Марию Васильевну Стройкину он разыскал в благоустроенной, со всеми коммунальными удобствами квартире на улице Победы, недалеко от сквера имени М. И. Калинина. Было ей за шестьдесят, но выглядела гораздо моложе. Шустрая, глаза бойкие, остра на язык. За словом в карман не лезла, на все вопросы умела дать быстрый ответ, ибо смотрела не только телепередачи, а и газеты исправно читала, радио слушала, ходила на лекции. Когда Уланова напомнила, что «Каскад» ей преподнесен на ворованные у государства деньги, возмущению Стройкиной, казалось, не будет предела.

— Богохульница! Вредительница! Обкрадывать нашу Советскую власть! Как у нее очи не повытекли! Как не отсохли руки! Сей же момент закажу в церкви все молитвы, какие знаю, чтобы всевышний покарал мерзавку! Потому как сказано в святом писании: не укради…

Гладко обкатанными фразами, не делая между ними остановок, говорила в том же духе при втором допросе, и при третьем. Рьяно «защищая» «родное народное добро», не забывала через каждую минуту упомянуть имя господа.

Отметая горы словесной шелухи и скрупулезно выискивая крупицы истины, Уланова постепенно установила, что в деле № 6305 Стройкина вовсе не простая пешка. Она являлась духовным наставником и покровителем Азязовой. Потому последняя и не поскупилась на щедрое вознаграждение — телевизор, тем более что самой он не стоил ни рубля.

Зная, что Стройкина усердно молит бога ниспослать прощение за все прегрешения, а также пользуясь полнейшей безнаказанностью — никто не схватил ее за преступную руку, не остановил, — Азязова по-прежнему исправно перекачивала деньги из государственного кармана в свой, разнообразя и совершенствуя систему подлогов. Если на первых порах в платежные ведомости она включала фамилии лишь вымышленных лиц, потом тех, кто действительно работал в институте, однако по разным причинам — ушел на пенсию, сменил место жительства, умер — давно порвал с ним связь, то со временем стала начислять заработную плату людям, которые уже получили ее по другим документам, и людям, чья заработная плата была переведена на их книжку в сберегательную кассу. Кроме того, отдельным работникам института Азязова выплачивала пособия по листкам нетрудоспособности, хотя этих листков и не было; незаконно перечисляла деньги в различные торговые организации за товары, взятые в кредит.

Вот один из множества подобных примеров. В мае 1976 года заведующий складом Поликарпов в магазине Хозмебельторга приобрел на 320 рублей мебели в кредит со сроком его погашения в течение года. Но не прошло и трех месяцев, а вся сумма уже была перечислена Азязовой в магазин из средств… института. Почему? Не за спасибо ли? Ни в коем случае! Похищенные деньги она разделила с Поликарповым, заранее вступив с ним в преступный сговор. Точно так же поступила несколько позднее и с ассистентом кафедры акушерства Ракчеевой, когда та в универмаге «Самара» оформила покупку в кредит цветного телевизора «Электрон» стоимостью 625 рублей. Само собою разумеется, не оставалась она внакладе, начисляя тому или иному человеку двойную зарплату в месяц, выдавая пособия по несуществующим листкам нетрудоспособности…

Словом, в мошну хищницы деньги текли безостановочным потоком с декабря 1972 по январь 1977 года. За это время она похитила 112 069 рублей 45 копеек. Из них 88 288 рублей 98 копеек одна, остальные — совместно с вовлеченными ею же в воровство лицами. И никто при этом не замечал, чтобы ее мучили угрызения совести, чтобы она испытывала страх. Совеститься бога? Но ее прегрешения усердно замаливает Стройкина. Бояться правосудия? Но она все так тонко рассчитала, предусмотрела. Вот хотя бы вымышленные люди, за которых получала зарплату. Включала она их в платежные ведомости с легкой душой потому, что в институте не одна тысяча человек и его кафедры разбросаны по всему городу. Сколько составляется таких ведомостей? Множество. Попробуй-ка выискать в них «липу». Тем более если особого рвения к этому не проявляют ни главные бухгалтеры Ковальков и Данилина, ни утверждающий денежные документы проректор института по хозяйственной части Богатов, ни ревизоры…

Или начисление денег тем, кто давным-давно уехал из Куйбышева, кого уже нет вообще… Кому придет на ум брать их под подозрение? Но коль и придет, много ли услышишь от мертвого? А выплата соучастникам хищений двойной зарплаты, а незаконное перечисление довольно внушительных сумм на сберегательные книжки, а погашение кредитов из средств института? Не круглые же они идиоты, чтобы пойти в соответствующие органы с доносом: Азязова, мол, воровка и мошенница, арестуйте ее. Не пойдут, ибо у самих рыльце в пуху. Что касается подложных подписей, так недаром же сутками тренировала руку. Никакая почерковедческая экспертиза не уличит.

