- Легилименция – это искусство проникать в разум другого человека, видеть то, о чем он думает, и как результат – возможность манипулировать сознанием, посылая ложные образы. Темный Лорд владеет этим искусством в совершенстве, а я считаю, что при всей нашей преданности ему мысли – это частная территория, проникать на которую нельзя позволять никому. И Окклюменция – единственный способ противостоять подобному вторжению.
Мальчишка не перебивал и даже не пытался спорить. Иногда казалось, что он внимательно слушает, впитывая каждое мое слово, как он всегда делал это раньше, но через миг я замечал блуждающий, рассеянный взгляд и осознавал, что ему глубоко безразлично все то, что я пытался до него донести, хотя здравый смысл подсказывал, что он притворяется. Жутко, до боли в пальцах хотелось стукнуть кулаком по столу, заорать, чтобы он слушал внимательнее, но я понимал, что мальчишка только этого и ждет, пытаясь вывести меня из себя, и не мог доставить ему такого удовольствия. Сдерживаясь, я рассказывал монотонным и спокойным голосом о том, каким образом нужно очистить свое сознание, поставить ментальный блок, защищаясь от вторжения, и какие при этом испытываешь ощущения.
Когда дело дошло до первого практического занятия… Вот тут у меня окончательно начали сдавать нервы. Мы оба знали, что с первого раза поставить блок у него не выйдет, а значит я увижу что-то из его воспоминаний, и скорее всего это причинит мне боль. Сразу представилось, что он думает о нас с ним, и напоминать об этом друг другу, понимая, что больше ничего не будет… Это жестоко. Я не хотел бы видеть это, а он не хотел бы показывать свою слабость, я уверен.
Забини перестал выглядеть надменно скучающим – теперь он пристально смотрел на меня, и от былого равнодушия не осталось и следа. Его пальцы мелко подрагивали, и он непроизвольно прикусывал побледневшие губы, не контролируя себя, собираясь, но не решаясь что-то сказать. Мои собственные ладони вспотели, и палочка, зажатая в кулаке, слегка проскальзывала, когда я поднял ее перед собой.
- Легилименс! – Прошептал я одними губами, понимая неизбежность этой тренировки, и в следующую же секунду меня словно окатили ледяной водой – настолько я не ожидал увидеть то, что предстало перед глазами. Я почти сразу прервал контакт, глубоко вдыхая, словно мне не хватает воздуха, и удивленно глядя на мальчишку. Тот покрылся испариной и, не решаясь поднять на меня взгляд, пробормотал куда-то в пол:
- Может, не стоит этого делать? Я просто уйду…
Мне хотелось согласиться, потому что смотреть снова было бы выше моих сил, потому что не обо мне Забини все это время думал, как я в глубине души надеялся. И не с моим участием эпизоды вспоминал. Щеки горели не то от ярости и ревности, не то от смущения после увиденной сцены, но я заставил себя спокойно произнести:
- Твое обучение важнее всего остального, так что сосредоточься, если не хочешь, чтобы я еще что-то увидел.
10. Блейз
Если б я знал, что Снейпу на следующий день взбредет в голову обучать меня Окклюменции, послал бы Финнигана к дементорам. Но тогда, чувствуя, как мир, переворачиваясь, уходит из-под ног, оставляя внутри меня сосущую пустоту, я судорожно искал, чем заполнить ее, и провести время с гриффиндорцем казалось не такой уж плохой идеей. Но теперь, пока профессор рассказывал, как будет копаться в моей голове, я быстро перебирал в уме всевозможные отговорки, почему он не должен этого делать, но ничего толкового придумать так и не смог, и он перешел к практике, произнеся заклинание как приговор. Себе ли, мне ли, или нашим скончавшимся позавчера отношениям? Так или иначе, но, сколько бы я ни пытался подумать о лунных тельцах, перед глазами всплывал только мокрый гриффиндорец, поднимающийся с колен и помогающий мне устоять на ногах. А потом он схватился за мой кулон, очевидно, чтобы притянуть меня к себе для поцелуя, но я накрыл его ладонь своей с коротким и отрывистым «Не трогай». Не знаю, понял ли Снейп, почему я это сказал…
Но прервать занятие отказался, и я с ужасом ждал второй попытки, зная теперь, как это бывает, и потому еще больше боясь. Раньше я думал, что при Легилименции человек просто узнает какие-то твои мысли, воспоминания… Как-то узнает, и все тут, о механизме я не задумывался. Но все оказалось намного хуже – воспоминания словно оживали, и мы оба окунались в них, смотря, как будто сейчас находились там. Он – со стороны, а я – в качестве главного героя. Все это было настолько ярко, настолько реалистично, словно заново переживаешь каждое мгновение, и если утром я уже почти не помнил подробностей того, что было вечером, то Легилименция снова заставила меня увидеть каждую мышцу на узкой спине, каждый изгиб худого тела, по которому сбегали капли теплой воды, послушно растекающиеся под пальцами.
