Гранаты, которые раскалываются и падают с ветвей в моем царстве – слишком спелые – брызгая в глаза алым соком памяти.

Мне говорили, что Крон, которому донесли о новых деревьях и их плодах, расхохотался и заявил:

– Вот доброе знамение последней битвы! Кровь их войск напитает сегодня землю, а их женщины будут лить слезы над их участью!

И приказал выковать зерна граната на своем щите.

Говорили, что он с воем ярости швырнул этот щит в небо, когда раскололись земные недра и явилась мощь Гекатонхейров.

Холодок проходит по черным водам озера и касается лица. Все уже закончилось и все успокоилось, и сегодня была другая битва – далекое эхо той, и левая обожженная ладонь перестала гореть века назад, но на моем щите, который я отбросил недавно – так и выкованы гранатовые зерна.

Слезы, и кровь, и память, неспешными каплями вытекающая с пальцев в воду.

Наши женщины не думали нас оплакивать.

Они шли на эту битву рядом с мужьями, сыновьями и братьями.

Афродита, смеясь и болтая за плечами сурового Гефеста, вертела в пальцах тонкое золотое копье: «Такое красивое, просто жаль бросать!»

Гера, поджав губы, опоясывалась коротким мечом, проверяя – легко ли вынимается из ножен.

Деметра в ратном доспехе выглядела безумнее Лиссы, и оружия у нее в руках я не увидел – но она могла бы убивать холодным пламенем из глаз. «У меня дочь, – говорило пламя. – А они сегодня полетят в Тартар».

Фемида и Стикс, Артемида и Афина – эти стали давно привычными на поле боя.

В комнатах Олимпа оставалась лишь Гестия – оберегать пламя нашего очага.

Мы, мужчины, троица Кронидов, молча сдвинули чаши, в которых нынче было не вино – гранатовый сок. Терпкий, кислый вкус на секунду сжал горло – глотком вчерашнего зрелища в когда-то цветущей долине.

Потом мы отвернулись: были дела важнее церемоний и прощания, Гермес в моем шлеме вернулся час назад и доложил, что к нашим позициям катится лавина.

Крон наносил свой удар, не дожидаясь, пока мы опомнимся после вчерашнего.

Взвешивая в руке свой новый щит с гранатовыми зернами, я услышал вопрос, которого мы не касались в наших планах и к которому не обращались за все время приготовлений.

– Кто станет во главе войск? Аид?

Персона Посейдона даже не рассматривалась, и брат, кажется, изрядно надулся. Я поймал взгляд младшего и покачал головой.

– В разгар боя оставлять войско без предводителя…

Он понял. У меня нынче цель важнее, чем сокрушать Кроновы рати.

Нужно ведь что-то делать с этим проклятым серпом.

Произошло короткое замешательство. Потупился Арес: не рискнул высовываться, почувствовал что-то дубленой шкурой. Войску серьезно угрожало остаться без предводителя или под руководством Стикс – но тут вперед вылез Прометей, верный своему глупому, благородному обычаю помогать.

– Давайте уж я, – выручил всех.

Гефест прикрыл глаза в мгновенном прозрении: увидел тень, скользнувшую по лицу отца. Ох, ничего хорошего не сулит эта тень новоявленному предводителю!

В будущем – если оно наступит. Пока же Зевс обрадовался, за плечо утащил Прометея к себе и принялся взахлеб обсуждать с ним позиции войск: у Крона на флангах опять великаны… их брать стрелами, отводить на наших лучников, Аполлон и Артемида в помощь… титанов придется вязать основным бойцам, то есть, Аресу, Афине и Посейдону… вести передавать через Гермеса и Ириду, ты ведь знаешь, преемник?

Он знает. Все мы знаем – воюем не первый день.

Только до этого нам никогда не приходилось сражаться под белыми крыльями рожденной Победы.

Ника явилась в зал последней: прискакала в сопровождении братьев, рассматривая новые кожаные сандалики, и слово, которое давно билось в висках у каждого – было произнесено озорным детским голоском, сорвалось с пухлых губ беловолосой девочки:

– Пора?

Пора.

Грохочут молоты циклопов: «Подавай!» – «Окривел?!» – «Эх, поддай, поддай!»

Куются молнии.

Мы готовы заканчивать то, чему, казалось, не будет конца.

За плечами – Олимп, к которому нас прижали за триста лет.

