© Добров А., 2017

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2017

Толстый старик в стеганом домашнем халате и мягких брюках, отдуваясь, вошел в кабинет, держась рукой за свой объемный живот, едва перехваченный поясом. Он рухнул в кресло и прокашлялся, массируя пухлой рукой грудь.

Не может же Господь карать человека абсолютно за все дурное, что он совершил или помыслил! Ведь не преступник тот, кто грешит помалу. И не грешит вовсе, а потакает своим слабостям. Это и не грехи часто, а так… ерунда. Уж если человек съел сегодня за обедом целого цыпленка с картошечкой, да грудинкой, да еще и выпил бутылку рейнского – что ж, так сразу и обвинять его в чревоугодии? Цыпленок! И – смертный грех? Или вот взять сегодняшний обыск. Ну ведь она была такая… славная! Такая изящная! Такая маленькая! Удержаться оказалось совершенно невозможно. Аркадий Варфоломеевич сначала положил сверху портфель. Инстинктивно. Как рыбак закидывает удочку в то место, где рыба вдруг проклюнется на поверхность, ловя комара или водомерку. А потом, когда хозяин отвлекся, сунул шкатулку в карман. Ну какой же это грех, а? Просто сувенир на память. Да и кто схватит за руку частного пристава, даже если и заметит? Он и раньше брал сувениры в хороших домах. Служба-то тяжела и однообразна, а тут хоть какое развлечение! Иногда по вечерам Аркадий Варфоломеевич открывал сундучок и доставал оттуда свои памятные сувениры – так, мелочишку! То пару запонок с камушками, то какую-нибудь ложечку, то колечко. Медальон с детскими волосиками… где уже тот ребеночек? Наверное, вырос во взрослую даму, нарожал других ребяток, купил еще несколько золотых медальончиков и туда тоже положил прядки тоненьких светлых волосиков…

Ах, какая прелесть, например, эта шкатулка! С красивым тонким узором по крышке – черные цветы на бежевом фоне. Несомненно, старой итальянской работы.

Пересев за стол, Аркадий Варфоломеевич достал из верхнего ящика лупу, с которой уже давно читал книги и донесения, доставляемые прямо на квартиру. С возрастом глаза все еще хорошо видели вдаль, а вот вблизи почти ничего не различали. Через стекло он рассматривал узоры, потом отложил лупу и откинул крышечку. Изнутри шкатулка была обтянута лиловым бархатом. Прощупав сухими старческими пальцами ткань, пристав усмехнулся – шкатулка, кажется, имела второе дно. Вот уж удача так удача! Это как поймать хорошую рыбу, полную икры. Может, там, в потайном местечке, хранилось что-то важное? Любовная записка венецианской куртизанки? Золотой дублон? Или святая реликвия?

Аркадий Варфоломеевич снова взял лупу и принялся осматривать внутренность шкатулки. Наконец, обратил внимание на край маленькой лиловой ленточки, торчащей там, где правая стенка соединялась с основанием. Вот оно что! Можно аккуратно подцепить пальцами и потянуть.

Он так и сделал. И вдруг что-то тихонько щелкнуло, из стенки шкатулки вырос тонкий шип, который вонзился в палец пристава, а потом так же внезапно исчез.

Аркадий Варфоломеевич застыл. Медленно он поднес палец с капелькой крови к глазам, которые были расширены от ужаса. «Боже, – подумал он, – что я натворил? Шкатулка с отравленным секретом».

Он отбросил вещицу от себя, словно гадюку, встал и, пошатываясь, подошел к окну, чтобы распахнуть его и впустить в комнату больше воздуха.

Но ставни уже были заклеены на зиму – как ни дергал он ручки, все оказалось бесполезно. А до форточки он почему-то не мог дотянуться – руки не поднимались. Кровь ударила в лицо частному приставу, он захрипел и повалился на застланный ковром пол…

В комнате с крашенными в желтый цвет стенами, за столом, покрытым клеенкой, перед ополовиненной бутылкой водки сидели двое. Окошко, занавешенное не полностью, снаружи было мокрым от вечернего холодного дождя.

