Меч уже был погружен в плоть по рукоять. Шарроукин дернул его, как рычаг, и рассеклись артерии, разорвались сердца, схлопнулись легкие. Из раскрытого рта Мезана вырвался горячий, перемешанный с кровавой пеной выдох. Он содрогнулся от шока и боли, не прекращая попыток скинуть Шарроукина. Но его силы убывали с каждой секундой и каждым глотком крови, заливавшей горло.

Шарроукин поворачивал меч, пока не убедился, что противник мертв.

Когда он поднял взгляд, воин с телом Шадрака Медузона и лицом примарха уже медленно шел к нему. В одной руке он держал фратера Таматику, словно тот ничего не весил.

– Ты Альфарий, верно? – обратился к нему Шарроукин. – Настоящий – в смысле, не доппельгангер или какой-нибудь гомункул?

– Я настоящий настолько, насколько сейчас нужно, – ответил Альфарий, швырнув фратера Таматику к Кадму Тиро.

Шарроукин поднялся от трупа Мезана и медленно пошел по дуге к павшим Железноруким, наклонившись только, чтобы поднять оброненный меч. Где-то неподалеку взорвался перерабатывающий завод. К небу поднялся гриб из ослепительного белого пламени.

– Признаю, ты хорош, – сказал Альфарий с одобрительным кивком, воспроизводя движения Шарроукина. – Я был уверен, что Мезан тебя убьет.

– Нас, Гвардейцев Ворона, сложно убить. Исстван должен был тебя этому научить, – ответил Шарроукин, опускаясь в боевую стойку и выставляя мечи. Нефтехимические капли текли по клинкам, смывая с них пепел.

– Ты явно не слышал, что происходит на Освобождении, – улыбнулся Альфарий, наклоняясь, чтобы подобрать гибмессера Ашура Мезана.

Шарроукин напрягся, ожидая атаки.

– Убери мечи, Никона, – сказал Альфарий, пряча мясницкий тесак в ножны. – Я признаю, что ты хорош, но тот трюк с растворением в тенях, которому научил тебя мой брат, на мне не сработает.

– Это мы посмотрим, – возразил Шарроукин, поднимая один меч и опуская второй.

– Нет, не посмотрим, – отрезал Альфарий и повернулся, собираясь уходить.

– Ты не будешь со мной сражаться?

– Я не буду тебя убивать, Никона, как бы мне этого ни хотелось. Во всяком случае, сегодня, – ответил Альфарий. – Об этом меня попросил Магнус.

– Рад слышать, – отозвался Шарроукин, убирая мечи в ножны.

Альфарий засмеялся.

– Ты мне нравишься, Никона. Ты не смотришь дареному коню в зубы, а сразу на него садишься.

Шарроукин всегда мог распознать хороший совет, но все же не удержался и спросил:

– Тогда для чего все это? К чему секреты и ложь? Зачем нас в это впутывать?

Альфарий поднял взгляд к огненной буре, поглощавшей Лерну Два-Двенадцать.

– Попроси Тиро тебе рассказать, если он выживет.

– Попрошу, – ответил Шарроукин и наклонился к Таматике и Тиро. Он не очень доверял обещанию Альфария не убивать их, а потому не спускал с примарха глаз. Таматика уже шевелился, хотя пластичный сальник на шее просто смяло огромной силой.

Таматика застонал и произнес слабым, влажным от крови шепотом:

– Кадм...

Кадм Тиро истекал кровью. После четырех масс-реактивных снарядов его грудная клетка походила на объедки с пира зеленокожих.

Его глаза были распахнуты от боли, а кожа – бледнее, чем алебастровое лицо Шарроукина. Чудом было то, что еще не умер, но другого он от капитана Железного Десятого и не ожидал.

От Альфария осталась лишь тень, размытый силуэт в дыму. Горящий прометий бурлил вокруг, но его не трогал. Рядом с примархом двигались другие силуэты – воины в черной броне Железных Рук, но никто не был тем, кем казался.

– Я сказал, что не буду тебя убивать, – сказал Альфарий, с каждым словом все дальше уходя в огонь и дым. – Но, полагаю, он может.

Шарроукин поднял взгляд.

Нос ударного крейсера таранил бури, сотрясавшие небо, неся смерть Лерне Два-Двенадцать.

– Таматика, – позвал Шарроукин. – Помоги мне с Тиро.

