- Оставь нас одних, - попросил Тавиар. - Иди лучше закрой лавку. Сегодня мы уже работать не будем.

Внимательно осмотрев ее, он присел рядом на корточки и спросил:

- Что стряслось, Эска, скажи по нормальному, без криков.

Эска стала рассказывать. Но не все. Она не обмолвилась ни об одной ночи, но повела рассказ от того момента, как утром ее, то есть Рыс, повели на венчание с Эльконном. Как пришел Миракулум, как они покинули крепость, как Аверс что-то обещал Алхимику, а Крыса была усыплена, чтобы не слышать их разговора.

- И что ты хочешь теперь?

- Теперь я хочу знать, о чем была речь.

- Но как ты узнаешь?

- Аверс ей скажет, я уверена!

- А если нет?

- А если да?

- Сомрак! - Закричал Тавиар. И Эска подскочила на месте. - Ты нужен здесь!

- Это будет последний раз, обещаю... я сама каюсь, что не могу отказаться. Я думала, что все, целых два месяца я даже не вспоминала, а теперь, как... как жажда, как голод. Это последний раз, Тавиар, потом мы куда-нибудь уедем, хоть на Побережье... Я больше никогда и не вспомню этих имен.

- Сомрак!

Хозяин лавки появился в комнате.

- Отправь ее снова. Эска хочет, чтобы ты это сделал безотлагательно.

- В моей жизни теперь тоже есть и любовь, и мучения, и тюрьма, и разлука... и боль тоже есть, и надежда...

- Ты опьянела?

- Нет.

- Закрой глаза, Эс. Возьми ее за руку, отец.

Сомрак стоял у кресла почти неживой от ужаса.

- Я прошу тебя... - неожиданно тихо сказал Тавиар. - Это не может продолжаться вечно.

И тот коснулся ее руки.

Я проснулась нескоро. За окнами кареты уже проплывали улицы Лигго, и шторки, мотающиеся из стороны в сторону, пропускали густой вечерний свет. Алхимик тонул в глубине мягкого сумрака, и была видна только кисть руки, положенная на его черное высокое колено. Лошади остановились, и кучер, спрыгнув, открыл нам дверцу.

- Прощайте. - Бросил Миракулум.

И мы остались на узком тротуаре, окруженные стенами мастерских. Раньше, когда я была здесь с Виттой, этот город не казался мне таким прекрасным, каким предстал сейчас. Мы шли по направлению к площади, чтобы попасть на другую сторону города, где были постоялые дворы, и я не могла насмотреться на эти дома, на простых горожан, попадающихся навстречу, на то, как каждый из них занят своим обычным делом, - управлял повозкой, вел под уздцы лошадь, катили привезенные бочки с обоза в подвал богатого дома...

- Аверс, - я держала его под руку, - а что у тебя с руками?

Оружейник, так и не ответив, продолжал идти.

- Ты можешь рассказать о том, что тебе сказал Миракулум? - Я, спохватившись, что это имя кто-то услышал, оглянулась по сторонам. - Можешь?

Но Аверс и на это не ответил. Он вообще стал странен, - у него был тяжелый и отрешенный взгляд, и казалось, что он не только не хочет отвечать на эти вопросы, но даже не замечает их, не замечает даже меня, идущую рядом. Его жизнь и внимание поглотило нечто другое, что теперь он и свободы не чувствует, и радости от нее.

- Аверс?

Он даже не опустил взгляда. При первой же попавшейся вывеске в таверну, он завел меня внутрь и посадил за самый дальний пустующий стол под лестницей. Комнат здесь было снять нельзя, но представлялась неплохая возможность отлично поужинать. Когда хозяин трактира подошел, оружейник дал ему серебряную монету и попросил сделать так, чтобы к ним никто не подходил и близко рядом с нами не садился. На странную просьбу трактирщик только кивнул, а монету сунул за пояс фартука. Я с тревогой вглядывалась в лицо Аверса.

- Что с тобой? Что он сказал тебе, что ты сейчас как не живой, Аверс?

Он и впрямь был не просто мрачен или недоволен, обеспокоен или удручен, - он был мертвенно бледен, и взгляд его был обращен туда, куда я не могла заглянуть вместе с ним, - он знал нечто такое, чего я не знала.

- Это что-то плохое... что-то должно случиться? Что? Скажи мне!

Аверс вздрогнул. И все равно еще долго ждал, прежде чем начать говорить.

