Жолудь. Вас что-то мучит?
Кулеба. Постой… (Уходит, спустя мгновение возвращается.) Так номера на квартире нет…
Жолудь. Мальчишки сорвали…
Кулеба. Ладно, мальчишки, девчонки… Я — где?
Жолудь. Вы же из Нового Вавилона, так?
Кулеба. Постой… (Опять проглядывает телеграмму.) Жолудь…
Жолудь. Это я вам писал!
Кулеба. Так, Колокольная 34. Где Колокольная 34?
Жолудь. Я вам писал: Новый Вавилон погибнет, если не поверит! Поверили, значит!
Кулеба. Так, без торопежки проверим… (Уходит.)
Издали, слышно, возникает перестук колес.
Жолудь (торопится следом). Это я вам предсказывал, Сила Кузьмич! Это я посылал телеграмму!
Грохочет состав, сотрясая жилище. Появляются Маша и Люся. На лицах, в движениях — покой и возвышенность. Маша достает из шкафа две белых сорочки. Обе, не выпуская друг друга из виду, неторопливо переодеваются.
Обе — два невероятных существа в сером предутреннем свете, кажется, плывут в огромном пространстве жилища. Распахивают окна и глубоко вдыхают прохладу. Наконец, Люся берет Машу за руку и уводит. Состав прогрохотал и стих вдали. Появляется Кулеба. За ним следом — Жолудь.
Кулеба. …Я хозяйственник, парень! Образование, конечно, у меня среднее, но по мозгам мне давно пора академика кинуть. Мозги у меня точные, я хозяйственник. Не гляди так, не думай: это я сейчас мэр, депутат, белая кость, сволочь. До сейчас я четырнадцать лет гаражом заведовал! Я такой парк машин и шоферюг в кулаке держал, парень, что, знаешь… Но даже с моими мозгами я в толк не возьму: ну чего ты от меня хочешь?
Жолудь. Почему вы мне не верите?
Кулеба. А потому что — и все! Отвали от меня! Закрываем дискуссию, все, живем дальше!
Жолудь. Да людей пожалейте, сограждан своих! Сегодня жить с ощущением, будто нам ничего не грозит, что у нас ничего не случится — поймите!..
Кулеба. От меня ты чего хочешь?
Жолудь. Прислушайтесь.
Кулеба. Как? Как??.
Жолудь. Усомнитесь в себе на минуту, прислушайтесь!
Кулеба (вдруг, морщится). Стоп, воняет…
Жолудь. Спасайте людей! У меня доказательства — мало?
Кулеба. Воняет, тебе говорят! Как пометом кошачьим…
Жолудь. Не слышите…
Кулеба. Ох, ты, мужик, надоел… Ты мешаешь, по-доброму я говорю. Честно, подумай, светлое будущее, как говорится, возводить.
Жолудь (странно глядит на Кулебу). Не будет его.
Кулеба. Ладно, не будет, ладно…
Жолудь. Не будет светлого будущего, я сказал.
Кулеба. Но ты меня понял?
Жолудь. Без веры, без смысла — не будет. Без любви, сострадания — не верю. Оттого и тоска, и тоска…
Издали возникает перестук колес. И еще откуда-то издали доносится: «Помогите…» Кулеба убегает. Жолудь стоит и кричит.
История людей — тоска! История молящих о спасении и глухих! История зовущих в рай, но ведущих в ад! История, где каждый любит себя, но не близкого! Не ближнего, но себя! себя!..
Появляется Кулеба с Люсей на руках.
Кулеба. Газ! Газ! Они газ напустили, газ, тебе говорят!.. (Сваливает Люсю на тахту, опять исчезает.)
Жолудь пытается Люсе помочь.
Люся (откашливается, бьется и бьет Жолудя по лицу). Дурак, ты дурак, отпусти! Какой же ты дурак! Какие же вы все дураки… Господи, какие же, Господи…
Появляется Кулеба с бездыханной Машей. Поезд за окнами грохочет, сотрясая жилище. Жолудь, завидев жену, кидается к ней, отталкивает Кулебу и страшно кричит: «Маша! Маша!! Маша!!!»
