Джон непонимающе поднимает бровь. Он никак не может понять, почему Рамси упорно повторяет свое предположение о его суициде, и почему у всех при этом такие серьезные лица. Почему никто не скажет, что это бред. Не “я не думаю, что он из таких людей”, а “это же натуральный бред”.

– Ну, если ты говоришь, что я просто не выдержу этих небывалых ужасов “Дредфорта” через… сколько там, три года, – немного саркастически начинает Джон, – думаю, за них я все равно успею принести достаточно пользы проекту – столько пользы, сколько смогу. И если уж выбор будет стоять между тем, чтобы покончить с собой и просто уйти, я смогу как-нибудь выбрать второе. Так ведь, Виман? – он обращает свой взгляд к Виману, но тот, как Джон и хотел секунду назад, больше не выглядит серьезным и задумчивым. Наоборот, его пухлые губы неприятно вздрагивают в улыбке. Морс же посмеивается, не скрываясь, Хозер глядит на Джона с какой-то насмешливой жалостью, а Винафрид – с жалостью искренней, но холодной, как ее глаза. Джон чувствует себя глупо – и раздраженно.

– Из “Дредфорта” не уходят, сахарный, – наконец снисходительно поясняет Хозер. – И если ты думаешь, что никому из нас никогда не хотелось уйти, Виману, возможно, стоит пересмотреть свои похвалы твоему интеллекту. Потому что даже то, что мы любим свою работу, нихрена не значит, что мы никогда, вот ни единого разочка об этом не думали. А ты ее не полюбишь, лично я верю этому жирному сученышу. Не полюбишь и сдохнешь.

– Как думаешь, почему я сейчас жив, Джон? – голос Рамси хлестко бьет по спине. – Почему мы вообще все сидим здесь и разговариваем, как старые добрые друзья? Потому что сейчас гребаная Зима. Но как только она закончится, нам лучше будет поскорее вернуться на свои рабочие места. И хотя я еще думаю об этом, например, из-за того, что лабораторий больше нет, и это гипотетически могло бы снять с меня некоторую ответственность… скорее всего, мы все вернемся. Вот что такое работа в “Дредфорте”, Джон Сноу.

Джон молчит и в наступившей тишине слышит только тяжелое дыхание Ивы и неровное – Рикона. А потом Хозер Амбер берет со стола сигаретную пачку, с шуршанием открывает ее и закуривает.

– И это ты еще все соглашения и договоры не видел. Из них бы книжку составить – жопу подтирать, – он фыркает, и дым выходит из его сухого рта. – Ну что, стоят еще того благородные игры с твоим отсталым братцем?

– Кстати, о договорах, – сухо в этот раз встревает Виман. – С ними хоть сейчас можешь ознакомиться, если хочешь. Винафрид, моя умница, привезла с собой все документы, которые могут понадобиться. Среди них наверняка найдется то, что нужно, – он переводит взгляд на внучку, и та на секунду прикрывает глаза.

– Да, все должно быть здесь, – она отвечает так же сухо. – При желании можно даже подписать сразу.

– Умница, – повторяет Виман, протягивает свою жирную руку и дожидается, пока Винафрид приблизится, прижавшись щекой к его оплывшей ладони. После притягивает ее к себе и целует в лоб. – Ну, Джон Сноу, тогда я перепоручаю тебя Винафрид, или все-таки откажешься, и Морс сопроводит тебя к воротам?

– Думаю, я могу позволить себе ознакомиться с вашим договором и пока что воздержаться от суицида, – ядовито отвечает Джон, – так что я бы предпочел Винафрид.

– Нет, – Рамси встает так резко, что Рикон соскальзывает с его коленей, глухо стукнув подошвами мягких сапог об пол и хныкнув. – Нет. Ты определенно сошел с ума, Джон Сноу, а это значит, что мы никуда, нахрен, не пойдем, ни сейчас, никогда.

– А что ты предлагаешь? – Джон едва оборачивается. – Просто взять и уйти? О’кей, если ты хочешь – уходи. А я вроде не твой объект и как-нибудь сам разберусь, что мне делать, – он говорит это, но, по правде, не слишком уверен, повторил бы он то же самое, если бы знал, что Рамси может на самом деле уйти после таких слов.

– А парень быстро начинает въезжать, – мерзко хихикает Хозер. – Я еще успеваю переменить ставку?

