особенной силы.
Начиная с первых веков нашей эры, этот орнамент встречается в самых различных предметах, в металлических застежках и в пластинках. Видимо, он возник в дереве, техника резьбы наложила на него отпечаток. В Скандинавии сохранились корабли, носы которых, словно в оправдание самого названия, обработаны в виде огромных клювов фантастических птиц и покрыты многосложной плетенкой. Впоследствии эти мотивы нашли себе применение и в древнейшем христианском искусстве Западной Европы и в первую очередь в Ирландии. Ими украшались каменные кресты, которые воздвигали здесь христианские проповедники. В ирландских рукописях и, в частности, в Дерхэмском евангелии середины VIII века заглавные буквы сплетены из такого тонко выполненного орнамента. Навыки языческой поры переносились и в христианское искусство. Недаром храмы строились на месте древних капищ, в священных местах, которые привыкло почитать местное население. Среди символов евангелистов евангелия Дюрроу вместо льва, символа Марка, представлен дикий волк с широко раскрытой пастью.
Древнегерманский эпос, восходящий ко времени сложения орнамента, позволяет понять жизненный смысл этого искусства. Дошедшие до нас эпические произведения, вроде Эдды, ирландских саг или немецкой песни о Хилтибранте, возникли из песен времен переселения народов. В сравнении с грубой, наивной, первозданной силой их образов римский эпос кажется изысканной стилизацией. В германском эпосе предельно обнажены основные законы жизненной борьбы, воспеваются валы щитов, неутомимые мечи, стук стали, буйные битвы и поле сражения, добыча воронов и орлов. Все образы сплетаются как украшения застежек и бляшек.
Грубой и величественной мощью веет от германских богов. Когда злой бог Локи начинает свои дерзкие речи против обитателей Валгаллы, здесь происходит перебранка, как в лагере не поделивших добычу варваров. Но в эпосе прославляется не только одна грубая физическая сила, в героях воспевается усилие воли. «Когда доходит до боя между мужами, — говорит герой одной ирландской саги, — тут лучше служит человеку храброе сердце, чем острый меч». Люди полны безрассудной, дерзкой отваги, какой не знали даже герои древнего мифа: Гильгамеш, Ахилл или Эней. Они отдаются порывам страсти всем своим существом и оплакивают злодейски убитого Бальдура, как ахейцы не плакали о Патрокле. В мире варварского эпоса все исполнено беспокойного движения, все изменчиво, непостоянно. Люди и боги, как оборотни, превращаются в зверей, но и в зверином облике продолжают пылать человеческими страстями.
Лошадь и жеребенок. Рисунок Утрехтской псалтыри. 8 в.
Прошло немного времени после вторжения варваров и падения Римской империи. Между тем в Европе в конце V века возникает Франкское государство, объединившее отдельных варварских князей в единое целое; они заключают союз с древней галльской церковью, с местными христианскими общинами; это должно было в будущем дать новое направление культуре.
