Но тётушка Амалия умирала. Алфейко не отрывался от материнских глаз. Как ему хотелось, чтобы мать открыла их и снова посмотрела на него как и прежде своим самым ласковым взглядом. Как ему хотелось услышать её такой привычный самый нежный голос. Как ему хотелось ощутить такое привычное родное материнское тепло. Ах, как всего этого ему впервые сейчас не хватало! И он ждал. Он верил. Он надеялся. Он не мог поверить, что может быть иначе. А как же иначе, ведь это была мама! Но от её бледного лица непривычно и страшно веяло только немой холодной тоской, охватывающей, как ему казалось, целый мир...
Тягостно тянулись минуты в холодном полумраке, лишь мерцали стены бликами двух горящих свечей, да слышались оханья тётушки Друли за спиной Алфейко:
- Ох-хо-хо-хо-хооо... Ох-хо-хооо...
Что же ещё добрая тётушка здесь могла поделать, кроме как охать и тихонечко плакать в своём уголке. Всегда тёплая и мягкая, пахнущая парным молочком, отчего всегда к ней хотелось прижаться как к разогретой печке, сейчас щёчки её осунулись, спина сгорбилась, глаза воспалились. Она вся сжалась и казалась маленькой, испуганной серенькой мышкой в платочке, тихонько сморкающейся и робко поглядывающей с непрестанным оханьем на Амалию и Алфейко.
Да и Алфейко был совсем не похож на себя: из горящего, словно костерок, и звенящего, словно колокольчик, паренька, он превратился в растерянного и притихшего, мгновенно повзрослевшего мальчика...
Вдруг Амалия открыла глаза. Сын испуганно вздрогнул и задрожал: мать смотрела на него совсем не ласковым, а незнакомым ледяным взглядом. Через несколько мгновений Амалия, видимо, убедившись, что перед ней сын, разжала кулак и протянула сыну круглую каменную пластинку на верёвочке. И взгляд её чуть потеплел.
- Мама! - вспыхнул тогда Алфейко и наклонился к её лицу.
- Послушай меня, - заговорила Амалия слабым голосом. - Послушай меня внимательно, сын.
- Да, я слушаю!
- Это священный амулет наших предков. Его мне передал смертельно раненный после битвы с серым хвостатым племенем отец твой Ярослав. Ты не помнишь своего отца, ведь был ещё совсем маленьким, когда он умер. Сейчас я даю амулет тебе. Время пришло. Возьми и храни его всю жизнь. Не расставайся с ним никогда где бы ты не был и что бы с тобой не происходило. А перед своей смертью передай его своему будущему старшему сыну. Заклинаю тебя, храни его всю жизнь, как зеницу ока.
- Мамочка, ты же выздоровеешь! - отчаянно прозвенел в холодной полутьме голос сына.
Но Амалия словно не слышала его.
- Храни его, - продолжала она с леденеющим взглядом. - Храни, заклинаю тебя... - Голос становился тише, зато хриплое дыхание - громче, губы её чернели, а грудь всё тяжелее и тяжелее колыхалась.
Помолчав, она еле слышно продолжила:
- Он будет связывать тебя с предками. Это нужно... - Силы быстро покидали её. - Это нужно для добра и мира. Он будет защищать тебя, освещать и светить тебе... он будет давать тебе силы... - Но замолкла, уже навсегда закрыв глаза.
Алфейко проплакал до рассвета, сжимая в руке амулет. А добрая тётушка Друля, сама непрестанно утирая слёзы, утешала его, как могла.
Глава вторая
Материнская звезда. Белые птицы.
Чудеса в новогоднюю ночь
Оставались считанные минутки до наступления нового года. Уже был накрыт праздничный стол в доме тётушки Друли и во всю растекался из печи аромат новогоднего черничного пирога.
Пока тётушка Друля хлопотала у очага, Алфейко с Маняшей сидели у окна и рассматривали звёздное небо.
- Маняша, сегодня звёзды светятся особенно ярко, - заметил Алфейко.
- Ой, правда!
- Я никогда не видел такого красивого ночного неба.
- И я! Ты знаешь, Алфейко, мне рассказывал пасечник Алюша, когда я сегодня днём ходила к нему за горшочком мёда, что это звёздная страна феи Агни. Фея Агни забирает всех умерших добрых людей в свою звёздную страну и их души вспыхивают новыми звёздочками. И чем душа у человека добрее, тем ярче светится его звезда.
