"Вы знаете, Никофоров, что я вас под суд могу отдать за прогул и мародерство,- кричал Белугин.- Почему вчера приехали новые ребята, а тебя, старый рогоносец, черти искали в раю. Ни ключей, ни самого. Ведь уволю же и не пикнешь, потому что ты у меня вот здесь, как клоп под ногтем". И Белугин показал прапорщику на свой палец.

Сеня переживал за Никифорова, хотя и знал, что майор был отчасти прав. В отсутствие майора Никифоров чувствовал себя хозяином в лагере, потому что все склады одежды, оружия, инвентаря были в его руках. Кроме того он ставил себя маленьким царьком в лагере, что пришло к нему с выслугой лет. Ему было около пятидесяти. 30 лет он прожил на казенном пайке, автоматически присваивая себе одежду, сапоги, пищу. Казалось и сам-то он стал казенным, пропитавшись армейской кашей, и был вроде крепко пришитой пуговицы на вещевом мешке. Оторви ее, и она пропадет. К старости он почувствовал, что ничего у него нет, и его самого нет. Он - ничто. Тогда он стал рефлективно брать от своей жизни все, что можно, как старый хомяк, которому уж помирать, а он все тащит зерно в свою нору.

Ему все время не хватало своего имени, и ближе к пенсии он стал вымещать свою небольшую власть на солдатах, свирепствуя и преследуя их. Он мог ни за что кого-то беспросветно держать на кухне, на мойке, заставлять вечно чистить клозеты и прочее и прочее.

Сеня задумался и не заметил, как остался один. Ребята куда-то побежали. Он тоже пошел, волоча за собой носилки. У его палатки царило оживление. Ребята их академической группы кого-то окружили, что-то наперебой говорили. "Ах, да это Андрей приехал !" - сказал про себя Сеня и улыбнулся, увидев стриженного под ежика Горностаева.

5.

В день присяги небо затянуло тучами. Было прохладно. С самого утра все роты батальона готовились к событию. Меняли воротнички, чистили сапоги, брились. Присягу принимали батальоны и других институтов. После завтрака огромный лагерь опустел. Все шли к лесному стадиону.

Уже издалека были слышны барабанная дробь и оркестр. На принятие присяги приехал начальник воинской части Т-ской дивизии и его приближенные. Для них по одну сторону стадиона выстроили трибуну. Перед ней краснела полоса прохождения с маршем, отмеченная мелом.

Все четыре батальона были выстроены лицом к трибуне. После нескольких комбинаций с оружием началось принятие присяги. Принимали командиры рот, вызывая каждого по списку. Все чувствовали небольшое волнение.

Спокойное лицо Конюхова, принимавшего свою учебную роту, его манера смотреть не в глаза, а куда-то на шею или на грудь, вносило равновесие в настроение ребят. Арсений Скамейкин стоял в первых рядах и сердце его колотилось, как ни у кого. Пошел мелкий дождь. Волнение Сени усилилось, когда один парень по фамилии Брызжако, толстый, неуклюжий человек, шедший перед ним, поскользнулся при выходе из строя и упал, копнув автоматом землю. Он быстро поднялся, торопливо с испуганными глазами подошел к Конюхову, взял картонный раскрывающийся лист с присягой и, часто сбиваясь, начал читать. Конюхов серьезно смотрел на него.

Брызжако был проблемой роты. Чисто гражданская личность, он был совершенно не приспособлен к военной жизни. Все в нем создавало впечатление какого-то выросшего теленка. Фигура его словно сошла в жизнь с детского рисунка. Когда он ходил ноги разметались во все стороны. Спина его давно уже переломилась в поясе. В строю он вечно шагал не в ногу, зарабатывая пинки сзади шедших ребят. Толчки, многими нарочно совершавшиеся, Брызжако переносил молчаливо и никогда не обижался. Казалось, что его и всю жизнь так будут толкать и затолкают куда-нибудь в яму, если родители вовремя не укроют своего пухлощекого увальня в отчем доме.

Теперь он мог подвести роту, ибо до последнего момента так и не научился ходить в ногу. "Эх, вояка,- думал про себя Конюхов, глядя на измазанные грязью колени Брызжако и автомат.- Куда тебя черт занес?"

С Сеней все обошлось благополучно, как и со всеми остальными. По окончании присяги рота развернулась и приготовилась к маршу.