ВСЕГДА ЕСТЬ КУДА ИДТИ. ВПЕРЕД. РАВНЫЕ

И Шарроукин, и Таматика знали, что им не выбраться, но все же потащили Кадма Тиро прочь от развалин. Игнаций Нумен следовал за ними, хромая и прижимая металлическую руку к боку, где его чуть не выпотрошил нож Мезана.

Им удалось добраться до края зиккурата-завода, когда в Лерну Два-Двенадцать ударил нос ударного крейсера. Корабль падал тяжеловесно, даже неторопливо, но масса и импульс обеспечили катастрофические последствия.

Всех четырех воинов швырнуло на палубу, которая поднялась им навстречу, как плита при тектоническом сдвиге. Стоял оглушительный грохот – рев, скрежет, гром без конца. Визг ломающегося металла стал предсмертным криком платформы и одновременно – воплем ненависти.

Шарроукин почувствовал пустоту в животе, когда от неудержимой силы столкновения Лерна Два-Двенадцать начала медленно сползать вниз. Ряды репульсоров пытались удержать платформу в небе, но эта битва была безнадежна.

Еще больше взрывов расцветили небо, и целые облака горящих газов поплыли к горизонту, как грозовые тучи. Шарроукину доводилось видеть такие каскадные пожары в шахтах, и они никогда хорошо не заканчивались.

Таматика тоже все понял. Кристаллический прометий в атмосфере достиг точки точки воспламенения..

Шарроукин вскочил на ноги, когда из разрушенной силосной башни позади них поднялась стена пламени. Миллиарды литров прометия в мгновение ока обратили свои баки в пар, а к ним уже добавлялись ничем не удерживаемые гейзеры из взрывоопасных материалов. К ним неслось цунами из жидкого белого огня, ослепительно яркое и отправившие их тени им за спину.

– Ну же, помоги мне, – позвал Шарроукин.

Таматика кивнул и вместе с Гвардейцем Ворона поднял поднял почти безжизненное тело Тиро. Воздух вокруг них начал искрить, как будто они очутились в многотысячном рое светлячков.

Богатая химическими элементами атмосфера начинала воспламеняться.

– Нам некуда идти, – сказал Таматика, но, вопреки собственным словам, не останавливался.

– Всегда есть куда идти, – рявкнул Шарроукин.

– Но куда? – пробурчал Таматика, позволив себе оглянуться. – К нам мчится волна горящего прометия, сам воздух вот-вот вспыхнет, а платформа готовится рухнуть в кислотный океан. Я буду идти до самого конца, брат Шарроукин, об этом не беспокойся, но скажи, куда же?

– Велунд! – крикнул Нумен.

Таматика покачал головой.

– Игнаций, Сабика сбили, мы слышали по воксу, – сказал он. – «Грозовая птица» Медуз... то есть Альфария его расстреляла.

– Велунд! – повторил Нумен, оттеснив Таматику.

Шарроукин обернулся и увидел его – продырявленного пулями и взрывами ракет, но все еще держащегося в воздухе.

Один из двигателей «Штормового орла» горел, но корабль Сабика Велунда был такой же частью Десятого легиона, как его воины, и он никогда не сдавался, никогда не уходил от боя и никогда не бросал товарищей.

– Всегда есть куда идти, – повторил Шарроукин.

Оставив Тиро в руках Нумена и Таматики, Шарроукин пробрался через круто наклоненный отсек экипажа «Штормового орла». Корпус дрожал, будто готовый в любой момент разойтись по швам, а крик до предела разогнанных двигателей походил на крик человека, уже не способного выносить боль от ран.

Он залез в кокпит, хватаясь за свисавшие стяжные ремни и погнутые перила. Внутри Сабик Велунд воевал с приборами, борясь с обжигающими потоками воздуха, которые пытались утянуть их вниз.

Шарроукин упал на кресло второго пилота и пристегнул ремни, изо всех сил стараясь не отвлекать Велунда, ювелирно лавировавшего через гибнущую Лерну Два-Двенадцать. «Штормовой орел» вибрировал, и Шарроукин готов был поклясться, что от обшивки что-то оторвалось.

Температура в кокпите была невыносимой и продолжала подниматься. Они как будто оказались в доменной печи или в сердце ржавой пустыни. Цунами прометия почти их настигло.

– Надо покинуть атмосферу, Сабик, – сказал он. – И быстро.

– Мы покинем. Обязательно, – отозвался Велунд, одновременно отвечая на вопрос и взывая к кораблю. – Но не заговаривай со мной, пока я не закончу.