А еще Чак запросто выкладывает всю информацию — полезную или нет, важную и не особенно, содержащую лишние подробности чужой жизни и совсем не новая. Так, Чак успел выложить Ньюту, что терпеть не может рисовать, ненавидит, когда в доме слишком тихо, никак не может подолгу молчать, а еще — что Томас когда-то давно обманом отнимал у него приставку, чтобы самому поиграть с друзьями; как он, первый раз напившись, перепутал комнаты и завалился спать к родителям, перепугав их до смерти; и как Томасу не удалось скрыть от пристального взгляда Чака, что как-то однажды, пригласив одного хорошего друга к семье на ужин, Томас весь вечер держал его за руку под столом.

И Ньют бесконечно благодарит судьбу за встречу с этим пацаном. Проведенные с ним и Томасом вечера становятся отрадой для больной души.

Томасу часто не нравится то, что Чак рассказывает про его «лихую молодость», как называет это сам Ньют, смеясь над очередной историей из давней жизни Томаса — настолько давней, что, кажется, это было много столетий назад. И Ньют разряжает обстановку, когда спокойно кладет ладонь на руку Томаса и тихо проговаривает, что ничего страшного во всем этом нет. Точно тогда же Томас и начинает улыбаться ему в ответ, а про Чака забывает совсем.

Откровения происходят, когда Чак отправляется спать в другую комнату. Сначала Томас выражает свою благодарность Ньюту за помощь с братом и его уроками, просто налив ему все того же дешевого кофе. Но пока Ньют греет вечно мерзнущие ладони о чашку, Томас осторожно поглаживает его щеку большим пальцем, а после нежно и долго целует Ньюта, позволяя тому таять в объятиях чужого тепла. Ньют растворяется, точно плитка шоколада в горячем кофе, а его глаза цвета горького шоколада становятся светлее на несколько тонов и оттого их взгляд кажется еще приветливее и теплее.

Откровения продолжаются, когда Чак, забрав у Томаса насовсем соседнюю комнату и окончательно оставив ее своей, ночует в ней. Томас с Ньютом сидят на кровати, замотавшись в плед, смотрят в окно, туда, где бьет по стеклам сильнейший дождь, редко переговариваются и так же редко целуются.

Ньюту сложно в это верить, но он отчаянно желает, чтобы это не оказалось плодом его воспаленной фантазии.

Откровения прерываются внезапно, когда Томас, обнимая Ньюта со спины, по-детски клюет его в щеку. Это вызывает лишь широкую улыбку у обоих ребят, а Ньют смущенно опускает глаза на свои сцепленные вокруг кружки пальцы. Томас просто утыкается носом ему в шею, убрав длинные мешающие волосы в сторону. Ньют вздрагивает сначала от прикосновения, а потом и оттого, что, повернув голову к двери, замечает там улыбающегося от уха до уха Чака, обнимающего свое мягкое одеяло. Томас не убирает рук и продолжает крепко обнимать Ньюта.

— Новая история, которую ты можешь кому-нибудь рассказать, — проговаривает только он.

Ньют весело смеется и чуть откидывается назад, чтобы плотнее прижаться к томасовой груди. А тот сильнее сжимает руки, и Ньют уверен: Томас ни на секунду не перестает улыбаться. Несколько мгновений Чак в полном молчании смотрит на парней, выглядя немного сконфуженно, но затем улыбается во весь рот и подбегает к ним.

— Вообще-то я пришел потому, что мне было страшно спать одному сегодня, — заявляет он, уже ложась на кровать и укрываясь одеялом. — Но это хорошо, что я увидел вас.

Единственное, что Ньют узнал о Чаке не от Чака, это то, что жить с ним значит не иметь никакого личного пространства. Томас предупреждал, что он вторгается во все дела — особенно никоим образом его не касающиеся.

Ньют поворачивает голову к Чаку и улыбается легко, лишь уголками губ. А тот лежит, будто он здесь король своего маленького королевства, подложив руки под голову. А ресницы подрагивают слишком часто — он точно не спит и пока не собирается. Возможно, ждет от Ньюта с Томасом откровенных разговоров. Ньют усмехается, и выходит немного злорадно. Не дождаться Чаку.

— Томми? — окликает Ньют, чувствуя, что Томас уперся носом ему в шею. Тот что-то мычит, выражая готовность слушать, и тихо вздыхает. — Почему Чак сейчас живет с тобой?

