— Нам надо переехать в другой город. Я подала заявление, чтобы нас завербовали на комбинат в Череповец. Обещали квартиру. А не дадут, так и фиг с ним! Обменяем эту.

Женька в недоумении отложил газету, которую читал. Он ничего не понимал. Казалось бы, привык ко всяким неожиданностям, которые можно ждать от жены, но это…

— Я влюбилась, — сказала Нина. И Женька понял, что она не шутит. — Стерва? Я это знаю. Хочешь, можешь залепить мне в морду! Возможно, моя мать была потаскуха, и это передалось мне в генах. Но я не хочу быть такой и поэтому говорю тебе — уедем! Помоги мне!.. Еще ничего не случилось. Он просто не замечает меня, я ему не нужна. Но если бы он захотел… Я за себя не ручаюсь. Что ты молчишь? Уедем! С глаз долой — из сердца вон! Не молчи, слышишь!

— Там в холодильнике торт: сегодня получил премию. Думал, вместе посидим. Давно этого хотел, но как-то не удавалось.

Торт был из «Севера», с фирменным знаком на коробке: белый медведь на льдине. Но сейчас, после всего сказанного, было бы просто кощунственным сидеть и распивать чаи. Нет, невозможно!

Ничего не сказав, Женька надел пиджак и ушел. Нина знала, что он не поедет к матери, чтоб пожаловаться, не будет звонить друзьям, а отправится бродить по городу. И так до темноты. Вернувшись, тихо откроет дверь, пройдет в другую комнату, в которой спала дочка, разденется, ляжет там на диван, не застелив его, свернувшись калачиком.

Женька, бедный Женька! Хоть бы бабу какую завел, как другие мужики. Чем он виноват, что я досталась ему такая! Почему хорошим людям всегда не везет? Доброй попадается скотина, а какой-то дряни, отпетой стерве, — вот такой!

Нина выглянула в окно, притаясь за косяком. Впрочем, можно было и не таиться. Женька, не оглядываясь, брел двором. Как побитая собачонка. Какой же худющий!

А ведь могли посидеть, как люди, попить чаю с тортом.

На этот раз Женька вернулся рано, около восьми. Привел с собой дочку, которая гуляла во дворе. Закрывшись с ней в ванной, вымыл ей руки и лицо. Затем укладывал в соседней комнате спать. О чем-то тихо разговаривали.

Нина гладила на кухне белье. Шуровала утюгом, как плотник рубанком. Не рассчитав, несколько раз саданула в стенку. А они продолжали разговаривать. Слов не разобрать. Женька что-то глухо бурчал, дочка заливисто смеялась. Затем дочка, наверное, уснула, Женька перешел в большую комнату.

Закончив работу, Нина вошла в комнату. Женька лежал на застланном диване, отвернувшись к стене. Брюки и рубашка висели на спинке приставленного рядом стула.

— Женька, ведь ты не спишь? — раздевшись и оставшись в одной сорочке, сказала Нина. — Прости меня, слышишь? Я гадкая, мерзкая! Но что я могу с собой сделать, если я такая! Давай уедем. Я хочу любить тебя. И только тебя одного. Ты — мой муж! Больше мне никто не нужен. Я хочу, чтоб у нас был ребенок!

— Тише ты. Рядом люди живут.

— Ну и пусть! Наплевать мне на всех! Женька, мне только ты, только ты нужен. Уедем отсюда! Я не могу!..

— Давай спи.

— Я тебя прошу. Давай уедем! Помоги, Женька!..

Кроме самого Яна, никто не знал истинной причины, почему он так волновался на техсовете, хотя многие обратили на это внимание. То, что выступал он перед такой аудиторией впервые и материал был новым, — это само собой. Но имелась и еще одна причина.

Накануне вечером, вернувшись с работы, он не застал Татьяны дома. На столе лежала записка:

Только теперь Ян догадался: «Вот в чем дело!»

Обычно, когда он отправлялся на работу, Татьяна вставала приготовить ему завтрак.

— Отдыхай ты! Что я, не могу разогреть себе чай или поджарить яичницу?! — говорил Ян.

Но она все равно вставала. А в этот раз сказала:

— Приготовь сам. Я немножко полежу.

— Нездоровится?

— Малость.

— Я позвоню тебе в обеденный перерыв.

«Куда же ее увезли? В какой роддом? Их по городу много!»

Соседи по лестничной площадке тоже ничего не знали. Восьмой час. И справочные в роддомах закрыты!