Вот так: ни колебаний, ни сомнений, ни опасений. Не странно ли, не легкомысленно? Но такова уж логика афериста, причем афериста любого пошиба: он потому и идет на разного рода преступления, что себя считает всегда умнее других, хитрее, дальновиднее. И непременно просчитывается. Разница лишь в том, что один за решетку попадает раньше, другой — позднее.

Азязовой с того момента, когда она впервые запустила руку в чужой карман, удалось продержаться на воле более четырех лет. Кроме изложенных выше причин, этому во многом способствовало и то, что она оказалась неплохим психологом, безошибочно угадывала, кого и как можно затянуть в свои сети.

Однажды у дочери лаборанта кафедры оперативной хирургии Комаровой в трамвае украли кошелек с деньгами.

— Ах, несчастье-то какое, — сокрушалась Азязова. — Ну ничего, Анна Ивановна, не оставлю я вас в беде.

Она тут же незаконным путем начислила Комаровой заработную плату, придвинула ведомость:

— Распишись, Анна Ивановна.

Комарова расписалась и, не имея мужества выйти из-под влияния хищницы, стала с тех пор ее соучастницей.

Точно так же, оказав «материнскую помощь», вовлекла Азязова в свою преступную шайку и старшего бухгалтера материальной группы Морудову, дочь которой выходила замуж.

— Расходы-то, Нина Петровна, с этой свадьбой, расходы… Я вот тут начислила, распишись.

Говорят, земля слухом полнится. Не могли остаться в безвестности и «благодеяния» Азязовой. По институту пошли разговоры: такая добрая, отзывчивая, уважительная. Восхищались и ее трудолюбием: такая работящая, неугомонная, отдыха не знает. Тут имелось в виду то, что несколько лет подряд Азязова отказывалась от очередного отпуска, в бухгалтерию приходила первой, уходила последней. Все это ради создания видимости исключительной занятости. Лишь ее соучастницы догадывались, что остается она после работы для того, чтобы изыскать новые варианты хищения денег.

Короче, это уже потом, когда Азязову привлекли к ответственности, на нее была дана резко отрицательная характеристика: груба, высокомерна, ленива. А прежде неизменно подчеркивалось ее ревностное отношение к работе, ее «большой и заслуженный авторитет у сотрудников института». Что ж, на протяжении многих лет слыша такое, Азязова и сама, возможно, поверила в этот самый свой «авторитет», в свою «непогрешимость». Вероятно, отчасти этим и были продиктованы ее раз и навсегда затверженные на допросах показания: отрицать все и вся.

— Не виновата я. Ни на грамм не виновата!

В результате расследование дела подвигалось вперед гораздо медленнее, чем того хотелось бы руководству следственного отдела. И все-таки оно продвигалось! Да, начисляя деньги, скажем, умершим, Азязова правильно рассуждала, что те-де не заговорят. Однако на свою беду забыла о том, что жили-то они среди живых. Просчиталась Азязова и в отношении лиц, разъехавшихся с берегов Волги по разным уголкам страны. При современных средствах связи и околозвуковых скоростях передвижения тысячекилометровые расстояния покрываются в считанные часы. Один за другим дали свидетельские показания, помимо, разумеется, куйбышевцев, Пименова-Шевцова О. К. из Сызрани, Девятов И. А. из Ульяновска, Орлов В. Н. из Набережных Челнов, Рыжкова В. Н. из Балашова, Харькова З. П. из Липецка, Мелибаев А. М. из Ленинабада… Да, говорили они, действительно, в мединституте мы работали, но деньги, которые нам начислялись после нашего отъезда, мы не получали и расписывался за нас кто-то другой.