- Любой из путей ведет к смерти, Рыс. Неизбежной и скорой.

Я замерла с перебившимся дыханием, и все мое счастье свободы кануло в никуда. Сердце шевельнулось в груди так, словно кто-то невидимый выпил его одним глотком и опустошил все.

- Как скоро?

- Через три дня. Если в лучшем случае, то этой ночью.

- В лучшем случае?! Три... - у меня сорвался голос, и я только смогла закрыть половину лица трясущимися ладонями.

Слова не подвергались сомнению. Тот, кто их сказал, говорил не обманывая. Аверс глухо продолжил, и его речь становилась мучительной, медленной, как будто сам язык испытывал нестерпимую боль от каждого своего движения.

- Жала Миракулум предназначались не всем. Ни Эльконну, ни Лаату не досталось этого вознаграждения, даже шанс к которому необходимо заслужить перед Змеиным Алхимиком. За нами погоня. По всем дорогам. В каждом городе вассал поднимет весь гарнизон охраны. Нас поймают везде, где бы мы ни были, - в пути или нет, каждого приказано останавливать и обыскивать, искать знак на шее. Облава по всем домам будет и в Лигго. Они, конечно, в первую очередь захотят поймать Миракулум, а во вторую очередь нас... но эшафот неминуем, от этой травли может скрыться только сам демон.

- А почему, - еле выдавила я, - он не смог укрыть и нас?

- Один раз заглянув в судьбу, он не имеет права в нее вмешаться. Он может только предоставить выбор, - один из множества вариантов с одним и неизменным исходом. Даже если бы мы не покинули сегодня замок, и не сбегали ни откуда, через три дня тебя бы все равно убили... и меня тоже.

- Как?!

- Но я благодарен Миракулум за то, что он успел сделать...

Я взглянула на Аверса, а он в свою очередь тяжело закрыл глаза. Таверна вокруг шумела так буднично, без намека на предстоящее бедствие. Немыслимой была мысль о том, что западня расставлена, силок затянут, и даже если перегрызть себе лапу, - из капкана не вырваться. Я и пошевелиться не могла, чтобы приблизиться к оружейнику и обнять его последний раз в жизни. Какой смысл был в выборе, если итог один? Гибель... мы здесь, но нас уже нет в живых. Он мертвец. И я, - мертвец, мечтавший только о том, чтобы никто не мешал тебе жить.

- Хорошо, что лекарь и Витта сейчас далеко отсюда. Его не поймают. И он сможет ее защитить, я знаю.

- Аверс?!

В дверях таверны послышался лязг. И несколько ратников вошли внутрь, быстро и внимательно оглядывая всех, готовые кинуться на любое движение возможных беглецов. Оружейник молниеносно схватил меня за руку:

- Ничего не делай, Рыс... не беги.

- Все вещи на стол, - один из них дошел до нас, - вороты развязать. Показать шею.

В таверне поднялся крик. Многие люди были уже порядком пьяны, многие считали неприемлемым выполнять аналогичный приказ.

- Выполнять! - Крикнул наш, и кричали остальные ратники.

Аверс расстегнул куртку и дернул за шнурок воротника. Я оцепенело смотрела на лицо того человека, который выжидательно осматривал нас. В глаза этому псу, которому больше всего повезло на охоте загнать двух приговоренных к смерти подранков. Как только оружейник дернул себя за рубашку, открыто показав кольцо черной змеи, как ратник отскочил, и вытащил из ножен длинный палаш.

- Не шевелиться! Не сметь! Теперь она!

А я не могла себя заставить двинуться, меня не слушались даже пальцы.

- Не трогайте ее, - Аверс одним движением перебил руку, потянувшуюся к моему горлу, - у нее тоже знак.

Ратник отпрыгнул еще дальше, и угрожающе выставил клинок вперед. Он готов был рубануть по оружейнику за то, что тот посмел остановить его, но боялся. Человек боялся, и это было видно по дрожащему подбородку, что вера цаттов в проклятие сильна и незыблема. Пустить кровь человеку Миракулум было равносильно добровольному самоубийству.

- Ко мне! - Заорал он остальным. - Здесь двое!

Как только связали руки, смелости у конвоиров прибавилось. Нас увели до тюремной кареты, в которой пока что никого не было. Но крики, которые доносились снаружи, с улиц Лигго, говорили о том, что скоро многие поедут этим экипажем. Аверс сказал в темноте: