Я услышала, как толкается ребеночек. Сильно.

Мои колени подкосились, и я упала на землю. Тихий звук сошел с моих губ, но он этого не слышал. Муж говорил уже с кем-то другим, монотонно и профессионально.

— Откупись от этого идиота, — приказывал он холодно, в то время как я припала, разбитая, к полу у его двери. Потом меня охватила паника. Мне необходимо было уходить из коридора. Около его двери меня охватил холод и страх. Я знала, что он может в любой момент открыть дверь. Я стала уползать оттуда на четвереньках.

Слуги. Они никогда не должны видеть меня такой. У него была любовница. Мои руки дрожали, я чувствовала слабость.

Мне же было предупреждение! Горбатого только могила исправит. Кто эта женщина? Как она выглядит? Сколько ей лет? Как долго это у них? Я ползла неуклюже, у меня кружилась голова. Я не хотела, чтобы Аму увидела меня такой. Я поднялась по ступенькам, отчаянно цепляясь за перила. Я ненавидела себя и то ужасное во мне, что делало меня столь отталкивающей. Столь уродливой. Не удивительно, что даже родная мать ненавидела меня с таким необъяснимым бессердечием. Потом с запозданием в голову пришла одна мимолетная мысль. А что, если я ошиблась? Надежда полилась по моим венам, как маленькие пузырьки. Они зашипели в моей крови, будто кока-кола. Что, если я ошиблась? Я уныло сидела на кровати. Острая боль в животе прошла, и замедлилось сердцебиение. Когда я подняла глаза, передо мной стоял Люк.

Я смотрела на него, словно увидела привидение.

— Дорогая, ты в порядке? — спросил он обеспокоенным голосом.

— Да, думаю, да, — сказала я онемевшими губами. Я смотрела в его озадаченные глаза, а он, встревоженный моим ошарашенным, безжизненным лицом, — на меня.

— Ты уверена? Ты выглядишь немного бледной.

Я кивнула и изобразила улыбку.

— С ребенком все хорошо?

Я снова кивнула, вытягивая вперед губы.

Его опасения рассеялись, он улыбнулся.

— Я только быстро приму душ перед ужином.

Завтра я пойду за ним. Я должна знать, кто будет ждать его в девять.

Я плохо спала и проснулась с мыслью об измене. За окном было все еще темно, и до того как солнце появится из-за сосен, пройдет еще немного времени. Воздух был восхитительно свеж. Я думала, что она ела вчера. Пирог, рис с курицей, лапшу, нази лемак, сатей, ми горенг, свинину с медом. Вариантов было масса, малайская кухня поразительно разнообразна. Она могла быть китаянкой, индуской, малайкой, сикх, евразийского типа или в ней могли быть смешаны черты нескольких рас.

У меня разболелась голова. В зеркале я увидела свое покрытое пятнами и опухшее лицо. Я выглядела изможденной. По какой-то непонятной мне причине я не чувствовала к мужу злости. Я была в ярости от нее. Я вернулась в постель и лежала, пока не услышала, что просыпается мой дом. Музыка, шум воды в туалетах, стук кастрюль и сковородок на кухне.

Урчание дорогого «мерседеса» Люка стихло. Раздался тихий стук, и вошла Аму. В худых руках она держала небольшой поднос.

— Иди и умойся, — скомандовала она, поставив поднос на маленький столик у кровати. До меня доносился запах моего любимого завтрака, апам. Две маленькие белые рисовые лепешки с тонкими и очень хрустящими краями, каждая из которых полита подслащенным кокосовым молоком. Я посмотрела в их мягкие круглые лица и увидела, как они подмигнули мне, жеманно сияя в своем совершенстве, а я почувствовала тошноту.

— Что случилось? — спросила Аму. Ее морщинистое лицо было настороженным, глаза пытливо исследовали меня, сверля как буравчики.

О Аму! Я хотела сказать, что у него роман. Еще и эти два апама смеются надо мной.

— Ничего, — сказала я.

— Ну, тогда ешь их, пока они еще свеженькие и теплые. Я сейчас ухожу на рынок, поэтому увидимся позже.

