– Эй, эй, эй... – Пит подбежал ко мне и хотел было обнять, но увидев, что я без куртки – от нее мокрой все равно никакой пользы, только противное ощущение от соприкосновения со слизкой тканью – остановился, избавился от своей шкурки Царевны-Лягушки и только после этого сделал задуманное.
Стало теплее, но дрожь все не утихала... Ведь она была вызвана не холодом...
Еще эти тараканы, которые... Нет. Я же избавилась от тараканов. Но откуда тогда эта песня, эхо которой крадется по гулким извилинам моего мозга?
Обними!
Просто, чтобы стало теплее,
Я буду дышать тебе в шею...
Я доза морфея!
На секунду представь, что я твоя фея...
Обними!
Лишь для меня – не для камер!
И пусть мир за экранами замер...
Моя душа – огонь!
Почувствуй его через мою ладонь!
Наслаждаться теплом и музыкой мне не дали – не прошло и минуты, как сквозь пелену дождя прорвался писк – за что опять же хочется сказать искреннее (без сарказма) спасибо распорядителям. На арене нет места наслаждению. Наслаждение притупляет осторожность.
Пит отстранился, я с разочарованным вздохом приоткрыла глаза и поняла, что ошиблась – благодарить надо не распорядителей, а Хеймитча. Ведь кто, если не он поспособствовал появлению у порога нашей пещеры корзинки, накрытой серебряной тканью?
«Менторы врагов? – предположила Паника, подстрекаемая Паранойей. – Вдруг, там тоже яд?»
Спокойно! Это первая – не третья книга, здесь еще не знают, что парашютик – не всегда «есть хорошо».
Пит, обрадованный внезапно свалившейся на нас манной небесной, с улыбкой подтащил корзину поближе ко мне и стал перебирать ее скудное содержимое, стоящее целое состояние, предвкушая сытную трапезу. Но аппетита у меня не было, и не потому, что в паек вошли только грибы, печенка и баранина (это было бы слишком жестоко, как для Хеймитча, так и для Судьбы), а потому что... Вот вроде же час назад мылась – шкрябала кожу камнем, чтобы избавиться от крови и неприятного покалывания по всему телу, но даже в тот момент я, укутанная пылью, не чувствовала себя такой грязной как сейчас.
Только... Откуда это ощущение? Не понимаю.
Вроде же ничего такого... А может это из-за Хеймитча? Точнее, из-за того, что он прислал корзину?.. Ведь теперь получается, что я за какие-то луковые лепешки готова сделать все, что угодно? Это так... противно...
Стоп-стоп-стоп! Ты хоть сама-то себя слышишь? Это Голодные игры! Здесь каждый выживает как может! А париться из-за того, что люди настолько верят в твою победу, что готовы расстаться со своими деньгами – глупо!
Когда ты так все выворачиваешь, мне начинает казаться, что я истеричка...
Так и есть!
Но...
Да что еще?
Получается, мне придется притворяться, что я люблю Пита?
До тебя только сейчас дошло? Ёжик... Мне порой кажется, что я – сосредоточие всей Вселенской Глупости...
Нет, я к тому, что... а что если он мне на самом деле немножко... Нет, немножко – это как-то слишком немножко...
Глупость двух вселенных – не меньше!
...немножко множко нравится? Это же как-то неправильно притворяться, что тебе нравится человек, который тебе на самом деле нравится?
Фу-ух... Три вселенные – мое окончательное слово! А ты, блондиночка, послушай меня внимательно! Наша первостепенная задача – выбраться с арены! А дальше – сиди у открытого окна, пуская розовые слюни, столько сколько душеньке твоей будет угодно! Сейчас на сантименты нет ни времени, ни лишних сил!
И то ли этот внутренний диалог меня успокоил, то ли дала о себе знать двухдневная строжайшая (воздух и шишки – куда уж строже?) диета, но я с аппетитом вгрызлась в луковую лепешку, протянутую мне Питом.
– Как думаешь, скоро это все закончится?
– Я могу сгонять за теми грибами, и все закончится прямо сейчас.
Он улыбнулся, я тоже. Офигеть! Неужели, мы настолько отчаялись, что нам обоим это кажется смешным?
– Я имел ввиду дождь.
– Дождь – последнее, о чем я сейчас беспокоюсь!
