- Это только начало. И мы с тобой первые, Рыс, кто станет в шеренге казненных за это испытание Миракулум.

Мне не стало от этого легче. Я пыталась отрешиться от ощущения пропасти и тьмы тем, что прислушивалась к шороху колес. Каждый камешек на дороге, стукнувшийся об обод, каждый несмазанный скрип. Лошади цокают копытами, открываются какие-то ворота, доносятся крики с отдачей приказов. Уже факельный свет, тюремный двор, много оружия и людей вокруг, чьи-то возгласы по краям этого кошмара. Коридор вниз, подталкивание рукоятью кнута, чтобы шла быстрее.

- В одну камеру... - распорядился быстрый подтянутый голос. - Мест мало.

Тишина. Я только ее и слушала, сидя в этом каменном мешке вместе с оружейником, тесно прижавшись к нему, и ни о чем не думая.

- Ты прости меня... - я едва нашла в себе силы говорить что-то. - Если бы я не вернулась на этот Берег, то тебя бы здесь не было.

Аверс не вздохнул, не пошевелился, ни дрогнул ни одним мускулом, только один голос слепо прозвучал:

- Это не правда.

- Что сказал Алхимик, Аверс? Какие три пути, если все равно - смерть? Почему я не должна была слышать того, что касается нас обоих?

- Потому что я должен был решить, - как умирать.

Меня опять всю прожгло ощущением бездны. Оно наваливалось, это чувство, но все равно было неосязаемым для полного понимания. Как может быть, что меня не станет? Я так же, как и прежде дышала. Никто не мучил меня, никто не приставлял холодной стали к основанию шеи, это не агония, не предсмертное безумие, - я сидела в темноте заключения, и одновременно понимала, что мне не жить. И Аверсу не жить. Мы вместе, и больше никогда вместе быть не сможем.

- Этой ночью, - выговорил он, - священники храмов и тюремщики начнут пытать тех, кого успели арестовать за вечер. Они будут пытаться выяснить, где наш господин, где этот демон, и выбивать раскаянье за то, что слабость человеческая подтолкнула к сделке с Миракулум.

- Об этом говорил Алхимик?

- Да.

- И... - меня задушила судорога ужаса.

- И нас тоже, Рыс. А на третий день по приговору первосвященника колесуют на площади.

Мне подурнело. Я ощутила, какая испарина холодного пота окатила все тело, и внутри все изорвалось от предощущения боли. Аверс обнял меня сильнее. Его пальцы тоже были холодными, а шея и щека леденисто-мокрыми. И голос его очень дрожал, вместе с ним самим, когда он пытался спокойно произнести:

- Ты не бойся... Этого не будет. Я сам убью тебя, Рыс.

В этот миг я испытала последний приступ страха. И все ушло.

Что такое пустота? Что такое животный трепет перед гибелью? Что за малодушие перед лицом приговора? Когда ничто, ни одно мое чувство не сопоставимо с тем, что сейчас произнес Аверс. Ему предстояло не только умереть, но и убить...

Убить! Меня убить! Своими руками! Меня содрогнуло от хлестнувшего, как кнут по спине, понимания, что он чувствует сейчас. Отчего так дрожат его ледяные и ласковые ладони, отчего так мертвенно-холодны тело и голос. Какая мука распинает его сердце с отчаяньем и решимостью сделать это.

- На пытках ты потеряешь разум, и твоя душа умрет от боли раньше, чем тело. Этой смерти нельзя допустить, ты... - слова оружейника сорвались, и он, задохнувшись, замолчал.

- Я приму от тебя даже смерть. - Спокойно ответила я. - Все, что угодно.

Моему разуму стало легко и светло, теперь я жила без своего мучения, но разделила страдание Аверса. Он должен был знать, что и в этом он один не останется. Я с ним, и я иду на все.

Какое счастье, что мы не видели лиц друг друга.

Наверху послышались шаги, и к решетчатой двери нашей камеры подошел ратник. В руках его был факел, и, приподняв его к лицу, он попытался разглядеть темноту вокруг нас. Это был очень молодой юноша, и вид у него был настороженно-напуганным.

- Мне поручили передать вам... - прошептал его голос с нескрываемым волнением, - передать вот это.

Он присел, и что-то положил на пол у решетки.

- И просили сказать, что времени совсем мало. Сейчас за вами придет канвой.

Не дождавшись нашего ответа, да и не особо рассчитывая его услышать, юноша поспешно ушел, унеся капельку проникшего света с собой. И снова была тьма и тишина.

- Что он принес? - Спросила я, смутно догадываясь.

- Оружие.

- Кто поручил ему?

- Думаю, Рихтер... каждое слово Алхимика сбывается с точностью до малейшей детали...

Он поднялся с места, оставив меня одну.

- Это стилет. И если верить Миракулум, то этот стилет когда-то сделал я сам. Да... я чувствую знакомую гравировку.

Все, что он говорил, говорилось опустошенно и бессмысленно. И обратно не сделал ни шага. Стальная игла лязгнуло о камень, и послышался тягостный выдох. Я подошла сама и нащупала в темноте фигуру Аверса. Он упал на колени, скорчился, обхватив свою голову, и пытался скрутить себя самого в подчинении стать убийцей, и в невозможности физически держать этот стилет в руке.

- Аверс, - я тронула его за плечи, - времени мало, Аверс!

Он резко выпрямился, схватил меня больно за запястья и прижал к себе. Его резкость объяснялась отчаяньем. А я была так спокойна, из-за одного только понимания, - насколько легче мне, и насколько невыносимо ему.

- С одного удара, умоляю тебя...

Аверс развернул меня, обняв левой рукой за плечи и прижав спиной к своей груди. Его разбивала такая крупная дрожь, что стало трясти и меня. Сверху опять послышался посторонний шорох. Достаточно громкий, чтобы понять, - сюда идут, и не один человек. Пытки, застенок, публичная казнь... или счастье мгновенной смерти на руках возлюбленного... последний раз почувствовать его объятие, его сердцебиение, его дыхание возле щеки...

- Я люблю тебя, Рыс...

...и его голос, с колдовским звучанием последнего звука в моем имени...

- Бей же!!! Не медл...

Глава двадцать первая

В антикварной лавке, почти перед самым закрытием звякнул колокольчик, и внутрь зашел человек. Сомрак приподнял голову от витрины, и сказал:

- Одну минуту, я только положу этот образец... что вас интересует?

- Я слышал, - сказал мужчина, - что вы антиквар не в первом поколении, и в городе лучший, кто может сделать и оценить настоящий клинок.

- Возможно, - скромно отозвался хозяин лавки. - А что вы хотите?

- Взгляните, прошу вас.

Посетитель достал из-за пазухи свернутую плотную ткань, и развернул, положив на витрину, старинный потемневший стилет. Желтая треснутая кость рукояти, косой слом у кончика клинка и тонкая черная гравировка у его основания. "Сэельременн. Вальдо. Аверс Итт".

Сомрак понял сразу, даже взглянув невооруженным глазом, - перед ним не просто старинная вещь, а истинная реликвия далеких столетий.

- Это... это...

- Я хочу продать его, но даже не знаю цены, - быстро сказал мужчина, - я ничего в этом не понимаю, а деньги нужны срочно.

- Откуда у вас этот клинок?

- Он еще моему деду принадлежал... так и валялся в доме в ящике. Вы можете его купить?

- А сколько вы хотите?

- Это я у вас хотел узнать, сколько вы дадите за него, - и усмехнулся, - только мне нужно сейчас.

Сомрак назвал свою цену. Посетитель явно обрадовался:

- Я согласен! Это даже больше, чем я ожидал получить...

Когда они обменялись, каждый довольный совершенной сделкой, мужчина протянул ему руку:

- Благодарю вас за помощь, господин антиквар, вы выручили меня.

- Рад, что зашли ко мне, - ответил хозяин и протянул свою.

Ладонь Сомрака обожгло, и не в силах разомкнуть рукопожатия, несчастный вскинул на пришедшего недоуменный и растерянный взгляд. Мужчина улыбнулся.

- Вы оказали воистину неоценимую услугу...

Темные дымные полоски окутали ладони, и черный плоский рисунок змеи метнулся из-за рукава незнакомца, больно ужалив Сомрака. Тот вскрикнул, почувствовав жжение.