Песню про доброе утро сменяет «Прекрасное далеко».
Я незаметно для себя улыбаюсь и начинаю вполголоса подпевать.
Прекрасное далёко, не будь ко мне жестоко,
Не будь ко мне жестоко, жестоко не будь…
― Единственный, кто здесь поступает жестоко ― это вы, Борис Григорьевич! ― доносится из соседнего окна.
О! Алина проснулась! Сейчас должно стать весело…
И сестра не заставила себя долго ждать.
― Борис Григорьевич, честное слово, я когда-нибудь проснусь раньше вас и на всю громкость включу Лазарева! Хоть что-нибудь люди послушают вместо ваших «Любэ»…
Дядя Боря будто только и ждал этих слов, чтобы закинуть голову, хитро подмигнуть сестре и сменить диск, который мы знали наизусть с первой по шестидесятую песню, и даже более того ― помнили их порядок.
Позови меня на закате дня,
Позови меня, грусть печальная,
Позови меня…
― Позвать не могу! ― не сдается Алина. ― Послать могу! Причем далеко и с эпитетами!
Я с улыбкой качаю головой и невольно опускаю голову. Взгляд цепляет до боли знакомая обложка, на которой парень, совсем не похожий на Пита, обнимает девушку, совсем не похожую на Китнисс. Нет, если парень еще каким-то боком может быть издалека похож, то девушка слишком Бэлла для того, чтобы быть Китнисс. Я медленно и аккуратно беру книг в руки, будто одно лишнее движение, и я снова попаду туда.
Вздрагиваю, когда слышу визг, но выглядываю в окно и мгновенно успокаиваюсь ― это Галина Петровна вместо того, чтобы попасть в Бориса Григорьевича, попала в кошку.
А книга… просто книга. Переплетная крышка, каптал, страницы… Ничего особенного.
Я на автомате раскрываю ее на середине и хмурюсь. Кто-то вырвал две страницы.
Еще и… нет.. со словами что-то не так? Или… мне показалось?
Взгляд выхватывает из текста незнакомые строчки.
«…я присела на притаившийся в тени липы пень и, приговаривая вполголоса „Не садись на пенек, не ешь пирожок“, и начала разбирать многочисленные пожитки…»
Что-то неуловимо знакомое, но это точно не отсюда.
Чтобы в этом убедиться, я пролистываю еще несколько страниц и читаю следующее, случайно выбранное предложение.
«…я поняла, что негодование направлено не на меня, а на парня, то с облегчением отодвинулась от оного на несколько сантиметров, чтобы, если это чудо в штанах цвета фуксии заплачет…»
Что еще за?.. Подождите-ка… «Чудо в штанах цвета фуксии» это же… Вы же не хотите сказать, что?..
Не до конца веря происходящему, я снова опускаю взгляд в книгу.
«…продавал зеркало сестры? ― интересуюсь я у парня, как только девочка отбегает на некоторое расстояние.
― Причем достаточно выгодно, ― не отрицает он».
Не может быть…
Я, под стук сердца, громко бьющегося в один ритм с «Комбат-батяна, батяня-комбат…», пытаясь справится с непослушными пальцами, открываю последнюю страницу.
«Он молча ждет, пока я продолжу, и за это я ему как никогда благодарна, потому что, если бы он сейчас сказал что-нибудь вроде «Я тоже тебя люблю!», я бы не смогла.
– Дело в том, что...
Резкий неприятный звук прострелил ухо, вынудив меня поморщиться и отступить.
– Что случилось? – взволнованно спросил Пит.
– Ты не слышал? Это что-то...
Следующий выстрел минуя уши попал прямо в голову, взорвавшуюся на миллионы неровных осколков, каждый из которых раскололся надвое.
– Китнисс!!!
– Я... я...
Я задыхаюсь и падаю в темноту.
Конец первой книги».
Конец?
Конец.
Но тогда почему у меня такое чувство, будто это только начало?
====== Эпилог ======
Говорят, что у всех дорог есть конец,
но иногда конец похож на начало,
даже если ты прошел очень длинный путь
Сплетница
Я сидела на полу и читала «Голодные игры». Мои Голодные игры. Взгляд невнимательно скользил по отскакивающим от зубов строчкам, за окном успокаивающе шелестел дождь, а за дверью слышалось сопение неугомонного ежика по имени Алина. Она уже полтора часа меня караулит, пока я жду, что же кончится быстрее ― ее терпение или место в моем мочевом пузыре.