Перед нами – некогда цветущая Фессалия, которая и сейчас цветет: языками пламени, оскаленными ртами чудовищ, блеском копий в руках у великанов… Это река, нет, это морской прилив, надвигающийся на наши позиции, желающий броситься и подмять – всей тяжестью, с первого раза.

Аластор, Никтей, Орфней и Эфон нервно танцуют в упряжи, косятся на сжимающего вожжи хозяина, на мое неподвижное лицо, всхрапывают вопросительно: «А если вдруг… если…»

«Не если, – чуть шевелятся губы. – Прибой всегда разбивается о скалы… прибой всегда…»

И сигнал к началу кровавой круговерти – пролетевшая молния над головой.

Мы начинали эту войну мальчишками, отец. Чем бы она ни закончилась – мы закончим ее богами.

Где-то в этих годах, в твоей стихии, в стычках и затяжных боях мы растеряли крупицы страха и подобрали обыденность и скуку. Мы не кричим больше от гнева – даже Арес и Посейдон воздерживаются от кличей. Мы сшибаемся с твоими слугами в смертном молчании – чтобы ты мог услышать смех Ананки за своей спиной.

Моя Судьба нынче не смеется. Мы с ней сосредоточены на том, чтобы разить.

Вторая и третья молнии ударили в гущу схватки, метко, на колени свалился какой-то титан, с диким воем хватаясь за оторванную челюсть. Там, в центре столкновения, уже завязывался черно-красный смерч, оттуда доносились выкрики Ареса и глухие удары трезубцем – Посейдона. Но следить за ходом боя не хватало времени: я на левом фланге, с колесничими, Стикс – на правом – с копейщиками, два олицетворения ужаса, как шутят чересчур смелые сатиры, два черных крыла, которые держат войско…

А над нами плещутся белые крылья Победы.

И летят стрелы, не знающие промаха: Аполлон – на моем, левом фланге со своими стрелками, Артемида помогает Стикс; помощь нужна, потому что там не только великаны – человекопауки, вооруженные секирами, машущие факелами, и каменные волки – отростки гор – ползут между ними на брюхе, чтобы вцепиться в горло лошади или копейщику…

– Держа-а-а-ать! – катится над полем команда, равно подходящая двум войскам.

Войска смешались, два кулака сшиблись и неожиданно сцепились пальцами, переплелись смертельным клубком; слева от меня перевернулась колесница, не рассмотреть – чья, кони, бронза и тела каменных волков слились в единое целое…

Цепь молчания раскололась окончательно с десятой молнией. Донесся воинственный клич Афины, взвился в небеса хриплый рявк нашего временного предводителя – Прометея:

– Арес! Отводи…!

Или там все еще Зевс? Нет, брат молчит. Но никуда и не отлучается, впереди всех, и молнии, подносимые ему одним из Циклопов, мерно расцвечивают небеса. Это только начало боя – звенят молнии, мы начали неплохо, вдруг мы выстоим и так, без того, последнего решения, мы уже боги – не мальчишки, мы…

Кони сминают копытами чудовищ, как сухую траву. Кони танцуют по полю боя, чувствуя, что в руке колесничего не дрожат поводья. Бронзовый взмах! Я никогда не был копейщиком, но промахнуться сложно, неизвестный мне титан захлебывается ревом, хватаясь за горло. Теперь протянуть руку и взять шестое по счету копье из связки на дне колесницы; если бы они увидели это – они спросили бы: «Да кто ж так воюет?!»

Так воюю я.

Ряды великанов расступаются, пропуская пламя, в лицо пышет жаром; встает на дыбы моя четверка; кони остальных давно обезумели от ужаса. Трехголовая бескрылая тварь стелется по земле, глядя немигающими глазами; откуда у них столько драконов?!

Отчаянное, многоголосое пронзительное ржание смешивается с хохотом в рядах войска титанов, среди моих воинов слышны только ругательства, от ужаса не кричит никто, все давно знают: ты смертник, если идешь в бой за Аидом Безжалостным.

Знают, но почему-то – идут.

– Оставить колесницы!

Твердая земля толкается навстречу, ударяет по ступням. «Аластор! – кричу я так, будто обращаюсь к брату или подчиненному. –Назад! Назад!» Но правый коренник слышит и понимает меня лучше, чем подчиненный или брат, меня обдает воздухом – и колесница без возницы уносится в глубокий тыл.