Молодой, бритый налысо мужик со сломанным носом скинул рабочую куртку с широкими рукавами и остался в выцветшей зеленой рубахе с заплатами на локтях. Его засаленный картуз лежал рядом на лавке. Бритый навалился на стол, скрестив ноги в грязных сапогах. Скулы его двигались, будто он что-то пережевывал.

В комнате было жарко от кафельной печки, в которой горело два больших куска каменного угля.

Собутыльник лысого был человеком плотным и имел пышные седые усы и золотую цепочку на сером жилете. Поверх жилета он носил белый докторский халат, хотя врачом и не был, а занимал вроде неприметный пост помощника управляющего Шереметьевской больницы. Он держался расслабленно, говорил мало и небрежно.

Небольшой домик, в котором встретились эти двое, стоял на территории больницы и относился к хозяйственным постройкам. За высокой кованой оградой лежал опустевший по случаю позднего времени Сухаревский рынок. Пожилой давно привык к этому соседству, мало того, он и за оградой чувствовал себя как дома. И имел на это полное право – завсегдатаи антикварных рядов, держатели лавок – все именовали его по имени-отчеству. Опытные воры, приносившие добычу скупщикам краденого, поучали новичков:

– Во, глянь на того. Это сам Тимофеев Маркел Антонович.

– А кто он, дядя? – спрашивал молодой.

– Большой человек! Да не пялься ты так. Ты коротко посмотри да с уважением. Он тебя запомнит. Он все помнит. Все знает.

Усатый старик действительно обладал феноменальной памятью. И не менее феноменальной способностью добывать любую информацию, поскольку основным его занятием была именно скупка и хранение краденого в дальних помещениях больницы. И он же помогал преступникам попасть в больницу, оформляя их через своего человека в приемном покое по чужим документам – особенно если бандиты поступали с резаными или стреляными ранами. Тут их записывали как случайно порезавшихся или неудачных охотников.

Сейчас же Маркел Антонович принимал просителя в своих покоях, равнодушно слушая, что говорил ему бритый.

– Отработаю. Вот тебе крест!

Тимофеев безучастно посмотрел, как сидевший напротив перекрестился, и налил себе водки, звякнув горлышком бутылки о стакан.

– Дурак ты, – сказал он беззлобно, слегка картавя. – Ты вообще понимаешь, чего предлагаешь? Чем ты мне отработаешь?

– Отработаю! – горячился бритый, косясь на водку. Ему хотелось выпить, но водка была хозяина, а тот не предлагал. – Вот те крест!

– Да хорош уж, – пробурчал Тимофеев. – Послушай, что я скажу теперь. – Он достал из кармана большой платок и вытер усы. – Только за ради твоего братца помогу. Да и ты мне потом должок вернешь. Только договоримся твердо – все, что ни скажу, сделаешь.

– Сделаю! – с готовностью кивнул бритый.

– Скажу «убей» – убьешь. Скажу – «с крыши сигай» – прыгнешь.

– И это сделаю, Маркел Антонович.

– Ну, ладно, – равнодушно кивнул скупщик. – Налей себе. Будет у меня для тебя одна работа…

Бритый схватил бутылку и наполнил свой стакан.

– Ваше здоровье! – произнес он и моментально опрокинул водку в нутро.

Усатый прищурил карий глаз.

– Что, накипело?

– Угу. – Бритый сглотнул и утер рот рукавом рубахи. – Он же мне не просто как брат. Когда маманя и папаня померли, я за ним ходил, кормил его, сам недоедал. На работу по малости лет не брали, вот я воровать и пошел. Били меня страшно, когда ловили! А все мне веселей – когда родная душа рядом. Думал, в мастеровые отдам, женю – пусть чистой жизнью живет. И теперь из-за этого гада его в каторгу! А он же мальчонка еще. Что там с ним сделают? А?

– Известно что, – спокойно ответил Тимофеев, которого на самом деле вовсе не интересовало, что случится на каторге с молодым смазливым насильником.

– Вот! – с отчаянием воскликнул бритый. – Вот!

– Так ты и сам, когда на каторге был, разве не петушил юнцов-то? А? – поднял бровь Маркел Антоныч.

– Был грех, был, – кивнул его собеседник. – Позвольте еще полстаканчика?