На самом деле это нужно было спросить уже давно. Потому что прошло уже недели две, как Ньют в очередной раз временно прописался в чужой квартире, развлекая не только кошку, но и младшего братца, но откуда он внезапно появился в жизни Томаса вновь, никто ему не объяснил.

Томас на вопрос не отвечает. За него это делает сам Чак, привычно встревая в чужой разговор.

— А меня мама на Томаса оставила, когда приезжала. Они с ее хахалем собрались куда-то переезжать, хотели взять меня с собой, а тут так удачно получилось, что ты ее нашел. Вот она быстренько все и устроила, чтоб меня тут оставить.

Ньют мстительно бьет Томаса локтем куда-то в живот. Томас недовольно кряхтит, но ничего не отвечает, полусонно укладывая подбородок у Ньюта на плече.

— И почему ты мне тогда ничего не рассказал? Может, я мог бы помочь.

— Твоя помощь была не нужна. А не говорил, потому что он замучил бы тебя потом звонками, — бурчит ему на ухо Томас. — В любом случае вы познакомились, разборки с документами скоро закончатся, а о маме мы больше никогда не вспомним. Будем раз в пять лет получать от нее рождественскую открытку с отпечатком ее красных губ.

Ньют почти заставляет себя растянуть губы. Наверное, это на самом деле не слишком весело. Наверное, зря он устроил Томасу встречу с его сумасшедшей мамашей. Наверное, он теперь виноват в том, что Томас с Чаком — а теперь еще и он сам — лишились из-за этой женщины покоя. Наверное, и исправить теперь ничего нельзя. Ньют портит все, к чему прикасается, и доброе дело вылилось в густо заваренную кашу.

Томас сжимает пальцы у Ньюта на запястье.

— Я знаю, о чем ты думаешь. Твоей вины во всем этом нет. Лучше уж пускай Чак будет с нами, чем с ней. И за встречу я тебе тоже безмерно благодарен. Сам бы я вряд ли когда-нибудь решился на это.

— По вашим рассказам эта женщина кажется абсолютно сумасшедшей, свихнувшейся с катушек теткой, по которой плачет психушка, а при встрече она показалась мне вполне нормальной.

— Она на самом деле больная, — вставляет Чак. Выглядит он сейчас очень взросло. — Но мы ее любим и такой. Просто иногда ее невозможно терпеть. Как мать она, кажется, не вышла.

— Понимаю, — только и может ответить Ньют, роняя тяжелый вздох.

***

Проходят дни и недели, и Ньют наверняка вливается в теплую атмосферу томасовой квартиры, успешно преодолевая тягу к неправильным своим привычкам. Минхо не объявляется все это время, а у Ньюта и не возникает желания увидеться с лучшим другом хоть раз. Домино остановило свое падение, и теперь Ньюту остается только ждать нового фактора, который заставит продолжить падение.

В привычку наравне с горьким дешевым кофе и помощь Томасу с учебой начинают входить и утренние поцелуи и сборы Чака в новую школу. Выкуривая сигарету за сигаретой на балконе в ожидании возвращения обоих братьев домой, Ньют думает, что наконец-то в его жизни наступает весна.

Понедельник, среда и суббота переносятся несколько тяжело — в эти дни Томас ходит на подработку, задерживаясь до самого позднего вечера. Кошка совсем признает теперь хозяина только в Ньюте и ни к кому другому на руки идти совсем не хочет; столько времени, сколько с ней проводит Ньют, с ней, наверное, никогда никто не проводил. Ньют каждый день делает Чаку уроки, помогает разобраться с тем, что ему недосказали в школе, добавляет еще некоторые полезные факты, а позже садится и за конспекты Томаса, когда тот уже совсем валится с ног без сил. В ответ вместо пустого спасибо ему оказывают поддержку и не дают вернуться к старым привычкам и вновь взяться за иглу и спиртное.

Но, разумеется, никто из них не подозревает совершенно ни о чем. Слишком уж подолгу они не бывают дома.

Ньют чувствует, что в жизни теперь не только период цветущей весны, но и третий по счету переломный момент, новый, куда более приятный, чем предыдущие, но затягивающийся и занимающий большее время, нежели раньше. Но ведь и раны, особенно глубокие, заживают мучительно и долго, а потому Ньют, ощущая себя на какое-то время счастливым человеком, старается не думать, что в любой момент ему могут выкинуть на улицу, и окунается в эти ощущения с головой.