Часть третья
Красный закатный диск солнца против окна — как укор. Стук колес. Кажется, он бесконечен. Появляется Маша. Заметно изменилась: похудела, бледна. Стоит и тоскливо озирает развал. Входит Жолудь. И он похудел, оброс, черен, одежда потрепана.
Жолудь. Сейчас отдохнешь. Сейчас… (Бережно подводит ее к креслу, помогает сесть.) М-милая ты м-моя, наконец, м-мы вместе… (Заметно заикается на словах, связанных с «м»: «М-маша…») Машенька моя… Маша…
Маша закрывает глаза. Он вдруг поднимается, приближается к окну, как завороженный смотрит на солнце. Маша открывает глаза, тревожно за ним наблюдает. Он быстро уходит из комнаты прочь. Она поднимается и уходит на кухню. Он возвращается с огромным чемоданом, кидает его на пол у шкафа, достает какие-то вещи.
Нет… Это — нет… И это, пожалуй, что ни к чему… Оставлять, правда, жалко… Но будем брать только теплое.
Стук колес нарастает. Он, вдруг, замечает, что Маши в комнате нет.
Маша! Маша! (Убегает, сквозь грохот продирается его крик.) Маша, не надо! Не надо, прошу!
Наконец, он затаскивает ее в комнату. Она упирается, но он тащит.
Машенька, Маша, Маша…
Маша. Мне больно руку…
Жолудь. Зачем ты на кухню? Что тебе нужно? Я принесу…
Маша. Отпусти меня…
Жолудь. Газ? Маша, не надо… Ну, Маша…
Маша. Почему ты не жил дома? Где ты был?
Жолудь. В саду, с птицами, Маша… Все было хорошо, Маша, не беспокойся за меня. Если ты обо мне, Маша, я…
Маша. С какими еще птицами?
Жолудь. Хотел сказать, Маша: как птицы… Там же, в больнице…
Маша. В какой больнице?
Жолудь. А, Маша, в твоей… Там, где ты… Там сад, а ты даже ни разу не подошла к окну… Постой: твои окна смотрели на юг? На север?
Маша. Но ты же меня даже ни разу не навестил.
Жолудь. Да, но я же был там…
Маша. Где?
Жолудь. Ну, там…
Маша. Да где, Господи? Сколько же можно морочить меня?
Жолудь. Я не морочу, но люди… Как людям объяснить наше горе?
Маша. Какое у тебя горе? Кто у тебя просил объяснений?
Жолудь. Машенька, успокойся. Никто не просил, это правда… Но если бы я пришел и признался, что я твой муж, меня непременно спросили бы: почему она открыла газ? Где я находился в это время? Почему не помешал? Что бы я ответил?
Маша. Почему ты заикаешься?
Жолудь. Я не знаю… Маша… Пройдет… Это, наверно… Пройдет…
Маша. Да что с тобой, Солнце?
Жолудь. Все хорошо… Хорошо. Ты не веришь? Главное — ты… С тобой хорошо и все будет хорошо… Я уверен. Поверь.
Маша. А спал ты где?
Жолудь. Машенька, милая, как я рад… Мне так много надо тебе сказать… Не сердись, без тебя сюда не тянуло… Не мог я…
Маша. По ночам было холодно.
Жолудь. Нет!.. Можно, оказывается, собраться мозгом, телом… и делается теплее. Начинаешь сопротивляться… Действительно… и потом, Маша, толчки на открытом воздухе все же не так опасны.
Маша. Толчки? Какие толчки?
Жолудь. Подземные, Маша. Что с тобой? По правде сказать, иногда по ночам коченел и тогда ближе к утру спускался к Давиду вниз, в кочегарку. Тепло, разговоры, чифирь, хлеб с маргарином, поджаренный в топке на вертеле, вкусно хрустящий на зубах… Если бы, Маша, ты видела Давида! Толстый и прекрасный! И будто Богом самим в люди назначенный! Расставались — он прижимал меня к пузу и плакал. Говорил, что если будет жив — обязательно наведается ко мне… К нам… Почему ты так смотришь на меня? Что-то не так? Маша, я что-то не так?