Легилименс, и я словно вновь хватаю за плечо собирающегося уйти гриффиндорца, который решил, что я его использовал и оттолкнул, отказавшись целоваться. Шепчу на ухо, специально слегка касаясь его языком, пока ладонь скользит по безволосой груди, не давая ему сбежать: «я тебя еще не отблагодарил».
Закрыв лицо руками, я метнулся в сторону, силясь поставить блок, но Снейп и сам прервался, дыша еще тяжелее. Сердце в груди ухало пойманным сниджетом, а в глазах начало темнеть, и я оперся спиной на полку с банками, в которых плавали различные экспонаты. Профессор молчал, пытаясь придти в себя, и я тоже пользовался этой паузой, как мог, гоняя самые асексуальные и омерзительные мысли, но стоило ему снова поднять палочку…
Легилименс… Перед глазами секунду все плывет, и вот я снова стою под душем, разворачивая Финнигана к себе задом, и внутри что-то замирает от предвкушения. Да, я давно хотел, но Снейпа не решался попросить, и тем более изменить ему… И вот теперь я наконец делаю это… После недолгой подготовки осторожно вхожу в упирающегося ладонями в стенку кабинки гриффиндорца, прижимаясь грудью к его спине, легонько прикусывая зубами плечо. Начинаю осторожно двигаться, придерживая его за бедра, чувствуя, как внутри жарко и тесно, и каждая клеточка тела трепещет от новых ощущений, и сладкой карамелью по коже растекается удовольствие…
- Хватит! - услышал я откуда-то издалека свой собственный крик, осознавая, что снова нахожусь в подсобке кабинета Снейпа, и сразу вспомнилось, как однажды после урока именно тут мы занимались сексом. Рука сама потянулась к лицу, стирая фантомные капли водопроводной воды, словно не желая принять тот факт, что я не в душевой квиддичной раздевалки. Мне должно было быть стыдно, что я изменил ему? Нет, профессор со мной порвал, и я больше ничего не был ему должен. Стыдно, что он увидел меня трахающимся? Тоже нет – он видел и более неприличные сцены с моим участием, и сам заставлял меня вытворять вещи и похлеще… Так или иначе, но вопреки доводам разума щеки горели от стыда. Видимо потому, что я обещал себе быть с ним хладнокровным и сдержанным, не пуская больше в свой внутренний мир, а в результате он получил доступ к моим мыслям и чувствам, а я сам стоял перед ним, не зная, как унять дрожь возбуждения, и головокружение с каждой секундой только усиливалось, давя начинающейся мигренью на виски.
11. Северус
Я его хотел. Даже когда он просто сидел напротив со скучающим взглядом. Но теперь, наблюдая, как мальчишку колотит нервная дрожь, и он непроизвольно отворачивается, чтобы скрыть свое состояние, я тоже почувствовал, что не выдерживаю. Одна часть меня сходила с ума, увидев, что и дня не прошло после нашего расставания, а он уже переспал с другим, и страстно желала причинить ему боль, показать, как мне самому невыносимо. Но другая не винила его, осознавая, что клин клином вышибают, и если он и решился на секс с другим парнем так быстро, то только чтобы забыть меня, а значит Блейз страдает, и ему уже плохо и больно, и я достаточно его наказал.
А тело звенело, как натянутая струна. После увиденного пульс моментально подскочил до немыслимых высот, и воображение мгновенно подкинуло картины, как мы с мальчишкой в свое время развлекались в душе. Белая пена на темной коже и его тонкие пальцы, убирающие прилипшие мокрые волосы с моего лица. Все во мне отчаянно рвалось сгрести его в охапку, так же развернуть к стенке и продемонстрировать, что больше никто, кроме меня, прав на него не имеет. Отметить поцелуем, словно клеймом собственности, каждый участок смуглой кожи, кусаясь и тут же зализывая боль языком. И я знал, что сейчас он позволит, разрешит все, что угодно, но здравый смысл не дал мне притронуться к беззащитному в своем возбуждении мальчишке, и я обреченно прошептал:
