Я подобралась, и тоже села рядом, откинувшись на спинку кровати. Через окно падал красивый лунный свет, и длинное угловатое пятнышко освещало краешек кресла, на котором недавно сидел Илиан.

- Ты не бойся. Я уверена, что тебя не поймают, и ты быстро найдешь их.

- Я не боюсь. - Твердо сказала она. - Я знаю, что я справлюсь. Я почему-то после этого Коорка перестала бояться. Там мне еще было страшно, а когда мы ушли, то стало еще страшнее, но уже не за себя. Мне было абсолютно все равно, что со мной будет, пока ты не сказала, что они живы... а теперь просто, - спокойно.

- Ты по-прежнему будешь искать Миракулум?

- Не знаю.

- А Сомм? Мне показалось...

- Это не твое дело.

- Я не буду спрашивать.

Витта покрепче обняла подушку, а потом вдруг спросила:

- А сколько ему лет, ты знаешь?

- Лекарю? Тридцать шесть.

Девушка медленно повернула ко мне голову. Я лица не видела, но сам поворот, одно только движение говорило красноречиво, - она не думала, что столько.

- А ты думала сколько? На десять лет моложе?

Но и на это она смолчала. Потрясение было велико.

- Между прочим, - неловко кашлянула я, - ваша разница в возрасте ненамного меньше, чем...

- Не надо мне этого говорить. - Горько отрезала Витта. - Я не знала, сколько ему лет.

- А я не знала, сколько мне лет.

- Да, но... не сравнивай! Я вообще не хочу объясняться на эту тему.

- Витта, - я совсем расхрабрилась, - а Аверс за все четыре года хоть что-нибудь обо мне говорил?

- Нет.

Врала?

- А отчего ты тогда не спрашиваешь, почему я не знала о своем возрасте? Ты сказала: да, но... Что, но?

- Ничего, - смешалась она. - Я просто так сказала.

- А ты успела спросить Соммнианса, есть ли у него дети?

- Что? Как?!

- Например, дочь, пятнадцати лет... почти твоя ровесница.

- Ты врешь! - Витта вскочила, как облитая кипятком. - Ты специально так говоришь!

- Вру. Успокойся. За то после такого, тебе любой побег будет казаться пустяком.

Она швырнула в меня подушку, а я засмеялась. Да, это была настоящая игра с огнем, а к огню я теперь относилась по-особенному. Витта должна была меня понять, пусть ей это понимание было и не по душе. Пусть она возненавидела бы меня сильнее, но все равно понимала, - отчего и зачем все случилось именно так.

- Я тебя ненавижу!

- Я знаю.

- Мало того, что ты... так ты еще...

- Что?

- Гадюка!

- Крыса, если точнее.

- Если б ты только знала...

- Не знаю, скажи.

Витта замолчала, забрала покрывало и ушла в смежную комнату. Все, все ниточки наметившегося раньше примирения, порвались. Но я хотела, чтобы последнее слово осталось за мной. Я подошла и, не переступая к ней порога, встала в дверном проеме:

- Витта, все, что ты думаешь обо мне - законно, до последнего слова и до последнего обвинения. Но я не хочу, чтобы ты неправильно подумала о своем отце. Теперь ты прекрасно знаешь, на своей шкуре испытала, что значит бояться за жизнь родного человека, и должна понять те причины, из-за которых он уберегает тебя от Змеиного Алхимика. И запомни еще одно, - нет ничего выше родительской любви, нет ничего более вечного и незыблемого. Это на всю жизнь, это до последнего вздоха, и этого у тебя никто и никогда отнять не сможет.

Не услышав в ответ ни шороха, я вернулась к себе. Теперь было и вовсе не уснуть. Я только подвинула поближе к стене комнаты прикроватную лежанку и легла там, - сторожить, оберегать, прислушиваться к скрипу открываемых тайных створок и возможному звуку эльконновских шагов.

Утром, действительно, на площади собралось множество экипированных ратников. Все верховые и при оружии. Варта они не увели, это я точно знала, - он бы не пустил на себя такого седока. Нужно было бы постараться, чтобы Витта уехала из замка именно на нем.

- Илиан красив и молод.

Я недоуменно обернулась от окна. Это было первое, что Витта сказала мне за все утро, а встала она хмурая, измученная, и немая. Я думала, что она и не заговорит со мной.

- Мне кажется, ему нужна не печать, а твоя благосклонность.

