— Ну что ж, Алина Максимовна, у тебя на всё про всё — один час. С полпервого до полвторого.
Завтрашнего дня она ждала, как блинчика со сковородки. Хоть она и освободила названный временной промежуток от дел, Аксентьев чуть всё не испортил своим звонком. Но Алина ответила твёрдо:
— Виктор Анатольич, извини. Смогу только после двух подъехать.
И вот она на своём подержанном (но никто об этом факте не знал) «ламборгини» припарковалась у магазина. На двери висела обескураживающая табличка «обед». «Неужели продинамила?» — ёкнуло готовое раздосадованно взвыть нутро. Но рядом раздался голос, за один звук которого Алина отдала бы всё на свете:
— Здравствуйте… То есть, привет.
Валентина, в винно-красном пальто и ажурном чёрном палантине, заколотом брошью-розочкой, ждала её снаружи. Уже не служебно-вежливая улыбка приподнимала уголки её губ, а сдержанно-загадочная, мягкая, под стать осеннему солнцу. Денёк выдался ясный и тёплый, листья с шорохом осыпались на тротуар с каждым лёгким порывом ветра.
— Так вот, значит, кто скрывался за ником «А.А». — Валентина поправила на плече ремешок сумочки, подтянула сползающий с волос палантин. — Мне кажется, я тебя помню… Ты ведь Алина Аверьянова, да?
— Она самая, — двинула бровью та, пытаясь припомнить, как и когда их пути могли пересечься ранее.
— Просто одна моя подруга училась на курсах в центре «Европа» и очень мне его хвалила, — объяснила Валентина, приветливо поблёскивая светло-серыми, как вербные пуховки, глазами на ярком дневном солнце. — Я недавно заходила туда и видела твой портрет на стене в вестибюле. У меня хорошая память на лица.
— А в связи с чем заходила? — Алина галантно открыла перед ней дверцу машины, приглашая сесть.
— Да мне бы английский надо подучить…
— Ну, тогда ты зашла по адресу.
Через двадцать минут они шли вдоль пруда с утками в любимом парке Алины, беседуя о цветах в общем и о кактусах в частности. Оказалось, что Валентина тоже их разводила — не зря в её блоге Алине попалось изображение этого цветущего ёжика растительного мира.
— Ох, я совсем забыла, — спохватилась Валентина. — Что за вопросы у тебя были ко мне?
«Вопросы», честно признаться, были приманкой, поводом для встречи. И первый из них Алина задала сразу же:
— Скажи, почему я так сладко засыпаю, побеседовав с тобой в комментариях или личных сообщениях? Или даже просто почитав на сон грядущий твой блог? Какая бы зверская бессонница меня ни мучила — вырубаюсь и всё тут. Что в тебе есть «этакого»? Ты — колдунья, что ли? Не пойму…
— Может, немножечко и колдунья, — улыбнулась Валентина, и Алина отчётливо ощутила на сердце нежное прикосновение вербы. — Но совсем немножко. Мне просто очень хотелось тебе помочь.
— Даже несмотря на все мои безобразия? — усмехнулась Алина.
— Ну, ты ведь никого не оскорбляла, а пристрастие к полемике и спорам ещё не вошло в перечень уголовно наказуемых деяний. — И Валентина слегка зябко повела плечами, поправляя палантин. Она с чуть приметной улыбкой Моны Лизы наблюдала за утками, и её глаза ласково искрились.
— Ну, если ты немножечко колдунья, то, наверно, знаешь, что у меня в кармане, — загадочно двинула бровью Алина.
— Не поверишь — понятия не имею! — рассмеялась Валентина.
— Зато я кое-что о тебе знаю, так как очень внимательно читала твой блог и твои ответы на комментарии. Ты играешь в шахматы. — И Алина извлекла на свет божий карманную доску с плоскими фигурками на магнитиках. — Может, партию?
— Ты вызвала меня в обеденный перерыв, чтобы сыграть со мной в шахматы? — разразилась Валентина нежно-серебристыми раскатами озорного смеха.
— А почему бы нет? Ведь это не романтическое свидание. — Алина присела на скамейку и развернула доску.
— А давай, — неожиданно согласилась Валентина, садясь напротив.
Насчёт того, что их встреча — не романтическое свидание, Алина всё-таки слукавила. Но это было самое странное свидание в её жизни: они сидели, как два пожилых дяденьки-шахматиста, которые обычно играют в парках или во дворе на свежем воздухе, и увлечённо передвигали фигуры. Чего она только не делала с девушками на свиданиях! И верхом каталась, и воздушных змеев запускала, разве что в космос не летала… Но в шахматы ей довелось играть впервые. В них Алина была не слишком сильна, а потому быстро продулась, хоть и сопротивлялась, как могла, и старалась подольше думать над ходами. Обеденный перерыв тем временем безжалостно истекал.
