– Но решает-то все еще он, так? – Винафрид больше не оборачивается.

– Ты больше мне нравилась, когда я нравился тебе, – а вот это уже не похоже на злобную болтовню, это тихое и спокойное бормотание себе под нос, пусть и такое, чтоб Винафрид услышала. И Джону от этого становится не по себе. Ему вдруг хочется, чтобы Винафрид ничего не ответила на это. Но она отвечает.

– Если ты всерьез так думал… кто еще себе мозги отморозил?

И на секунду Джону кажется, что Рамси сейчас просто тихо что-то скомандует Иве, и она бросится через ступени, вбиваясь когтями в спину Винафрид и валя ее на пол. Но Рамси вдруг будто остывает и хмыкает:

– Ну, может, и я. Это правда все холод. Промораживает мозги. Мешает думать.

И у Винафрид слегка вздрагивают острые лопатки под свободной мужской рубашкой, но она так и не оборачивается и больше ничего не говорит. А Джон вдруг думает, что, может быть, контролирующий себя Рамси иногда пугает его даже больше, чем тот, что достает нож.

Хотя Рамси и не знает, что именно думает о нем Джон, он знает, что со стороны это наверняка выглядит не так, как изнутри. Он выглядит не так. Неважно, как, неважно, какую причину Джон выдумал его ярости и недовольству, но это наверняка совсем не та причина. Впрочем, для Рамси это все равно не имеет никакого значения – ни что о нем думают другие люди, ни что о нем думает Джон Сноу. И хотя, возможно, если бы он объяснил причины – настоящие причины – Джону, тот даже смог бы их понять, это тоже совершенно неважно. Потому что Винафрид совершенно не права касательно того, кто здесь принимает решения. Не объект.

Номер, в который их приводит Винафрид, довольно просторный, хоть и не слишком, но Рамси интуитивно понимает, что в Белой Гавани это номер первого класса, не меньше. Оформленный – конечно – в голубых тонах, когда-то он был освещен круглой белой лампой под потолком и открывал вид на залив, но теперь окна намертво запечатаны, а из освещения остались только газовые лампы на круглом столе и стенах.

Винафрид зажигает их, пока Морс отходит к столу, автоматчица тяжело садится на одну из двух постелей, сминая нежно-голубое покрывало, а автоматчик занимает позицию у двери. Все, кажется, чувствуют себя довольно расслабленно, но как только Рамси собирается так же занять место на кровати и заодно снова усадить как прилипшего Рикона себе на колени – несмотря на худобу, тот весит многовато, чтобы держать его на руках, – автоматчица поднимается и занимает место у него за спиной. Рамси это не нравится, но пока он решает подождать.

Винафрид жестом предлагает Джону занять одно из ротанговых кресел, стоящих у стола, и подходит к сейфу между неработающим телевизором и дверью в ванную. Перебирает бумаги в нем и скоро возвращается к Джону с жесткой черной папкой.

– Так, здесь, собственно, трудовой договор, это самое простое. Дальше соглашение о неразглашении, типовое, это значит… – довольно нудно бубнит Винафрид, и Рамси, следя за руками Джона, постепенно погружается в свои мысли.

Во-первых, его предельно бесит растрата драгоценного ресурса. Потому что он может что угодно думать себе о Джоне Сноу, но тот не должен работать на “Дредфорт”. Как человек с ловкими и живыми пальцами не должен разгребать дерьмо за свиньями, человек с тонким анализирующим мозгом не должен раздвигать ноги за деньги, человек с мощными плечами и крепкой спиной не должен раскладывать документы по ящикам, Джон Сноу не должен работать на “Дредфорт”. Бесполезный расход ресурса. Рамси знает, что Джон нужен будет не армии с ее спецпрепаратами, а лабораториям, что бы ни говорил Виман. А лаборатории, по мнению Рамси, и без того располагают достаточно прогрессивными лекарственными средствами. Так что вся работа Джона Сноу однажды сведется к консультациям по употреблению объектами каких-либо веществ и составлению программ – плохо отпечатанных листков с десятками подпунктов, поверх которых Рамси всегда рисовал толстые члены и сиськи на собраниях, проводимых его отцом. Лабораториям нужны умелые руки и практичные мозги куда больше, чем препараты. Лабораториям нужны Рамси Болтоны, а не Джоны Сноу. Джоны Сноу, худые руки которых созданы для тонких работ с пипетками и сосудами, для подкручивания винтов микроскопов и дисков горелок. Да что руки, их мозг, свежий, живой и вдохновленный, как создан для многочасового перебора вариантов и нахождения того единственного, благодаря которому Сигорн и десятки других людей сейчас преодолевают километры по колено, а то и по пояс в снегу, доставляя вакцину в очередной город. Не для составления месячных графиков и не для штампа “отказано”, шлепнутого поверх любой внеплановой заявки на грант.