Мое недоумение возросло.

- С чего ты взяла?

- Все эти вечера, когда нам приходилось ужинать вместе с ними в трапезной зале, он не сводил с тебя глаз, и разговаривал почти всегда только с тобой.

- Это он отвлекал мое внимание от вассала, чтобы я не мешала его хозяину нагло пялиться на тебя.

- Может это и так, но я тоже права. Он смотрит на тебя особенно.

- Значит, врет, что не жаждет богатого приданного...

- Не врет.

Откуда такое упрямство в девчонке? И вдруг поняла.

- А, так это твой намек, да?

Витта взглянула на меня, и опять мелькнуло что-то неуловимо схожее с Аверсом. Вот-вот, и она станет холодно убеждать меня в том, что для меня будет лучше...

- Ты намекаешь на то, что мне из замка и уходить-то незачем? Что лучше бы мне обратить свое внимание на Илиана, который красив и молод, и больше не вспоминать ни о чем? Скажи уж прямо - исчезни из нашей жизни.

- Нет. Это не намек. Это предупреждение.

- Еще лучше, - я сглотнула подступившую невыносимую горечь, - тогда ты точно будешь знать, что сказать отцу, когда найдешь его. Я полюбила другого, более достойного человека, и осталась...

- Ты не поняла меня. Я предупреждаю тебя о том, чтобы ты не смела поддаваться этому человеку. Он искренний, я чувствую, а это опаснее всего.

- Витта, я, наверное, дура, но я все равно не могу понять, - о чем ты?

Хотя догадывалась, и эта догадка пугала меня своей невероятностью. Девушка изящно сложила на груди руки, и гордо подняла подбородок.

- Как ты думаешь, легко ли всего за четыре года в условиях полного поражения, под гнетом завоевателей, и, не имея никаких прав, встать на ноги настолько, чтобы был не только свой дом, но и своя мастерская?

- Нет. - Я смутилась непонятно чего.

- Как ты думаешь, сколько на это понадобится сил? Сколько лет засчитается на самом деле, за один год такой проклятой жизни?

- Много.

- А как ты думаешь, сколько раз моему отцу приходилось защищать и укрывать меня от вседозволенности цаттов? Даже от любого их грубого слова? И ни разу при этом не согнул спины в поклоне новым хозяевам Берега. - Витта прикусила губу, и продолжила. - Все это он делал ради меня. Я никогда не думала об этом так серьезно, как сегодня ночью.

Я смиренно молчала, потому что надо мной вершился сейчас самый строгий суд, который только существовал для меня. И приговор решал всю мою жизнь.

- Он, правда, никогда не заговаривал со мной о тебе. Но, хоть я тогда и была еще ребенком, однако, не полной дурой. Последний день, когда я видела его счастливым, был тот самый один единственный день, - в который мы встретились. И больше никогда.

Слова давались ей тяжело, и Витта опять прервалась. Далеко не детское напряжение чувств отражали ее лицо и сомкнутые крепким узлом руки.

- И слепому ясно, почему... и меня это приводило в бешенство, порой настолько, что я его ненавидела. Вместе с тобой в придачу, хотя не помнила даже твоего лица. Это потом уже, во время нашей поездки с тобой и Соммом, я решилась спросить его, - как же так вышло, что ты цатт, а он, не смотря на это... конечно, он ответил, что происхождение здесь ни при чем. Что об этом не знала даже ты сама, потому что в то время у тебя не было прошлого. Он и про карты мне сказал.

Каким тяжелым был вокруг воздух, что его я начинала вдыхать с трудом, как тягучую воду. Меня сдавила, словно в тисках, целая буря мучительных по своей остроте чувств. И больно, и счастливо, и стыдно, и обморочно страшно.

- Я была просто в ужасе, а он сказал... что когда-нибудь я пойму, и дай бог, пойму не тогда, когда мне самой придется выбирать, как ты выбирала. Вообщем... - она глубоко вздохнула. - Я не знаю, как быть. Илиан устраивает мне побег, и ты останешься здесь одна. Я предупреждаю тебя, что если ты допустишь свадьбу с Эльконном, или ответишь взаимностью Илиану, то я клянусь, что когда-нибудь я тебя убью. Мой отец заслуживает счастья, как никто другой, тебе ясно? Пусть это ты. И если он испытывает к тебе... что-то, то ты не посмеешь отвернуться от него к другому, и предать его!