Особое внимание в книге уделено российской тематике. Опровергается широко распространенная точка зрения об «уникальном пути России», который действительно имеет место при сравнении с Западом. Однако «российский путь» полностью утрачивает свою оригинальность при рассмотрении его в контексте развития Востока. Это относится, в частности, к правовому нигилизму, о господстве которого в отечественном общежитии немало говорится в последнее время.
В статье «Обычно-правовые представления русских о собственности на землю в дискурсивных практиках современного крестьянства» показано, как в ментальности современного крестьянства продолжают функционировать обычно-правовые представления о праве собственности на землю, свойственные этому сословию еще в XIX в. (о чем свидетельствуют приводимые в работе этноисторические данные). Эта статья написана совместно с моим аспирантом А. И. Рябикиным, который работал в кадастровой комиссии, где не раз был свидетелем порой ожесточенных дикуссий по поводу границ между земельными наделами. Утверждая свою правоту на владение земельным участком, современные крестьяне чаще всего апеллировали не к закону, а к обычному праву. Показательно, что и чиновники, выступавшие в качестве арбитров, которые по долгу службы, казалось бы, должны были руководствоваться Земельным кодексом РФ, прибегали к той же аргументации. Более того, политики высокого ранга при обсуждении Земельного кодекса РФ, мотивируя свое отношение к введению частной собственности на землю, мыслили в рамках все той же «архаической» правовой культуры. Это представлено в статье «Обычное право в российском политическом дискурсе в периоды реформирования отношений собственности на землю».
В статье «Обычное право собственности и „криминальное государство“ в России» я постарался показать, что обычное право (неписаные законы) играют главную роль не только в крестьянском общественном сознании. В частности, принятые в России законы, закрепляющие право частной собственности в целом, не соответствуют обычно-правовым представлениям, а поэтому не воспринимаются большинством населения страны в качестве легитимных. Характеризуя это правосознание, я использовал собственные наблюдения, проводившиеся в советское время и на «сломе эпох» в 1990-е гг., когда конфликт правовых культур переживался индивидуальным мышлением особенно остро, а также воспоминания (метод автоэтнографии), связанные с этим периодом. Из этого следует вывод: конфликт культур, отчетливо прослеживаемый в правосознании россиян, является главным препятствием проводимым в стране реформам.
В целом данный сборник ориентирован на использование в качестве учебного пособия студентами и магистрантами, изучающими антропологию права. Также он может представлять интерес и для юристов, антропологов, востоковедов, этнографов и культурологов.
В. В. Бочаров январь 2013 г.
Антропология, социология и востоковедение[2]
В отечественной научной традиции термин «антропология» ассоциируется с физической антропологией как наукой о расах и происхождении человека. Однако в Западной Европе с середины XIX в. складывается понимание антропологии как научной дисциплины, занимающейся изучением архаических (традиционных, традиционалистских) обществ – или даже шире – неевропейских обществ, которые в своем большинстве продолжают сохранять «архаический» социокультурный субстрат: традиционные формы корпоративности, основанные на половозрастных характеристиках и принципе родства, мировоззренческие и идеологические представления «иррационального» типа. «Восточные» общества наряду с «дикарями» в соответствии с господствовавшим тогда эволюционизмом рассматривались как своего рода музей Цивилизации: «Великое различие между Востоком и Западом заключается в том, что прошлое Запада живет в настоящем Востока» (Мэн 1873: 100). Можно сказать, что антропология при таком подходе практически смыкалась с востоковедением. Сегодня область антропологии существенно расширилась: по своему содержанию эта наука представляет собой «сравнительное народоведение» (в которую в качестве составной части входит и физическая антропология). Поэтому данная дисциплина органично вписывается в учебный план восточного факультета СПбГУ, на котором изучаются народы Азии и Африки.
Современную антропологию в последнее время чаще всего определяют как «социально-культурную», хотя приняты и другие обозначения: социальная антропология, культурная антропология, этнология. Исторически сложилось так, что первое название преимущественно употребляется в Англии, второе – в США, третье – во Франции. На самом деле объект исследования данных дисциплин один и тот же – различные народы и их культуры.
Закономерно, что наибольшее развитие социально-культурная антропология получала в странах, имевших богатый опыт взаимодействий с разными народами. Поэтому зарождение антропологических идей фиксируется уже в Античном мире – в Афинах и Риме. Сравнивая себя с «азиатами», древние высказывали предположение, что свойственные последним деспотические формы правления являются следствием их психологической предрасположенности к ним, обусловленной, в свою очередь, климатическими условиями жизни. Это получило название географического детерминизма, который удерживается в науке до сих пор (С. Ханингтон, Н. Данилевский Л. Гумилев и др.).
Сложению антропологии способствовала Эпоха Великих географических открытий, в ходе которой европейцы познакомились с множеством новых «экзотических» народов. Огромную роль сыграл впоследствии колониальный опыт крупнейших европейских государств – Англии, Германии и Франции; в этих государствах поощрялись антропологические, как сегодня бы сказали, исследования, так как от знания ментальности и культур покоренных народов во многом зависела устойчивость колониальных империй.
Антропология развивалась и в США, где колоний не было, но в недавней истории интенсивно ввозились рабы из колониальных стран, а также притеснялись индейцы в их собственной стране.
В России близкой проблематикой занималась этнография. Расцвет этнографических исследований приходится на вторую половину XIX столетия, что связано с реформой 1861 г., для проведения которой власти потребовались знания о культуре собственного народа, прежде всего крестьянства, а также многочисленных «инородцев», входивших в состав империи. Правда, этнография вплоть до конца советской эпохи оставалась преимущественно описательной наукой. Здесь не возникло значимых антропологических теорий, по-видимому, оттого, что в России наука никогда не рассматривалась властью серьезно в качестве важного ресурса по оптимизации социально-управленческих практик.
Тем не менее отдельные наши ученые подчас в чем-то опережали западных коллег. H. Н. Миклухо-Маклай поселился у «дикарей», применив тип исследования, который через полвека основатель Британской школы Б. Малиновский назовет методом включенного наблюдения, до сих пор являющимся базовым для социально-культурной антропологии. Идеи Н. Я. Данилевского о «культурно-исторических типах», жизненных циклах культур, о вреде взаимообмена между ними, высказанные философом в работе «Россия и Европа» (1869), во многом предвосхитили положения О. Шпенглера в его знаменитой книге «Закат Европы» (1922). Заметный вклад в мировую антропологическую мысль внесли работы M. М. Ковалевского, а также А. Я. Ефименко, выводы которой почти через полвека были повторены Б. Малиновским.
Немаловажна роль русских ученых и в создании структуралистской концепции в антропологии, отцом-основателем которой считается французский этнолог К. Леви-Строс, получившей широкую популярность в науке во второй половине XX в. Во многом перекликаясь с идеями русского фольклориста В. Я. Проппа (1895-1970), изложенными им в «Морфологии сказки» (1928), а также опираясь на фонологические исследования в области структурной лингвистики Н. С. Трубецкого (1890-1938) и Р. Я. Якобсона (1896-1982), Леви-Строс поставил вопрос о существовании структурных универсалий в культуре. Леви-Строс относил соответствующие структуры к области человеческой психики и усматривал в них бинарные (двоичные) оппозиции («мужское/женское», «сырое/вареное» и ряд других). Посредством бинарных оппозиций человеческое сознание, согласно ученому, вносит определенный порядок в окружающую его реальность, в результате чего последняя структурируется в соответствии с законами человеческого мышления.