Она пристально смотрела на меня, когда я кивала и улыбалась. На миг мне показалось, что она собирается сказать что-то другое, но передумала, покачала головой и ушла. Я сидела и смотрела на апамы, пока не услышала, как Куна, наш водитель, увозит сидящую на заднем сиденье Аму. Потом я встала. Яркое солнце спокойно проникло в опустевший дом и ожидало, что я буду делать. Я открыла дверь и вошла в кабинет мужа. Его кабинет был словно морозилка. Я выключила кондиционер, и в кабинете стало тихо.

Комната смотрела на меня холодным, неодобрительным взглядом, потому что я была здесь незваной гостьей и осматривала эту знакомую комнату с совершенно новым чувством.

Все выглядело иначе. Рубашки, которые я покупала, смеялись над моей глупостью; носовые платки, которые я с любовью выглаживала, хихикали по углам. Я открыла буфет, комод и маленький шкафчик с ящиками, и каждый раз, не останавливаясь, я касалась вещей, которые он держал, носил, в которые одевался. Я чувствовала головокружение, внутри меня билась какая-то пустая боль. Как будто большая рука проникла внутрь меня и вырвала все оттуда. Во мне не было ничего, кроме ребенка, который висел в пустоте. Как те рождественские яйца, которые делают в Англии с пластмассовой игрушкой внутри. Незастеленная кровать со смятыми простынями выглядела бесстыдной. Я взобралась на кровать и стояла посреди нее. Весь дом слышал, а четыре стены его комнаты видели, как я начала кричать. Я кричала, пока не охрипла.

За окном погода изменилась. Собрались зловещие тучи, и в комнате потемнело. Большие капли дождя падали на крышу дома. В изнеможении я рухнула на кровать. Я не могла отдать его ей. Он был мне слишком дорог, чтобы отдавать его какой-то уличной проститутке. Я слишком любила его, чтоб сдаться. Я неуклюже выпрямилась и легла на спину на его прохладных простынях. Я приворожу его, и он вернется. Есть определенные люди, бомохи, к которым вы можете обратиться, чтобы подчинить кого-то своей воле. Да, именно это я и сделаю. Тогда я решила, что это был единственный путь, как сделать его моим навсегда.

В дверях появилась Аму, напуганная моим криком. Она звала меня? Я ничего не слышала. В ее темных глазах была жалость. Только когда я посмотрела в ее полное сочувствия лицо, мои губы задрожали, слезы наполнили глаза, и появилась жгучая боль в сердце. Я открыла рот и зарыдала. Аму забралась на кровать и прижала мою голову к своей мягкой груди. Ей не надо было ничего говорить, она и так знала, что между хозяином и хозяйкой что-то было не так. Я упиралась головой в ее грудь. Аму тихо качала меня. Ни слова не сорвалось с ее губ. Ни единой истории о тетушке-интриганке или злобной второй кузине. Она качала меня, не обращая внимания на целую реку слез.

— Рыба и мясо, — напомнила я, задыхаясь.

В мыслях я представила полиэтиленовые пакеты с продуктами с рынка, стоящие на кухонном столе. Я видела блестящие крылья черных мушек, так преданно летавших рядом, словно плакальщицы в платках над телом умершего. Аму кивнула и молча вышла. В тот миг я любила ее больше, чем кого-либо в своей жизни.

Мои руки и ноги все еще слушались меня. Я выбралась из кровати и позвонила в компанию по прокату машин. Мадам хотела бы оставить номер своей кредитной карточки или расплатиться наличными? Наличными, пожалуйста. Сегодня в два часа. Хорошо.

В два прибыла машина. Я доехала до конца улицы, прилегавшей к нашей, и припарковалась под деревом.

В полседьмого вернулся Люк. Он выглядел веселым.

— Как прошел день? — спросила я.

— Очень хорошо. А у тебя?

— Блестяще. С ребенком все в порядке.

Он подошел поцеловать меня в левый висок, это было его любимое место. Эти губы были прохладными и знакомыми. Иуда. Как легко он врал мне! Я смотрела на него, и, к моему ужасу, слезы стали наворачиваться на глаза и вскоре потекли по мои щекам.

— Что? Что случилось? — закричал испуганно муж.

— Гормоны, — объяснила я с жалкой улыбкой. — Нет причины беспокоиться.

— Правда? — он, казалось, не был уверен.

— Да, правда. В котором часу ты едешь на свое собрание?

— Собрание в девять, но я могу отменить его, если ты плохо себя чувствуешь.

Он поразил меня. Какое абсолютное хладнокровие! Без малейшего чувства вины изображать искреннюю заботу!