– Если ты меня не расслышал в прошлый раз, – о, будь Рамси ураганом, Джон бы, наверное, еще не начинал беспокоиться за крыши домов, но вот под деревьями прогуливаться уже никому бы не советовал, – я могу ведь и повторить, хотя и не припомню, чтобы ты жаловался на слух: я, вашу ебаную мать, предлагаю забыть о той херне, которую мы все здесь услышали, и обсудить любые другие варианты.

– Но других вариантов нет, Рамси, – снисходительно встревает Виман. – Одно предложение, как я и сказал. И либо вы соглашаетесь, либо уходите.

– Это гребаный шантаж, – парирует Рамси. – Они шантажируют тебя, Джон, потому что ты, мать твою, даже не пытаешься выставить им свои условия. Но я знаю Вимана. Где один вариант, там и другой, лишь бы его жопа была нагрета, и еще обломилось чего побольше. И мы еще можем сесть и поговорить об этом. Джон Сноу, которого я знаю, сейчас уперся бы и заставил их говорить об этом.

– Боюсь, ты плохо знаешь этого Джона Сноу, Рамси, – немного грустная улыбка трогает губы Джона. – Это не первая ситуация, когда меня шантажируют. И, боюсь, я разбираюсь с этими ситуациями не так… достойно, как ты себе представляешь, – на самом деле он хотел бы согласиться с Рамси, но ему нужно время. Время подробно ознакомиться с тем, что ему предлагают, и решить, как именно сторговаться. Не стоит пытаться выдвигать свои условия – особенно если тебе нечего предложить, – когда тебя, того и гляди, вышвырнут с переговоров, для этого еще останется время, когда будут прочитаны все бумаги, и, может быть, в дело даже пойдет немного горячительного, так думает Джон. Но так, очевидно, не думает Рамси.

– Джон Сноу, которого я представляю, подумал бы о том, сколько может принести пользы человечеству за всю свою ебаную жизнь, – его глаза горят, а у Рикона, жмущегося к его рукаву, дрожат губы, но он не отходит ни на шаг. – И о том, в какую необычайно глубокую жопу пойдет эта польза, если его жизнь ограничится тремя годами в “Дредфорте”.

– Но давай я все-таки сам разберусь с тем, где и какую пользу приносить, – все так же спокойно отвечает Джон. Рамси же смотрит на него с внимательным прищуром, его ноздри раздуваются от ярости, и все лицо раскраснелось, но он еще выдерживает последние минуты сдержанного тона:

– Знаешь, я понятия не имею, что ты там себе сейчас воображаешь в своем сахарном мирке Джона Сноу, но ты не сможешь уйти или сбежать из “Дредфорта”, воспользовавшись лазейкой в договоре. Нет, Виман выдоит тебя насухо – и выжмет еще немного, как гребаный яблочный пресс, и будет выжимать, пока ты не сдохнешь. А потом – или когда ему надоест – сожрет тебя. С соусом карри и ледяным пивком из холодильника.

– Да, хорошо, я оценил эту живописную метафору, но…

– Нет. Нет, Джон Сноу. Я имею в виду, буквально. Он буквально сожрет тебя. То есть… они это делают здесь, в этом сладеньком доме Мандерли в Белой Гавани. Едят таких, как ты, если такие, как ты, им не нравятся. А ты им не нравишься. И хотя, я уверен, Виман предпочел бы меня в виде горячего – твои херово обтянутые мясом кости мало у кого вызовут аппетит, – но он и закуской не побрезгует, будь уверен, – Рамси говорит это так, будто приводит какой-то реальный аргумент, но Джон понимает, что, кажется, где-то потерял нить разговора. Или принятие на веру дается ему сегодня особенно тяжело, начиная с рассказа про его суицид, заканчивая… этим? Он смотрит на Рамси, опять приподняв бровь, и боковым зрением отмечает, как Виман закатывает глаза, а рот Хозера кривится в несдержанной улыбке.

– А я знал, что он не выдержит, – смешливо бросает тот Виману. – Надо было все-таки поспорить, был бы ты мне сейчас двадцатку должен.

Но Виман даже не улыбается, только выглядит очень раздраженным.

– Достаточно. Я предупреждал тебя, Рамси. Я предупреждал тебя еще при твоем отце и предупреждал сегодня. Хватит. Обвинять. Меня. В этом. Дерьме, – ого, кажется, это его всерьез разозлило, думает Джон. – Если в твоем воображении я расчленяю и ем младенцев, делаю добрые дела только с целью нажиться и держу людей при себе как рабов… Хватит. Выметайся нахрен из моего дома и моего города.