― Пузырь выиграл, ― констатировала я, услышав стук в дверь, и захлопнула книгу.
Сестра, не дождавшись моего отклика, приоткрыла дверь и вошла в комнату.
― Чего тебе надобно, старче?
Вся ее ванна энтузиазма, до того готовая расплескаться, вмиг опустела, Алина нахмурилась.
― Я тебя просила меня больше так не называть?!
Я кивнула, признавая свою ошибку, и, сложив руки в жесте мольбы, молвила.
― Что привело тебя ко мне, сестра моя?
Она неуверенно покачала головой, но все-таки отмахнулась, сочтя это обращение удовлетворительным, и села на пол напротив меня.
― Я тебе кое-что принесла!
Только тут я заметила в ее руках небольшой прямоугольный газетный сверток, на котором красовалась надпись «В Петербург привезли десять тонн зараженных сербских нектаринов». Это как раз то, что нужно знать человеку, съевшему на завтрак три нектарина.
― А это что?
― Это подарок!
― Оу…
Вот чего не ожидала, того не ожидала… Я даже слегка растерялась.
― Так ты все-таки не забыла про мой день рождения.
Пальцы аккуратно надорвали газетный лист.
― В смысле? Он же был месяц назад!
― Вот именно!
Под верхним листом оказался еще один лист, а под ним ― еще…
― На день рождения я тебе торт пекла!
― Кекс.
Под тем листом был еще один…
― Получился кекс… но пекла-то я торт…
А что же нас ждет дальше? Ах! Еще один газетный лист! Какая неожиданность!
― Я так понимаю, упаковка ― это и есть подарок? Думаешь, мне читать больше нечего?
― Думаю ― нечего, ― кивнула Алина. ― Именно поэтому и купила тебе… ― Она выдержала паузу и, подождав, пока я доберусь до кочана этой газетной капусты, воскликнула. ― Та-дам!
Кхм…
Под оберткой была книга. Сьюзен Коллинз «И вспыхнет пламя».
― Спасибо, конечно, но у меня уже есть такая…
― Как? У тебя есть вторая книга?
― И вторая, и третья, и даже та, в которой первая, вторая и третья часть вместе.
― Но… ― Она была искренне удивлена и немного расстроена. ― Я не понимаю… Как же так…
― Могла бы и порыться на моих полках, ради приличия, тем более, что в последнее время я не так часто бываю дома.
― В последнее время… ― Ее глаза вспыхнули гневом. ― Последние три месяца ты только и делала, что читала эти свои… Голодные игры! Но в последние две недели ты их просто из рук не выпускаешь! Даже в душ с собой берешь!
Предварительно обернув в десять полиэтиленовых пакетиков! Хм… Похоже, страсть все упаковывать ― это у нас семейное.
― Она соринку у меня заметила… Ты про свои-то бревна не забывай! У меня вопрос!
― Какой?
― Не к тебе ― к пальцу! ― Я вытянула указательный перст к потолку и спросила с абсолютно серьезным выражением лица. ― Ответь мне, друг мой, кто в этом доме вместо подушки использует жутко неудобные, зато «очень модные» туфли?
Палец слегка подергался, будто разрываемый сомнениями, но в конце концов уверенно указал на Алину.
― Да, ― не стала отрицать она. ― Конечно, я с ними сплю! Они стоили пять тысяч! Да я в них даже ходить боюсь!
И спрашивать: «Нафига ты их покупала?» явно не имеет смысла.
― Мне моя книга тоже очень дорога!
― Да? И сколько ты за нее отдала?
Три пинты крови, две бочки пота и миллион-другой нервных клеток. Но ей-то об этом не скажешь! Да и 256 рублей ― сумма не достаточно убедительная. Остается только один вариант, сулящий минимальные потери ― встать и уйти, пока мы не наговорили друг другу лишнего. Что я и проделываю. Хватаю книгу, с которой и вправду еще ни разу за время возвращения не расставалась, надеваю балетки и, накинув на плечи кожанку, выбегаю из дома.
Прохожу мимо ног дяди Бори, торчащих из-под машины, обхожу шатающийся люк и останавливаюсь у выхода из арки, не зная, куда дальше. Обычно я поворачиваю налево (всегда поворачиваю налево), всего несколько десятков шагов и я в Таврике, и можно продолжать сидеть на скамейке (той самой, напротив фонаря 28) и ждать Рататуя. Это, наверное, глупо… но мне надо было его найти, мне очень был нужен человек, с которым можно поговорить о чем-то непонятном так, чтобы все вмиг стало ясно!
