Поистине настоящий бум антропология пережила в начале XX столетия, что объясняется возросшей колониальной активностью крупнейших европейских государств. Многократно увеличилось количество публикаций, посвященных исследованиям различных народов мира. С этого времени благодаря антропологам Британской школы социально-культурная антропология стала считаться самостоятельной дисциплиной, имеющей свой объект исследования и обладающей собственными методами. В частности, антропология порвала с эволюционизмом, осуществлявшим со второй половины XIX в. диктат в европейской науке. Отвергнув прежде всего принцип историзма при изучении традиционных обществ, на котором базируется эволюционная теория, она сделала приоритетным изучение современности. Отказ объяснялся, в частности, ненадежностью устной информации (фольклора) для исторических реконструкций прошлого обществ, которые в большинстве своем не имели письменных источников из-за отсутствия письменности как таковой. Была разработана концепция функционализма (Б. Малиновский), которая вскоре была заимствована другими обществоведческими дисциплинами, включая социологию (Т. Парсонс). Концепт «Общество» был заменен «Культурой», где отсутствовало понятие «пережиток» с его негативной коннотацией. Считалось, что любое явление или идея, пусть сколь угодно архаичные, всегда позитивны в том смысле, что они выполняют в Культуре определенные функции; необходимо только установить, что это за функции.
Антропологи Британской школы дистанцировались от исследователей других школ, справедливо считая, что те сформировались при изучении европейских обществ, глубоко отличных от традиционных – объекта изучения Британской школы. Тем самым принципиально отвергался европоцентризм при исследовании иных народов и культур. Это важнейший теоретический постулат антропологической науки не потерял своей актуальности и в наши дни, когда порой труды экономистов, юристов, политологов и др. по развивающимся странам создаются с использованием концепций, сформировавшихся в процессе изучения западных систем. Однако применение к объекту познания неадекватных научных подходов неизбежно приводит к ложным выводам.
Главным методом антропологии стало считаться включенное (участвующее) наблюдение, предполагающее устранение барьера между объектом исследования (культурой) и ученым. «Барьер» должен преодолеваться в процессе полевой работы по срокам, достаточным для того, чтобы исследователь стал «своим» для носителей культуры и мог, зная их язык, свободно наблюдать их поведение в повседневной жизни. Поэтому антропологи не мыслили своей деятельности вне «поля», проводя подчас в среде изучаемой культуры по нескольку лет. Полевая работа и включенное наблюдение и сейчас являются важнейшими подходами социально-культурной антропологии.
Антропологические методы исследования заняли главное место и в современной социологии, в которой они именуются «качественными методами». Социологи пришли к выводу, что «этнографические методы» крайне важны при изучении повседневности, находящейся сегодня в центре их внимания (Романов 2006: 72-75; Щепанская 2006: 58-69). Сведения, полученные посредством наблюдения «изнутри», нередко коренным образом отличаются от информации, добытой в ходе опросов, интервью (структурированных) или анкетирования.
И все-таки можно провести границу между антропологией и социологией. Если последняя преимущественно ориентирована на выявление иерархии, статусов, ролей или социальных сетей, то антропология изучает формы их воплощения, т. е. Культуру. Поэтому если для социолога главным вопросом является Почему? то для антрополога – Как? (Бочаров 2005: 57-64).
Сближение социально-культурной антропологии с дисциплинами, от которых она ранее дистанцировалась, началось еще в 1960-х гг. Это объясняется крахом колониализма, появлением на политической карте мира вместо «туземных» территорий (колоний) новых государств современного типа. Поэтому антропологи стали привлекать концептуальный аппарат «европейских наук», а представители последних (экономисты, социологи, юристы, политологи), изучая «развивающиеся государства», не могли обойтись без данных, накопленных социально-культурной антропологией, а также апробированных ею методов исследования. В результате в рамках антропологии сформировались субдисциплины: политическая антропология, экономическая антропология, юридическая антропология, антропология возраста, лингвистическая антропология и др. Их интерес простирается не только на «традиционный сектор», расположенный преимущественно в сельской местности, но на и «современный», представляющий собой европеизированный жизненный уклад, локализующийся в крупных городах. В первом случае исследуется динамика социокультурных изменений, происходящих под воздействием западных культур, в чем антропология приобрела достаточный опыт еще в колониальный период. Во втором – в центре внимания оказывается сфера неформальных отношений в различных областях деятельности: политической, экономической и т. п. Исследуя реалии данных государств, ученые обнаружили, что под покровом внешних европейских форм может скрываться совсем иная жизнь, протекающая по неписаным законам, во многом обусловленным традициями. Без учета этого факта исследования какой-либо сферы общественной жизни оказываются малопродуктивными, т. е. научные выводы слабо отражают объективную реальность.
Так, экономист, привыкший оперировать разнообразными конкретными данными, отражающими экономический статус граждан государства, вскоре приходит к заключению, что они не соответствуют здравому смыслу. Например, анализируя официальные цифры по заработной плате, ценам и реальным доходам, он вынужден констатировать, что большинство людей при таких социально-экономических условиях просто не могут физически существовать. Однако, оказавшись на месте, исследователь обнаруживает, что эти люди не только выживают, но некоторые даже преуспевают, получая доходы от различных видов деятельности, которые никак не отражаются в официальных цифрах и отчетах. Этот неформальный сектор экономики в Африке в 80-х гг. в ряде стран составлял до 70 % (в среднем 50 %). В Индии же лишь 10-20 % всех средств производилось в формальной экономике.
В научный обиход ученых, занимающихся развивающимися странами, вошло понятие неформальной экономики, при которой фирмы не регистрируются, а зарегистрированные уклоняются от уплаты налогов. Их деятельность фактически не контролируется государством, а основная часть капитала – это «черный капитал». В деревнях та же картина. Владение сельскохозяйственными фермами также не регистрируется, а большая часть продукции минует регулируемые рынки. Налог на прибыль от продажи урожая часто не выплачивается, а некоторые сельские товары контрабандно переправляются через границу туда, где цены выше. Масштаб экономического предпринимательства за пределами формального сектора может быть громадным. Поэтому официальные источники, касающиеся доходов населения, всегда значительно отличаются от реальных.
Важную роль в «неформальных секторах» играет государство через коррумпированных чиновников, образующих теневые структуры внутри государственного аппарата. Они связаны с криминалом, частные «армии» которого гарантируют выполнение «черных» или коррупционных контрактов. Поэтому конкуренция на рынках подобных государств характеризуется не столько ценой, сколько борьбой за доступ к бюрократии, через которую поддерживаются отношения «черного рынка».
Исследователи отмечают, что неформальный рыночный обмен жестко структурирован, но не на основе контрактов, а на основе хорошо отлаженных, устойчивых социальных сетей, в которых репутация имеет первостепенное значение. Она же, как правило, базируется на традиционных статусах, определяющихся принадлежностью к определенной семейно-родственной группе, касте, общине и т. п.
Ученые фиксируют тенденцию по превращению криминальных моделей поведения в норму, которой готовы следовать большинство населения. В частности, формируются неписаные законы, предусматривающие суровые санкции за отказ играть по правилам теневых структур (Ален 1999: 412-436; Харрис-Уайт 1999: 437-464).