- Но в эту ночь звёзды все особенно ярко светятся.
- Наверное, души умерших тоже радуются приближению нового года.
- Да, они радуются вместе с нами! - И впервые за несколько дней после похорон матери лицо Алфейко озарилось улыбкой. - Маняша, смотри, - он протянул руку, - вон самая яркая звезда!
- Ой, как она светится! А какая она большая! - поразилась девочка.
- Эта звезда притягивает мой взгляд и я не могу от неё оторваться.
- Алфейко, может быть, это звезда твоей мамы.
- Да, это звезда моей мамы. Я вижу её лицо. И она смотрит сейчас на нас со своей светящейся, самой ласковой улыбкой! Мама, - обратился Алфейко к самой яркой звезде, - мы тоже видим тебя! Мы помним и любим тебя...
В этот момент на стене бойко забили часики: бдик-бдяк, бдик-бдяк, бдик-бдяк...
- Вот и наступил новый год, дети мои! - объявила раскрасневшаяся от печного жара тётушка Друля. - Давайте-ка скорей за стол и отметим его наступление новогодним черничным пирожком, он как раз у меня поспел!
Она на большом блюде поставила дымящийся пирог в центр стола и принялась его разрезать большим ножом на кусочки, приговаривая:
- Пирожок-то получился аппетитным: он и ароматный какой, и мягкий какой, и сочный какой, а вот уж какой он на вкус мы сейчас отведаем!
Дети оторвались от звёзд и, взявшись за руки, направились к столу. Но в глазах Алфейко была всё та, самая яркая и большая звезда с улыбающимся, как ему казалось, лицом матери. И с последним ударом часиков он обернулся к окну, чтобы ещё раз взглянуть на эту звезду. И тогда...
- Что это? - вдруг поражённо произнёс мальчик.
В чёрном небе он увидел большую белую птицу, поднимающуюся к звёздам.
- Мама! - тут же закричала Маняша, также увидав птицу, - посмотри, в небо взлетает птица! Посмотри скорей!
- Птица? - удивилась тётушка Друля и, оставив нож в пироге, быстро подошла к детям. - Действительно, птица. И какая большая! Я такую большую птицу вижу первый раз в жизни.
- А какая она белая! - восхитилась дочь. - Белее самой белой розы в нашем саду в самый ясный летний день!
- И белее самого белого снежка в самое солнечное морозное утро! - поддержал её Алфейко.
- Действительно, такую удивительно белую птицу я тоже вижу впервые. Ну надо же, - удивлялась тётушка Друля у окна за спинами детей, - сколько лет уж живу, а птицы такой не видывала!
И они втроём, прильнув к окну, заворожённо, с приоткрытыми от удивления ртами, следили за необыкновенной большой белой птицей, которая, плавно взмахивая широкими крыльями, поднималась всё выше и выше - к самым звёздам. И когда она была уже у звёзд, вдруг откуда ни возьмись, среди звёзд появилась вереница таких же белых птиц. Они ровной крылатой ленточкой грациозно и величественно парили в сверкающем чёрном небе. От восхищения все не могли произнести ни слова, лишь только Маняша, всплеснув руками, воскликнула:
- Ах, красота-то какая!
Да, это было неописуемо красиво: в блистающем чёрном космосе грациозно парили большие белые птицы! Их длинные шеи вытягивались в тоненькие струнки, широкие крылья плавно и неторопливо колыхались, а сильные тела их до последнего пёрышка были устремлены только вперёд! И поднявшаяся к звёздам птица тут же присоединилась к ним. И они все вместе величественно полетели длинным белым караваном в загадочную звёздную даль...
Наверное, дети с тётушкой Друли ещё долго бы самозабвенно любовались белыми птицами, если бы кто-то у самого окна вдруг не крикнул:
- Эге-ге, люди, новый год наступил!
Отчего все, одновременно вздрогнув, опомнились и уставились на него.
- Эге-ге, люди! - кричал у самого окна, прыгая, и махая руками, весь белый, оттого похожий на мельника Пупку, незнакомец. - Эге-ге, новый год наступил, люди! - Он побежал вприпрыжку от окна дальше по деревне, всё размахивая руками, и радостно крича: - Новый год наступил, радуйтесь, люди! Новый год наступил! Эге-ге, новый год наступил...