В эту ночь Ян почти не спал. Все прислушивался, не будет ли звонка. Ждал он и во время техсовета, поэтому и посматривал на дверь. Ждал и после. И все же звонок оказался неожиданным. В комнату вошла Марина Валентиновна.

— Вас просит к телефону Нескучаев.

«Мишка?.. Узнал про техсовет?»

— Все в порядке! — Сказал Ян, подняв трубку. — Ты по поводу техсовета?

— А по какому же еще?! Болван! Холодные уши!.. Поздравляю, у тебя родился сын.

— Как? — растерялся Ян. Настолько все было неожиданно и обрадовало его, что даже не поверилось. — Подожди!.. Когда?.. А ты откуда знаешь?

— Не задавай глупых вопросов. Ты теперь глава семейства, а говоришь как ребенок. Через три минуты жду тебя напротив проходной у клумбы.

— Вас можно поздравить? — сказала Марина Валентиновна, которая находилась рядом, слышала весь разговор и обо всем догадалась. Она пожала Полуянову руку. А он сиял от радости. Вошел в комнату и крикнул с порога:

— Сын!!!

— О! — вскочили все, словно тоже только и ждали этой минуты. — Сын!..

— Ян Александрович, поздравляю! Ой как здорово! — подбежала к нему сотрудница, работавшая в другой группе, но оказавшаяся у них в комнате. Обняла его, подпрыгивая от восторга.

А Ян готов был сейчас расцеловать всех. Даже Мартына Ивановича, который пришел специально, узнав новость.

— Примите и мои личные поздравления. Поздравьте от меня жену.

Лишь Нина Кондратьевна промолчала.

Вспомнив, что Мишаня ждет его у проходной, Ян на секунду заскочил к Марине Валентиновне, чтоб отпроситься, и помчался по лестнице, натыкаясь на встречных.

Мишаня прохаживался возле такси.

— Ты что не на своей машине?

— Я вижу, ты совсем обалдел!.. Дурак я, что ли? Выпившему нельзя сидеть за рулем. Я надеюсь, мы б тобой сегодня хлопнем по рюмашечке? Или я неверно понимаю?.. А-а, с тобой сегодня говорить бесполезно! Садись в машину, поехали. Шеф, на Маяковского, к роддому Снегирева.

— Куда?

— Нет, ты сегодня совсем обалдел! — Мишаня, обернувшись, сунул Яну кулаком в плечо. — Ну, поздравляю! Молодец! Все-таки не подвел!

У ограды роддома по тротуару, поглядывая на окна верхних этажей, нервничая, ходили взволнованные отцы. Некоторые окна были распахнуты настежь, и на подоконниках сидели молодые мамы, все в одинаковых халатах. Каждая что-то кричала мужу, он отвечал ей, поэтому галдеж стоял такой — ничего не разберешь. Но только постороннему так казалось, а разговаривающие друг друга отлично понимали.

— Не простудись! Застегни халат.

— Мне не холодно.

— Ты там поменьше ходи, — предупреждал папаша, который не знал, что еще сказать. И что скажешь, если вся улица на тебя смотрит. Но в подобных случаях и неважно, что говорят, главное, чтоб говорили, стояли, задрав голову.

Ян зашел в справочное, и там ему сказали, что Таня и малыш чувствуют себя хорошо.

— Ну, как Мишка? — спросил Нескучаев, когда Ян вернулся к нему.

— Почему Мишка?

— Я думаю, ты назовешь его так в честь приемного отца?

— Постой! Да как ты-то узнал обо всем?

— Еще бы мне не знать! Когда ты, дурень, ушел на работу, не догадавшись, что у Таньки начались предродовые схватки, она позвонила мне. «Мишаня, приезжай скорей, если успеешь!» Я гнал как сумасшедший. Еще, может быть, водительских прав лишат, на трех перекрестках свистели. Она не хотела тебя, болвана, беспокоить.

— Мишка!.. Друг!.. Ну конечно назову сына Мишкой! А чего ж ты сразу не позвонил?!

— Как ты не понимаешь! Дамочки — люди с предрассудками, в том числе и твоя жена. Она просила не звонить, пока не будет точно известно, что — сын. Хватит. Шеф нас в машине ждет, нервничает.

Они поехали в ресторан «Метрополь». В этот час посетителей в ресторане было не больше десятка человек. Сели за свободный столик, к ним почти сразу же подошел официант: