- Думаю, Госпожа.

- Покажи, как.

Я подхожу и глажу плеть.

- Молодец.

Наташа протягивает мне отпитый наполовину бокал, я выхватываю у неё из рук его двумя руками.

- А теперь забудь всё, что было до этого, ничтожество.

- Я уже сделал это, Моя Госпожа.

Мне становится мало происходящего. Чувствует ли она это? Почувствовала ли? Её грубое обращение - примитивный приём - доставляет мне редкое удовольствие. Мне понравилось, как это сорвалось с её губ! Но этого мало, и вдобавок усугубляемо до тоски пониманием, насколько редки, так удающиеся такие моменты, и до следующего теперь невесть сколько времени. Для меня неожиданно, что мне хочется, чтобы она ещё что-нибудь такое сказала.

Наташа скручивает плеть, укладывая кольца в руку, которой удерживала до этого дивайс за рукоятку. Оставив сантиметров пятьдесят свисать, произносит:

- Я что сказала тебе сделать?

- Забыть всё, что было до этого, Госпожа, быть ничтожеством.

- А ты что сделал?

- Я ничтожество, Моя Госпожа, я забыл.

- Ты пытаешься быть учтивым, а надо быть правдивым.

- Моя Госпожа совершенно права, - киваю я.

- Ты думаешь, ты даёшь мне оценку - на что же ты способен ещё, чтобы не быть тем, кто ты есть?

- Ради тебя, Моя Госпожа, я готов на всё.

- И ты можешь оскорбить свою госпожу, только чтобы она продолжала ею оставаться?

- Это для меня непонятно, Моя Госпожа.

- Конечно, непонятно, потому что ты думаешь, что ты не сукин сын, который попирает вселенную со всеми её существами, в голове которых теплиться частичка разума.

- И это мне не понятно, Моя Госпожа, но я сделаю, как ты скажешь.

- Пошёл ты на хрен, - будто обречённо, вот только что без мата говорит она.

Я не шевелюсь.

- Я сказала, пошёл на хрен! – кричит она.

Я разворачиваюсь, чтобы покинуть комнату, но меня останавливает её окрик, когда я ступаю ногой в район порожка.

- Стоять!

Я останавливаюсь в дверях.

В памяти возникает её взгляд с отражённым в нём неопределённым намерением, когда она, скручивая плеть, оставила свисающей некоторую её часть, и теперь я с большой вероятностью предсказываю, что сейчас произойдёт. Напрягаюсь в ожидании этого. Судя по цоканью каблуков, приближается она чётко, без сомнений, а полосование по диагонали спины кончиком плети приходится ровно, без долей, на счёт пять после четырёх, спонтанно отсчитанных мной стуков каблучков по паркету.

Я не знаю, первая ли это вещь, совершаемая ею столь идеальным образом в её жизни, потому что, разложив её поступок на молекулы, констатирую, что действует она абсолютно сознательно, на сто процентов контролируя ситуацию. Если б она действовала неуверенно, приближение её не оказалось бы ни быстрое, ни медленное. Между остановкой и ударом возник бы продолжительный временной промежуток или бы удар совпал с последним шагом. Но всё происходит чётко, мои мысли не обгоняют её действия, но и на йоту не оказываются позади их. Я ничего не успеваю обдумать: ни предугадываю ни следующий момент, ни даю оценку канувшему - потому что…боль. Резкая, жгучая, колкая - сразу. Наташа умудряется «провести» по спине самым кончиком дивайса, насколько позволяет овалообразная траектория последнего. За переживанием боли в голове вихрем проносятся ассоциации. Мне представляется, что такое же б пришлось испытать, если бы по спине резко полоснули строительным ножом или, скажем, засунули под кожу спины шампур, а потом резко рванули его наружу. Я дёргаюсь, вдавливаю голову в плечи, но уже в следующее мгновение оцениваю и наслаждаюсь естественным состоянием человека – когда его тело не подвергается акту, причиняющему ему физическое страдание. Быть живым, заключённым в физическую оболочку – величайшее наслаждение! Истязания Марты, вроде, не порождали во мне такие космические мысли.

- А теперь в душ! – командует Наташа и резко устремляется прямо на меня.

Я отскакиваю в сторону, как только слышу за её фразой первый уверенный шаг, и поэтому она не «входит» в меня, на что она, наверно, и рассчитывала.

- И бокал мой принеси.

Бросаюсь к бокалу Наташи, который она не допила, и уже с ним догоняю её у самой душевой, еле-еле успевая включить свет и открыть перед ней дверь. Естественно, моя учтивость и азарт игнорируемы. Наташа делает два с половиной шага внутрь душевой и останавливается. Я забегаю за неё и поворачиваюсь к ней лицом. Протягиваю ей бокал двумя руками. Наташа стоит в красивой позе, согнув одну ножку, и я смотрю, как она ручкой принимает бокал, пристально смотря мне в глаза. Опускаю взгляд. Проходит несколько секунд, и она двумя глотками допивает то, что оставалось у неё в бокале. Ещё через несколько секунд произносит:

- Раздевай меня.

- Да, Моя Госпожа Наташа.

Протягиваю руки в направлении снейка и пустого бокала, и она вкладывает мне их в руки. Отложив плеть и бокал в сторону, захожу со спины Наташи и кладу свои пальцы на застёжку лифчика. Застёжка поддаётся моментально. Перебегаю и встаю спереди Наташи, чтобы ухватиться за лямочки лифчика и стянуть его с неё, ненароком коснувшись тыльной стороной пальцев предплечий Наташи. Затем перемещаюсь и присаживаюсь сбоку, чтобы медленно расстегнуть молнию на юбке. В образовавшемся разрезе вижу трусики. Однако, мне кажется, что Наташа принимает раздевание, как какое-то средство для чего-то, и не особо обращает внимание на процесс, поэтому я не затягиваю, не попытаюсь доставить ей удовольствие от этого, и самому его получить, несколько быстро раздеваю её и отступаю в сторону.

Времени на тайно рассмотреть её, постараться увидеть выражение её лица, оказывается мне достаточно, хоть это и происходит мгновение - Наташа сразу, как только я отступаю от неё на «правильное» расстояние, командует мне зайти в душевую кабину. Немного алкоголя подействовало на неё расслабляюще: движения её теперь привлекательно плавны и соблазнительно развязны, довольное хмельное личико призывает к лёгкому разврату.

Я вхожу в кабинку и сразу поворачиваюсь к входящей следом Наташе лицом.

- Дверь, - говорит она.

- Конечно, Госпожа Наташа.

Огибаю Наташу корпусом, чтобы дотянуться до дверцы душевой кабинки и затворяю её.

- А теперь иди и принеси сюда полотенце, сам сразу не мог догадаться?

- Да, Моя Госпожа, конечно.

Выскакиваю из душевой кабины, хватаю приготовленное для Наташи полотенце и хочу заскочить с ним обратно, но оказываюсь остановлен ею:

- Ни это - сколько раз можно повторять? Мне это нравится. В этом я люблю быть закутанной после душа.

- Конечно, Моя Госпожа.

- Что?

- Да, Моя Госпожа Наташа, это лучше подойдёт.

- Да, это лучше подойдёт.

Я заскакиваю в душевую кабину с другим полотенцем, приготовленным на некоторый случай для меня.

- Сложи его в три раза, стань к стене, брось полотенце к своим ногам и возьми в руки шампунь.

- Да, Моя Госпожа.

Через восемь секунд её приказание исполнено.

И тут она опускается передо мной коленями на полотенце, упирается руками в стенку по сторонам от моих бёдер и говорит:

- А теперь мой мне голову.

Закрываю на мгновение глаза от удовольствия и втягиваю в себя огромную порцию воздуха. Я знаю, что она не наблюдает за моим лицом, поэтому опускаю взгляд, чтобы посмотреть, как красиво Наташа сейчас стоит на коленях передо мной, как эротично у неё оттопырена попка, как изящны ручки, раз в десять тоньше моих бёдер, упирающиеся в стенки по обеим сторонам от моих голых ног, будто установившие мне границы, из которых я не могу сделать ни шага в сторону, пока я не сделаю то, что надо этой девушке, и как вообще красива она вся, создавшая такую ситуацию, ожидающая приятную процедуру.

Я могу не один раз представить, что меня сейчас ждёт, но я рьяно принимаюсь за исполнение её приказа. Первым делом намачиваю её волосы и, чтобы поддерживать тепло в кабинке, закрепляю, отрегулировав воду погорячей, душ в держатель, направив потоки воды обрушиваться рядом с нами. Потом наливаю полную ладошку шампуня и начинаю распределять пенную массу равномерно по волосам Наташи. Опасная близость её лица там, внизу, возможность смотреть на всё это, приятные ощущения под руками от прикосновения к её шейке, ушкам и подбородку, редкие мгновения, когда я осмеливаюсь обхватывать голову Наташи руками, придавая ей «нужное», имитирующее фантазируемое, положение, не могут, конечно, не привести к тому, чтоб у меня не началась эрекция. Наташа делает вид, что она ничего не замечает, и её это не касается. А касается, причём в самом прямом смысле слова.