Дождь? О каком дожде ты говоришь? По мне так больше похоже на капающий кран!
В небе полыхнула молния, и дождь зарядил с удвоенной силой.
Ладно... Капающий душ. В конце концов, петербурженка я или нет?
– Меня больше беспокоят листья.
– Ах, ну да... «Листья», – Пит многозначительно кивнул. – Звучит намного опаснее, чем «Дождь».
Мда... Я положительно плохо на него влияю.
– Ты просто посмотри!
Дождь бесновался все сильнее. Его струи, подчиняясь хаотичным порывам ветра, нападали на беззащитные деревья, срывая с них те листья, что не успели опасть самостоятельно.
– И?..
– И?!!
Неужели не понятно?
– Что нам остается? Ждать, пока на землю не свалится последний лист? И что тогда? Начнется эпичный финал?
Пит покачал головой, кинул в рот последний кусок лепешки (будто стопку водки залпом выпил) и кивнул.
– Вот это мы сейчас и узнаем.
– Что ты задумал?
Он не ответил. Может, потому что не услышал, а может, потому что подсознательно не хотел нарушать патетичность момента.
Так и вижу этот кадр на многочисленных панемских экранах... Пит, с героически выпяченной грудью, высоко задранным подбородком и с суперменским (что бы это ни значило) блеском в глазах, выдвинувшийся навстречу опасности, таящейся за безобидными на первый взгляд (только на первый? То есть, этот дождь может быть ядовитым (у меня, похоже, бзик – все кажется ядовитым)? Да нет... Бред, они бы этим дождем нас всех и убили, и смысл тогда? Я видимо просто Сотню пересмотрела) молекулами воды. И я, вся такая бедная-несчастная с грациозно приставленной ко лбу рукой, жду, когда мой спаситель сделает то, до чего мозг классической барышни в беде никогда не додумается.
И вот я вроде не совсем тупая (Ну... Допустим), а все равно не догоняю, что в голове у этого парня и куда он намылился. И стоит ли мне за ним идти? Мы же вроде как напарники...
Я поморщилась, представив, как мелкие жидкие паразиты кусают меня, разбиваясь о тело, и что самое важное – о лицо, но взяла себя в руки и последовала за Питом.
Лучше бы я этого не делала, лучше бы осталась в пещере – изнывать от неизвестности... тогда моя психика была бы целее.
Нет, ничего страшного (хотя, уж лучше бы что-то страшное, к нему я уже смогла более-менее привыкнуть), скорее – выходящее за грань разумного. Мне аж захотелось письмо написать, примерно такого содержания:
«Дорогой дедушка Хеймитч, подари мне на этот новый год (да-да – год! Это арена голодных игр, здесь каждый день – за год!) шапку-невидимку, ну или, в крайнем случае, сбрось с планолета табличку „Я не с ним!‟, пожалуйста!»
От чего вдруг такая реакция? Кхм... Выхожу я, значит, на опушку, а там – Пит... прыгает! Нет, не просто прыгает – скачет как кенгуру!
– Что ты творишь?
– Пытаюсь, – прыжок, – проверить, – прыжок – твою, – прыжок, – теорию...
И только тогда я заметила, что с каждым прыжком ближайшее к Питу дерево лишается листа.
Как говорится, каждый сходит с ума по-своему. А я ведь предупреждала, что общение со мной ни к чему хорошему не приведет. Вон, один уже... допрыгался...
– И долго ты так будешь? – спросила я спустя несколько мокрых и чрезвычайно неприятных минут.
– Да вроде закончил...
И ничего не произошло?
– Оглядись! Ничего не видно?
Лес ощипанный – одна штука, придурок прыгучий – одна штука, скрытая камера – семь штук (предположительно), лист желтый – о... О! Листик!
Я подошла к скромно притулившемуся в сторонке кусту, напомнившему мне о Даньке Терентьевиче, и закусила губу.
А что если... Так, стоп! Не сметь себя накручивать! В конце концов, это просто лист! Опять – просто лист...
Я протянула руку, взялась за золотистый черенок, вдохнула, пролистав перед мысленным взором картинки возможного будущего, на которых было изображено все – от потопа и землетрясения до стаи переродков и дождя из скорпионов, и дернула.
Секунда выдоха.