Перевалило за полдень. Вокруг стадиона толкались люди. Это были родители, приехавшие навестить сыновей, братья, сестры, девушки-подружки. Они стояли под зонтами, потому что начавшемуся дождю не было видно конца.

Время спустя под барабанный бой батальоны пошли с маршем мимо трибун. С нее в микрофон объявляли принадлежность батальонов. Одна за другой пошли роты Сениного института. Их объявлял начальник:

"Батальон М. Хорошо идут солдаты!"

Сапоги четко выбивали шаг. У самой трибуны передняя шеренга вывела голосом: "И-и- и ... Раз !!!"- подхватила уже вся рота, и как по мановению, все одновременно подняли и повернули лица в направлении трибуны и начальника части. Когда последняя шеренга миновала угол деревянной балюстрады, Блинников начал: "Пускай ты нынче не в строю." И рота повторила заученный куплет. Все прошло быстро и почти без ошибок. Только в самом конце полосы кто-то все-таки и ударил сапогом сбившегося с шага Брызжако.Но никто уже не заметил этого, все были заняты другими ротами, следовавшими позади.

Рота под проливным дождем возвращалась в лагерь. Завершался еще один день. В честь присяги к ужину давали яйца и бисквиты. Вечером те, к кому не приехали родители и знакомые и кто не сидел с ними в машинах, поглощая привезенные им деликатесы домашней кухни, коротали оставшуюся часть дня в палатках, высушивая телом промокшую форму.

6.

17-я академическая группа была рассеяна по разным взводам 2-й роты. Начинался тихий час. Виталий Носов еле-еле нашел троих из нее.

- Ну где остальные? - мрачно спрашивал он одного из товарищей по группе.

Носов. Крупный, широкоплечий, среднего роста, как было сказано штангист, - бедра его, сильно развитые от упражнений, еле вмещались в военные брюки - пользовался несомненным влиянием и внушением в группе не только из-за физической силы. Его считали настоящим другом, который не бросит в беде. Всегда деловой и обстоятельный, борец за справедливость. Не терпел слюнтяев.

- А кто его знает !- отвечал Сеня Скамейкин.

- Двое на дежурстве. Горностаев в наряде. Виновник торжества спит, - отвечал третий - Евгений Грибин.

- Как до дела_ так никого нет ! - говорил Носов. - Ну что бросили на пальцах!

Судьба выбрала Скамейкина:

- Везет, как покойнику.

Носов сочувственно улыбнулся:

- Ничего ! Пойдем я тебе дам спортивные штаны . Наденешь кеды. Через час политзанятия. Ты понимаешь, Сенька, что должен вернуться минута в минуту и еще успеть переодеться. Если не удастся, то и не надо. Сразу возвращайся.

После переодевания Виталий Носов проводил Скамейкина до границы лагеря. Весь лагерь находился в лесу. Граница определялась примерно. В метрах ста от границы друзья увидели старичка, который на лесной лужайке пас корову. Они подошли к нему и спросили, далеко ли магазин. Старичок отвечал:

- Эй нет, деточки. Километров пять в ту сторону,- он показал рукой , - есть деревня Соколовка . Дак в ней-то и есть магазин.

- Ну это ничего, сказал Виталий. Успеешь. Давай.

Сеня побежал, набирая скорость. Носов помахал ему вслед рукой.

____

17-я академическая группа казалась самой дружной на курсе. Члены ее всегда держались вместе, где бы ни были: на вечеринке, в выездах на картошку, в нституте. Ровесники:им было по 19-ть, 20-ть лет. На сборах, в свободное от походов время, они тоже находили друг друга, собирались, обсуждали события в лагере. Таким же было обсуждение того, как отметить день рождения одного из членов группы - Анатолия Веретягина, Толика, как нежно его все называли. Толик этот был 2-х метров росту и метр в ширину, красивый парень, с широким круглым лицом и высоким, почти женским голосом. За рост и ласковое отношение ко всем друзья, а особенно девушки группы, его любили. Умственные способности у Толика были средние, и когда дело касалось экзаменов на него находила необъяснимая боязнь. К ним он всегда тщательно готовился и ,казалось, все знал. Но один какой-нибудь вопрос принимавшего экзамен не по теме, вводили его в замешательство. Он краснел, начинал пыхтеть и уже не мог сказать и слова. Часто за это получал тройки и двойки.