— Ну что ж, спасибо тебе за интересную прогулку, но мне пора на работу, — с улыбкой сказала Валентина. — Было очень приятно пообщаться.
Когда они шли по тропинке к машине, им встретился мужчина с азиатской овчаркой. Огромная лохматая псина вдруг рванулась на поводке и басовито залаяла на Валентину. Та вздрогнула и испуганно отпрянула, а Алина, заслонив её плечом, вперила в зверюгу свой «фирменный» (или, скорее, отцовский) взгляд. Её верхняя губа приподнялась, по-звериному обнажая ровные, отбеленные у стоматолога зубы. Алина не издала ни звука, но пёс вдруг поджал хвост и трусливо прильнул к ногам хозяина.
— Ну что, понял, кто тут вожак? — хмыкнула Алина.
Хозяин уже призвал собаку к порядку, и они пошли дальше.
— Ух! — поёжилась Валентина. — Ну и зверь! Морда, как у медведя. — И добавила чуть лукаво: — А с тобой, оказывается, опасно встречаться на узенькой тропинке!
— Да, чревато, — сказала Алина без улыбки, но тут же постаралась смягчить жёсткое (опять же отцовское) выражение на лице. — Но только не для тебя, Валя.
Валентина, как и Лада, тоже уклонялась от конфликтов, но при этом бесхребетной не казалась. Когда Алину угораздило по привычке отпустить рискованную шуточку, Валентина посмотрела на неё мягко, но пристально и испытующе-внимательно, со своей лёгкой улыбкой Моны Лизы, и та вдруг ощутила себя идиоткой — настолько глупыми и неуместными показались её собственные слова под этим загадочно-мудрым взглядом. Так, наверное, божество смотрит на людей — своих неразумных детей, когда они в очередной раз набедокурят. Её сердце трепыхалось, словно зажатое в мягкой ладошке Валентины. Она стояла безоружная, беззубая, без своего ядовитого жала — и влюблённая до соплей и слёз. Она почти ничего не знала о Валентине и, вместе с тем, как будто была знакома с ней сто лет. И дело здесь было не в фактах биографии, они ей не требовались, чтобы чувствовать: перед ней — Женщина, та самая Леди, перед которой она готова преклонить колени. А может, к чёрту иерархию, эту модель «вожак — стая»? Может, любовь — это не взгляд снизу вверх, а когда душа говорит с душой на равных?
Алина ещё ни по ком так не скучала в своей жизни. Разлука, даже временная, темнела огромным холодным океаном, беспросветно отделявшим её от Валентины; тоска выкручивала её внутренности, как в центрифуге, выматывала до стиснутых зубов, до стона, а зов влечения дырявил ей сердце своим настойчивым обстрелом. Её рука сама тянулась к клавиатуре или телефону, чтобы написать: «Привет, Валя. Как ты?»
«Ну и накрыло же меня», — поражалась Алина величию и мощи этой волны цунами. Тайфун… Нет, горная лавина. «Оно» тащило, волокло с собой, закатывало в снежный ком, и невозможно было ни остановиться, ни отдышаться и разумно взглянуть на вещи. В этом бурном потоке не было места трезвому расчёту, анализу и критике.
«Это» творилось с ней, похоже, впервые в жизни. Всё, что было до — даже Лада — детские игры, пародия на чувства, жалкое подобие отношений. Мысли водили хороводы вокруг Валентины, и ей лишь огромным усилием воли удавалось входить в деловую колею, но когда она всё-таки переключалась, работа просто пёрла. Такого адреналинового кайфа она не испытывала даже на горных лыжах и сноуборде. Бешеная скорость, щекочущая лезвием бритвы опасность, риск, ветер в ушах и упругая струя обжигающего воздуха в лёгких — ничто по сравнению с этим мощным дыханием, которое открывалось в её груди сейчас. Это и была жизнь на максимальных оборотах, когда дышалось вот так. Прежде она вяло плелась по тропинке своей судьбы, а сейчас будто села на крутой и могучий байк и помчалась по широкой трассе. Хотелось рычать, притопывать и жадно ловить этот поток энергии, щедро хлынувший на неё Ниагарским водопадом. Хотелось… нет, не писать стихи, хотя это было тоже своего рода вдохновение. Зрело желание затеять что-нибудь масштабное, развернуться так, как она ни разу раньше не осмеливалась. Если не превзойти отца, то хотя бы наступить ему на пятки. И теперь Алина была уверена, что у неё достанет на это и смелости, и ума, и сил. Сейчас она жалела, что избавилась от некоторых отраслей своего бизнеса, но тогда был тяжёлый период, болезнь не позволяла ей вкалывать, как прежде. Но что сделано, то сделано; что отрезано — назад не приставишь. Оставалось только идти вперёд и искать другие пути и возможности, какие-то новые ниши, в которые она могла бы удачно вписаться и закрепиться там. И Алина принялась за дело. Теперь её интересовала сельхозтехника и выпечка хлеба.