И хотя Рамси нравится само понятие свободы выбора, нравится с интересом смотреть, что раз за разом выбирает Джон, сейчас он четко понимает разницу между ними двумя. Для него свобода выбора – это приятная глазу игра и что-то вроде ребяческого интереса, того, который испытываешь, когда механическая игрушка катается по полу в разные стороны, якобы произвольно меняя направление движения. Но когда Рамси это надоедает, он берет в руки пульт. Когда ему надоедает, он выключает игрушку и кладет в коробку. Он не ломает ее, только если потом хочет поиграть еще. Так происходит в его мире. В мире Джона не существует пульта или коробки. Он может выпустить игрушку, и если она упрется в стену, вхолостую прокручивая колеса и тратя бесценный запас энергии батареек, так тому и быть. Это ее выбор. Потому что в мире Джона не существует игрушек. В мире Рамси не существует ничего, кроме них.

И сейчас, если Джон не образумится, Рамси определенно придется перещелкнуть пару тумблеров на пульте. Потому что, и это во-вторых, ему очень не нравится, когда кто-то распоряжается его вещами. Когда Жирная Минога Мандерли считает, что может взять его игрушку – и положить в коробку до того, как он наиграется достаточно.

– А вот здесь… – Рамси реагирует на первую реплику Джона за все время, раньше он слышал только тишину, чужое дыхание и негромкие комментарии Винафрид. – Я правильно понимаю, что этот договор подразумевает, что права на все созданное мной во время работы на “Дредфорт” переходят… я полагаю, Виману Мандерли, в случае, если его начинание возглавить проект завершится успешно?

– Не совсем верно, – Винафрид мельком заглядывает в текст. – Права на использование твоих изобретений перейдут, да, дедушке в том числе, а права в полном объеме будут принадлежать “Дредфорту”. И, кстати, не только на созданное тобой в рамках проекта, но и вообще на все созданное тобой, в данном случае, в фармацевтической области. Там ниже есть пункт об этом.

– Это возможно? – Джон поднимает бровь.

– Конечно. У тебя ведь есть патент на твою вакцину, например?

– Нет, разумеется, когда бы я успел его оформить, – Джон пожимает плечами.

– Тогда даже проще. Оформим его после Зимы уже от лица “Дредфорта”. Так бы, конечно, пришлось составлять договор отчуждения, и мы бы выкупили патент у тебя или у института Дара, но на деле это не так просто, да и я не патентный поверенный… так что пока просто забудь об этом.

– Об этом – и обо всем, что тебе когда-то принадлежало, – вставляет Рамси. – “Дредфорт” забирает у тебя все, Джон. Так что, если ты когда-то мечтал о том, что твое имя будет упомянуто где-то рядом с твоей вакциной и вообще хоть где-то за пределами проекта, забудь, как говорит наша новая подружка. Если ты когда-то хотел заниматься чем-то собственным и реализовать хоть одну свою идею, не согласованную полюбовно с Виманом Мандерли – забудь. Это там тоже есть.

– Да, я вижу, – хмурится Джон. – Запрет на сторонние исследования. Сформулировано расплывчато, но что-то мне подсказывает, суть верна.

– В “Дредфорте” не любят людей, которые тратят время на сторонние пустышки, – пожимает плечами Винафрид. – Будь полезен для общества или помолись богам, чтобы не успеть ничего подписать.

– Да ты издеваешься надо мной, – снова начинает вскипать Рамси. – Суть ведь в том, что Джон Сноу будет полезен для общества только тогда, когда будет заниматься гребаными “вакцинами Сноу”. Свободными вакцинами. Свободными исследованиями.